– Ничего ты мне сделать не можешь, – спокойно произнесла шаманка. – Ты даже не демон, а так, подобие, просто кукла без мозгов. Сейчас дуну, плюну – и ты рассыплешься.
Катя завертелась, заскакала по комнате, выкрикивая не то проклятия, не то заклинания, и действительно, тварь попятилась в угол, бормоча смутные угрозы.
– Что же ты, брат?! – заверещал карлик, заключенный в круг. – Неужто старой ведьмы испугался? Помоги! Освободи меня!
– Изыди! – вдруг завопила Катя.
Тварь затряслась, и в такт с ней затрясся дом, потом она уперлась спиной в стену и так же спиной погрузилась в нее. Бурышкин видел, как постепенно исчезали ее очертания, при этом становясь словно мутными и расплывчатыми.
– Вот и все, – констатировала Катя. – От одного избавились. Теперь твоя очередь, старичок, – обратилась она к тому, который сидел в круге. – Значит, не хочешь говорить?
Карлик, доселе прыгавший и гримасничавший как обезьяна, уныло сел на пол и подпер подбородок крошечной ладошкой. Его красный берет съехал набок, воронье перо уткнулось в плечо. Выглядел он столь комично, что Бурышкин невольно улыбнулся.
– Это чудо еще здесь? – спросила, высунувшись из-за кресла, Лилька и ткнула пальцем в сторону карлика.
– Сидит, чертенок, – добродушно произнесла шаманка. – Сейчас мы и за него примемся. – И она взяла в руки кувшин с водой.
– Убери это, ведьма! – в страхе завопил карлик. – Отставь водицу, все скажу.
– Где парень?
– Здесь где-то.
– Зачем он вам?
– Я же говорил: он из наших, только сам этого не знает.
– Не рассказывай мне сказки о подменышах. Он на них вовсе не похож.
– Не знаю я… Чего пристала. – Несмотря на явный испуг, читавшийся в глазках карлика, он продолжал хорохориться.
– Тебя как звать?
– Ну, Цараш.
– Расскажи, Цараш, почему вы обитаете в этом доме?
– Это можно. Это легко. Это разрешено. Ты же, ведьма, знаешь – мы можем бывать везде. Но ходить вниз-вверх можно в определенных местах. Этот дом построен на проклятом месте. Да, на проклятом… Кем и как, не знаю. Еще давно. Поэтому и можно. Дозволено.
– А те, кто тут жил, они тоже из ваших?
– Нет, люди. Они случайно тут дом построили. Не специально. Ну а потом пришли мы. Да, пришли. Пришли и стали жить тут. Ворота, вот как это место называется. Да, ворота.
– А парень?
– Что ты пристала с этим парнем. Наш он. Наш! Кровью заклятый.
– Ну, ну! Говори дальше.
– Кровь на нем…
– Чья кровь?
– Не знаю. Кровь, и все. Кровь… Проклят он.
– Кем проклят и за что?
Карлик отрицательно покачал головой.
– Будешь говорить?
– Я правда не знаю.
– Но как нам хотя бы его увидеть? – вмешался в диалог Бурышкин.
– Да, – поддержала Никифора осмелевшая Лилька, – одним бы глазком взглянуть на него.
– Это не в моей власти. Не могу содействовать. Помочь не в силах. Сами ищите. А меня нужно выпустить. Да, выпустить.
– Э, нет, голубок, – язвительно промолвила шаманка. – Тебя не выпустить, а изничтожить надобно. Потому как врешь ты все.
– Ничего не вру! Ничего!.. – завопил перепуганный Цараш. – Отпусти меня, ведьма! Отпусти, пожалуйста! А за это я вам такое покажу, нигде больше не увидите. Идите все сюда…
Заинтригованные присутствующие приблизились к кругу.
– Что за крики? – раздалось у них за спинами. – Почему шум?
Голос был всем хорошо знаком.
