— Самое простое — найти такое место, как это, — ответил Боджо. — Именно на перекрестках граница между мирами тоньше всего. А потом надо всего лишь сосредоточиться на том месте, где вы хотите оказаться, — очень ясно себе его представить. Вот почему лучше, чтобы вы бывали там раньше. Место, где вы никогда не бывали, вам не удастся себе так хорошо представить.
— Куда нам надо идти? — спросил Кристи.
Боджо встал, посмотрел в разные стороны, наморщил лоб, сосредоточиваясь на чем-то непонятном остальным. Им-то казалось: что туда, что сюда — везде одно и то же.
— Туда, — наконец ответил он, указав направо — туда, где тропинка терялась в вечнозеленом лесу. — Благодаря музыке Роберта мы уже миновали то, что лежит позади.
— Не видно ли следов Роберта или ищеек? — спросил Кристи.
Боджо покачал головой:
— Они, наверное, уже за много миров отсюда.
— Не могу сказать, что меня это печалит, — признался Рауль.
— Надеюсь, с ним все в порядке, — сказал Кристи.
Боджо кивнул:
— Да, я тоже. — Он поправил сумку. — А нам пора.
Дорога, как и обещал Боджо, оказалась совершенно непредсказуемой. В первый раз, когда пейзаж изменился, все, кроме Боджо, застыли на месте, пораженные. Поля и горы вдали вдруг исчезли, и оказалось, что тропинка ведет их по вершине дюны. Слева от нее лежал широкий пляж, а за ним — обширная водная гладь. Справа была теперь пустошь, которая простиралась на долгие мили и терялась где-то в дымке, за горизонтом. Одинокий ястреб делал широкие круги высоко в небе.
— Господи, — выговорил Рауль, — да как же это случилось?
Аарону тоже показалось, что перемена произошла на протяжении всего лишь одного шага.
— Эта тропинка, — пояснил Боджо, — ведет нас по местности, где миры прилегают друг к другу вплотную, а иногда и перекрываются. Некоторые из них — размером всего в несколько акров, другие — такие же большие или даже больше, чем наш мир. Дело в том, что иногда они меняют положение, и размеры тоже. Вот почему их невозможно нанести на карту.
— А как насчет эффекта Рипа ван Винкля?[9] — спросил Кристи.
— Время действительно течет по-разному в некоторых из миров — в одних быстрее, в других медленнее. В некоторых — по спирали, так что если вы идете в одном направлении, то получается, что вы движетесь в будущее, а если в противоположном — то в прошлое.
— А сейчас мы в каком мире? — спросила Сюзи.
— Это, собственно, не мир, — ответил Боджо, — мы идем по краям миров. На этой тропинке время течет так, как в нашем Условном Мире, может быть чуть-чуть быстрее. Вернувшись, мы не обнаружим, что в нашем мире прошло сто лет, но будем несколько старше, чем должны были бы стать, если бы оставались там. Но есть и плюс, компенсирующий эту неприятность, — воздух в Других Мирах способствует долголетию.
— Что вы имеете в виду? — спросил Рауль.
Боджо пожал плечами:
— То и имею, что будете дольше жить.
— Вы шутите!
— Нет, не шучу, Хотя, конечно, все не так просто. Если у человека определенный состав крови, то есть определенный генетический код, то слишком долгое пребывание в Других Мирах может нарушить стабильность его психики.
— Прямо как в сказках, — сказал Кристи. — Возвращаешься назад поэтом или сумасшедшим.
— Да, примерно так.
«Если вообще возвращаешься», — добавил про себя Аарон. В некоторых из этих сказок герои вообще не приходят назад. Или если и приходят, стоит им ступить на грешную землю, как они обращаются в пыль.
Постепенно большинство из них привыкло к изменениям ландшафта, резким и внезапным. Аарона перестало удивлять, что Боджо, например, относился к этому спокойно; Ведь у него был большой опыт путешествий по Другим Мирам. Сюзи тоже воспринимала эти перемены как нечто само собой разумеющееся. Может быть, потому, что она вообще недавно родилась, для нее было новым абсолютно все; она одинаково реагировала как на обычное, так и на удивительное. Другим приходилось тяжелее, даже Кристи. И вот это как раз удивляло Аарона.
— Но вы ведь уже несколько лет пишете обо всем этом, — сказал Аарон, когда Кристи оказался между ним и Сюзи.
Кристи улыбнулся:
— Вы, наверное, не читали моих книг.
— Что вы хотите этим сказать?
— Это беллетристика. Да, в них присутствует Другой Мир, но они не основаны на личном опыте. Это либо переработанный опыт других людей, либо мои фантазии.
— Я не об этом, — возразил Аарон. — Я читал ваши книги, по крайней мере те, которые рецензировал. Те, в которых вы собрали городские мифы и связали их со старинными легендами и фольклором. В них вы намекаете на некий личный опыт, хотя и не вдаетесь в подробности.
— Это потому, что до сих пор случаи моих столкновений с необъяснимым можно было перечесть по пальцам одной руки. Я всегда одновременно и верил в него, и не верил.
— По вашим книгам этого не скажешь.
Кристи усмехнулся:
— А это потому, что люди склонны находить в книгах именно то, что они в них ищут, — такова человеческая натура. Склонные верить — верят, скептики ловят меня на моих же собственных сомнениях, а те, у кого на меня зуб, отыскивают в тексте то, что, по их мнению, заставляет меня выглядеть глупо.
Сюзи хихикнула:
— Мне кажется, Аарон — из последних.
— Может быть, я подходил к этому с излишним рвением, — сказал Аарон, — но…
— Да нет, у тебя просто был на него зуб, — со смехом закончила за него Сюзи.
— Да, скорее всего.
— Это ничего, — сказал Кристи, — вы не одиноки. Сама идея Условного Мира, даже если оставить в стороне вопрос о том, что внутри его, а что за его границами, раздражает очень многих.
Сюзи с любопытством посмотрела на него:
— Вы уж очень благодушно реагируете на критику.
— Да нет, у меня тоже случаются плохие минуты, но что тут поделаешь? Нельзя — иногда мне кажется, что не стоит даже пытаться, — изменить человеческое восприятие. Люди просто повернутся к тебе спиной, вот и все. Лучше предоставить им информацию — и пусть разбираются с ней как захотят и когда захотят.
— А если люди не удосужатся разобраться с вашей информацией? — спросила Сюзи.
— Тогда остается только продолжать жить, подавая им положительный пример. И всегда оставаться открытым общению и познанию.
— Люди не поверят в сказки только потому, что вы в них верите, — сказал Аарон. — Они даже думать об этом всерьез не станут.
— Я знаю. Вот почему в своей публицистике я предпочитаю писать о Мире Как Он Есть, как любит называть его профессор Дейпл. Идея Условного Мира состоит в том, что вещи таковы, каковы они есть, только потому, что мы об этом договорились. Она представляется совершенно нелепой очень многим. Но забавно, что теория хаоса, которую наука как раз принимает всерьез, сейчас приходит к тем же самым положениям: на микроскопическом уровне именно присутствие наблюдателя делает вещь такой или иной. До начала наблюдения она может быть как такой, так и другой — вероятность одинаковая.
