А раз так, – о Господи, раз так, то что же?
Осознав весь ужас надвигающегося на него нового, скрытого за этой догадкой, озарения, Ури попытался защититься от него хитроумной системой логических построений, которые очень быстро обнаружили свою полную несостоятельность. И выходило нечто, вовсе непроизносимое – если мать и Ян встречались раньше, то приходилось признать, что человек, выдающий себя за Яна Войтека, недавно приезжал в Израиль под другим именем. И не оставалось сомнений, для чего именно приезжал и зачем вскружил голову Кларе. А раз так, можно было пойти дальше и предположить, для чего он заставил Брайана незаконно привести его среди ночи в хранилище древних рукописей.
Действительно, для чего? Чтобы узнать тайны хранения хрупких старинных манускриптов или для чего-то другого? Если он и впрямь был Гюнтер фон Корф, посланный кем-то – легко можно было догадаться, кем, – чтобы сорвать совещание, то чего он там искал? А, может быть, срыв совещания вовсе не входил в его планы, может, ему достаточно было сфотографировать принца за одним столом с правительственным господином с отвислыми щечками? Тогда он ничего не искал, а просто намеревался пристроить в каком-нибудь укромном уголке над этим столом крошечную хитроумную кинокамеру, электронный механизм которой включал и выключал бы ее в точно назначенный час?
А он-то, Ури, какой идиот! Ему бы тогда насторожиться и пойти обратно в хранилище, – проверить, не прибавилось ли там чего такого-этакого. А он спокойно доел свой бутерброд и отправился читать дневник Карла! Впрочем, читал он его не напрасно. Без этого дневника ему и в голову не пришло бы заподозрить милашку-Яна, единственным пороком которого до сих пор была его связь с Кларой. Значит, и ответ на загадку Яна надо искать в дневнике. Конечно, не в этих, скопированных наугад разрозненных листочках, а в самой красной тетради, в первый же день отправленной Ури до востребования на собственное имя.
Поезд тем временем прибыл в Бирмингем. Ури вышел на перрон и, зябко поеживаясь под пронизывающим до костей ночным ветром, отправился искать обратный поезд на Честер, которого, как оказалось, предстояло ждать еще пятьдесят минут. Чтобы укрыться от ветра, Ури прошел в пустынный в этот час зал ожидания, где нашел небольшой киоск на колесиках, торгующий каменными плюшками и отвратительным остывшим кофе. Сунув руку в карман пиджака в поисках мелких денег, Ури нащупал там пластиковый пакет с чашкой Яна.
Он осторожно вытащил пакет из кармана и постарался разглядеть чашку сквозь мутную пленку пластика. И хоть чашка была обыкновенная – этакий миниатюрный фарфоровый лепесток, неровно расписанный изнутри седоватой россыпью сигаретного пепла, приставшего к остаткам цуйки, ей не было цены: она хранила отпечатки пальцев Яна. Необходимо было вынудить Меира отправить чашку на дактилоскопическую экспертизу. А для этого нужно было придумать правдоподобную легенду о том, почему Ури решил, что Ян – это Гюнтер фон Корф. Убедительную, правдоподобную и не имеющую притом никакого отношения к правде, – ни к Инге, ни к Карлу, ни к дневнику.
Вообще-то говоря, без Инге и Карла у Ури мало что оставалось. Он так погрузился в поиски хоть какой-нибудь зацепки, ведущей к цели и не наводящей на реальный расклад обстоятельств, что чуть не прозевал отход поезда на Честер. Вскочив на ходу в последний вагон, он без труда нашел пустое купе, уселся поудобней в затертом до блеска плюшевом кресле и уснул.
Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо. Он с трудом разлепил налитые свинцом веки и увидел за окном знакомые игрушечные башенки честерского вокзала.
– Вы что, хотите уехать обратно в Бирмингем? – добродушно спросил Ури кондуктор и, отпустив его плечо, начал ссыпать окурки из пепельниц в щелкающий крышкой совок.
Ури помчался к автобусу. Времени оставалось в обрез. Часы на вокзальной башне пробили восемь, а в полдевятого он должен был ожидать принца у входа в читальный зал. Но все же он выскочил из автобуса за одну остановку до библиотеки и свернул в боковую улочку, где в тени тополей приютилось здание почты. К его удивлению почта была закрыта, хотя табличка на стене точно указывала утренние часы ее работы – с восьми до половины первого. Однако к двери был приколот кнопками картонный квадратик, на котором угловатым детским почерком было выведено:
«16–17–18 июня почта будет открыта только с 3-х до 4-х часов пополудни в связи с участием в битве при Ватерлоо».
Ури бросил в ящик номер 19 открытку с видом на честерский собор, которая означала, что у него есть экстренное сообщение и он просит срочной встречи с Меиром. Потом бессмысленно подергал дверь почты, не в силах просто смириться с тем, что чтение красной тетради придется отложить до 3-х часов пополудни. Дверь, естественно, не поддалась, тогда он все же смирился и бегом припустил к библиотеке.
Когда он входил в застекленную галерею, стрелки старинных стоячих часов дрогнули и образовали острый угол, изображающий половину девятого. Из трапезной, где по всей видимости уже окончился завтрак, вышел озабоченный Брайан и, не глядя по сторонам, засеменил к читальному залу. Следом за Брайаном из трапезной выскочил неутомимый японец, но Ури втерся между ними и успел перед самым носом японца занять облюбованный с вечера стол, из-за которого открывался отличный обзор как входной двери, так и двери в аннекс.
Через минуту в читальном зале появился принц со своей свитой и, быстро завершив обычный балетный ритуал, скрылся в аннексе. Теперь можно было расслабиться и часок-другой подремать в удобном кресле под теплым абажуром настольной лампы. Подремать удалось до самого обеда, перед началом которого принц неожиданно рано вышел из аннекса и направился в трапезную, на время освобождая Ури от томительного дежурства на голодный желудок.
Расправляя затекшие ноги, Ури поднялся с кресла в предвкушении горячего душистого супа, но, увы! Пообедать не удалось. У входа в трапезную его перехватила Лу и сообщила, что через десять минут Меир будет ждать его в павильоне жюри в парке, где шла битва. У ворот библиотеки Ури преградила дорогу взъерошенная стайка членов жюри, вовлеченных в страстный спор о том, разумно или нет поступил герцог Веллингтон, отведя свои войска с удобных позиций в Катр-Бра на гораздо более рискованные позиции в городке Ватерлоо. Мнения разделились, ископаемые старцы были близки к рукопашной схватке, и миссис Муррей, едва завидев Ури, потребовала, чтобы он стал арбитром в их споре. Вежливость помешала Ури сходу послать спорщиков подальше и он пустился на хитрость:
– Господа, вы тут спорите, а обед-то ведь давно начался! – напомнил он. – Я боюсь, что к супу вы не поспеете!