– Павел?! – обернувшись, воскликнул Бурышкин.
– Пашенька! – вторила ему Лилька. – А мы тебя ищем.
– Ты где был? – насупясь, спросил Никифор. Он уже понял, что вся эта суета оказалась напрасной.
– В доме, – односложно ответил юноша.
– И давно? – не отставал Бурышкин.
– Вчера вон с ней приехали.
– Никуда я с тобой не ездила, – удивленно произнесла Лилька. – Особенно вчера.
– Вот видите! – заголосил Цараш. – Вот слышите! Он перед вами! Он тут!
Павел как будто не обратил внимания на вопли карлика. Он словно не видел его, а если и видел, то смотрел, как на пустое место. Взгляд юноши поочередно обвел присутствующих, задержался на спящем таксисте. Он мельком глянул на шаманку, но тут же отвел глаза, словно испытывал неловкость. Та не смотрела на него, а уселась на корточки возле круга с Царашем и что-то еле слышно нашептывала себе под нос.
– Итак, все как будто образовалось, – не скрывая радости, констатировал Бурышкин. – Наш друг найден. Пора возвращаться домой. Ведь так, Катя? Ведь правда?
Шаманка не откликалась. Казалось, она даже не слышала слов Никифора. Она продолжала бормотать себе под нос. Цараш тоже присмирел. Он улегся на пол, уткнул ручки в подбородок и стал похож на собаку странной, ярко-красной масти.
Зато очень обрадовалась Лилька.
– Ну, слава богу! – воскликнула она. – Наконец-то я слышу здравые речи. Конечно, нужно двигать отсюда. Эй, ты, водила, – толкнула она в бок таксиста, – хватит дрыхнуть, вставай. Работенка для тебя появилась.
Таксист что-то сонно пробормотал, но не проснулся.
– Просыпайся! – закричала девушка, начала трясти его за плечо, но безрезультатно.
Бурышкин пристально смотрел на Павла, и чем больше, тем явственнее ему представлялось: с юношей что-то произошло. Лицо его потеряло обычную живость и выглядело непривычно безразличным. Глаза уставились в одну точку и застыли.
– Ты чего, Павел? – неуверенно спросил Бурышкин.
– Да, Паша, почему молчишь? – вторила ему Лилька.
– Есть хочу, – равнодушно сообщил юноша.
– Сейчас чего-нибудь принесу. Тебя бутерброды устроят? С чем? С колбасой, с сыром?..
– Есть хочу, – тупо повторил Павел.
Он шагнул к дивану и неподвижным взглядом уставился на спящего таксиста. Потом нагнулся и впился бедняге в ухо.
Раздался нечеловеческий вопль. Таксист сделал попытку вскочить, но плотный Павел навалился на него всем телом, одновременно глодая ухо. Отчетливо слышался хруст хрящей.
Присутствующие, разинув рты, ошеломленно взирали на происходящее. Первым опомнился Бурышкин. Он бросился отрывать Павла от таксиста, но юноша вцепился в бедолагу, точно бультерьер.
Таксист оглушительно выл и яростно вырывался из объятий Павла. Но тот не отпускал свою жертву и при этом весьма успешно отбивался от оттаскивавшего его Никифора. Наконец Павлу удалось откусить нижнюю часть уха вместе с мочкой. Только тут Бурышкин смог оторвать его от жертвы. Павел уселся на пол и сосредоточенно принялся жевать добычу. Таксист визжал на одной и той же высокой ноте. Ему вторила Лилька. Причитал и охал Бурышкин. Дико хохотал Цараш. Все это сливалось в единый невыносимый рев. Только Катя все так же безучастно сидела на корточках, уставившись куда-то в пустоту.
Таксист неожиданно прекратил поросячий визг и стал яростно материться. Кровь залила ему пол-лица, шею и плечо. Он зажимал рану ладонью, но кровь пробивалась между пальцев, капала на одежду и пол.
