Дорси в похоронной одежде: в ярко-голубой фланелевой спортивной куртке и серых брюках, только теперь куртка превратилась в грязные лохмотья, рубашка тоже была вся замызгана, а мокрые брюки так плотно облегали ноги, тонкие, как ручки кресла. Голова Дорси была какой-то жуткой, неестественной формы: как будто затылок провалился, а лоб, наоборот, выпучился.
Дорси ухмыльнулся.
— Э-эдди-и-и, — прохрипел мертвый брат, точь-в-точь как в комиксах, когда из могил вылезают мертвецы. Рот у Дорси еще больше осклабился. Показались желтые зубы, а в темной дыре рта что-то шевелилось, кишело.
— Э-дди-и-и, я пришел тебя повидать. Э-эдди-и-и.
Эдди попытался крикнуть. Оторопь волнами накатила на него, появилось странное ощущение, будто он не то парит, не то плывет по воздуху. Но это был не сон — все это происходило наяву. Рука, схватившая кед, была бела, как брюхо форели. Ноги брата каким-то немыслимым образом цеплялись за бетонную стену Канала. Одна из ступней Дорси была откушена.
— Давай спускайся, Э-эдди-и-и.
Эдди так и не смог закричать, в легких не хватило воздуха. Он только издал слабый протяжный стон. На большее он не был способен. Ну что же, так и быть, через секунду-другую сознание померкнет, и будет уже не страшно. Рука у Дорси была небольшая — не рука, а так, ручка, зато хватка была железная. Эдди почувствовал, что соскальзывает задом к краю парапета.
По-прежнему протяжно постанывая, Эдди схватился руками за парапет, отшатнулся и перекинул тело назад. Он услышал за парапетом злобное шипение, в голове промелькнуло: «Это не Дорси. Не знаю, кто это, но это явно не Дорси». Затем его буквально захлестнуло адреналином, и Эдди поспешно отполз от парапета и, пригнувшись, побежал, дыхание вырывалось с пронзительным свистом.
Послышались шлепки чего-то влажного: парапет охватили белые руки. С их мертвенно-бледной кожи слетели капли воды, но летели они не вниз, а вверх. Наконец показалось и лицо Дорси. В провалившихся глазах тускло мерцали красные искры. Мокрые волосы облепили череп. По щекам размазались полосы грязи, словно краска у индейцев.
Наконец комок в груди Эдди разошелся. Эдди набрал в легкие воздух и закричал. Затем поднялся на ноги и побежал что есть духу. На ходу то и дело оглядывался, где Дорси, и в результате налетел с разбегу на вяз.
Было такое ощущение, словно кто-то, скажем, отчим, оторвал ему динамитом левое плечо. Из глаз посыпались искры, поплыли круги. Эдди рухнул на землю у подножия вяза, как будто его оглушили обухом топора: из левого виска потекла струйка крови. Наверное, минуты полторы он находился в полуобморочном состоянии. Затем попытался встать. Попробовал поднять левую руку и тяжело застонал. Рука точно отнялась — онемела, как будто уже не принадлежала ему. Эдди поднял правую руку и лихорадочно потер ладонью ушибленный висок.
Тут он вспомнил, почему он налетел на вяз. Эдди обернулся.
В лунном свете виднелась кромка Канала, белая точно кость и прямая как натянутая струна. Никаких следов того существа, поднявшегося по отвесной стене канала. Эдди продолжал испуганно поворачиваться на ходу во все стороны. В Бэсси-парке было тихо, все казалось застывшим, как на черно-белой фотографии. Плакучие ивы свесили свои грязные сумрачные ветви. Под их сенью могло притаиться любое чудовище.
Эдди зашагал быстрее, озираясь по сторонам. Плечо с растянутыми связками отзывалось резкой болью в такт ударам сердца.
— Эдди-и-и, — стонал ветер в кронах деревьев. — Ты что, не хочешь меня видеть? Эдди-и-и! — Он почувствовал, как дряблые пальцы трупа ласкают сбоку ему шею. Эдди резко обернулся, вскинул руки. Ноги запутались, и он снова упал. Посмотрел кругом — это всего лишь ветер качает ветви ив. Эдди снова поднялся на ноги. Он хотел было побежать, но снова, точно динамитом, разорвало плечо, и мальчику пришлось остановиться. Он смутно сознавал, что надо взять себя в руки; он назвал себя маменькиным сынком: испугался какого-то отражения, а может, он, сам того не ведая, заснул и ему приснился страшный сон. Впрочем, нет, видно, не сон. Сердце так часто билось, что, казалось, вот-вот разорвется от ужаса. Бежать он не мог; единственное, что ему удалось, когда он выбрался из ив, так это бег трусцой, хотя он сильно прихрамывал.
Эдди неотрывно смотрел на отдаленный свет фонаря у главного входа в парк. Он двинулся в ту сторону, все убыстряя шаг.
«Вот выйду на свет, и все будет хорошо, все будет нормально, — думал он. — Выйду на яркий свет, и все будет в порядке. Как огурцы на грядке… Ой, что это?»
Кто-то шел за ним следом.
Эдди слышал, как какое-то существо продирается сквозь заросли ив. Если он обернется, он увидит его. Существо настигало. Эдди слышал его шаги — шаркающий, хлюпающий звук. Нет, он не обернется, он будет смотреть прямо, на фонарь. Фонарь — это не выдумки. Он доберется до фонаря, он уже почти у цели, почти…
Но Эдди все-таки обернулся, и принудил его к этому запах. Всепроникающий тухлый запах, как будто исходящий от гнилой рыбы, полуразложившейся от жары. Запах гниющего океана.
За ним по пятам шел не Дорси, а некое существо из «Черной лагуны». У него был длинный морщинистый, в складках, нос. По щекам из черных разрезов, похожих на вертикальные рты, стекала зеленая жидкость. Глаза были белые и точно из студня. На перепончатых пальцах виднелись когти, острые точно бритвы. Дыхание было глубокое и какое-то булькающее, такой звук издает водолаз, когда у него неисправен акваланг. Заметив на себе взгляд Эдди, существо ощерило рот в пустой, ничего не выражающей улыбке.
Оно зашаркало по пятам за Эдди, и тот понял, к чему идет дело. Это существо хочет затащить его обратно к Каналу, а может, перенести во влажную черноту канализационной трубы. И съесть его там.
Эдди пустился бежать что было сил. До освещенных ворот было уже близко. Он увидел, как у фонаря вьется рой ночных бабочек. Впереди проехал грузовик, водитель гнал в гору, не обращая ни на что внимания. В страхе и отчаянии у Эдди мелькнула мысль, что шофер, вероятно, пьет кофе из бумажного стаканчика и слушает по радио песенку Бадди Холли — что называется, в ус не дует, что творится рядом. Ему и невдомек, что в каких-то двухстах ярдах от него бежит мальчик, которого секунд через двадцать настигнет смерть.
Его обдало вонью. Этот запах обволакивал.
Но Эдди не добежал — запнулся о скамейку. Какие-то ребята, видно, еще вечером сбили эту скамейку: торопились поспеть домой до начала комендантского часа. Скамейка торчала из травы на два-три дюйма; покрашенная в зеленый цвет, она была почти невидимой в сумрачном парке. Эдди ударился о нее голенью, и его пронзила боль. Ноги подкосились, и он упал.
