class="p1">– Твоя мама однажды пошутила, что ты станешь для него кем-то большим, нежели просто разрушительницей проклятия. Мне эта шутка пришлась не по душе.
Я не могу скрыть улыбки, которая в основном вызвана двумя красными пятнами, виднеющимися под черным макияжем отца.
– Кажется, она весьма прямолинейная женщина. Мне не терпится с ней познакомиться.
Цвет сходит с его щек и глаз, и внезапно он выглядит таким потерянным, что я сжимаю его ладони.
– Это скоро произойдет, дайи.
Он пристально смотрит на меня, и хотя печаль не сразу покидает его лицо, уголки губ слегка приподнимаются. Он кивает, после чего уводит разговор от Деи к моему детству. Он хочет знать все о нонне и мамме. Об учебе и друзьях.
И я ему все рассказываю, стараясь придерживаться счастливых воспоминаний, поскольку при упоминаний тягот, даже самых незначительных, его настроение меняется в худшую сторону.
Одни блюда сменяются другими, и так утро сменяется днем. А я все говорю. Похоже, у меня полно историй.
– Прямо как у твоей мамы, – говорит отец с улыбкой. – У нее всегда была какая-нибудь история…
Его рот захлопывается, а глаза становятся стеклянными. Вероятно, слишком тяжело о ней вспоминать, но внезапно он резко встает, и я понимаю, что с ним разговаривал король.
Сердце подскакивает к горлу так же быстро, как отец – с каменной лавки.
– Что такое?
Его карие глаза пронзают мои округлившиеся фиолетовые.
– Прибыли твои друзья… и они не одни.
– Мои друзья? Какие? Сиб? Они нашли Энтони?
Не отвечая, отец перевоплощается в ворона.
Едва он протягивает мне крыло, я запрыгиваю на него. Он взлетает и мчится так быстро, что я понимаю: сюда мы летели самым спокойным и неторопливым темпом. Когда мы достигаем «Рыночной таверны», отец пикирует вниз и приземляется рядом с прилавком, за которым на вертелах жарят обезглавленных животных. От вида и запаха еды и без того беспокойный желудок скручивается еще сильнее.
Я соскальзываю со спины ворона и по широкой дуге обхожу прилавок с мясом. Когда нос больше не улавливает запаха барбекю, останавливаюсь подождать отца, однако он взлетает и стрелой мчится в широкий люк, который заливает рынок солнечным светом.
Стиснув зубы, решаю не окликать его и набраться терпения. Если прибыли мои друзья, их приведут сюда. Жалко только, что в таверне нет окна, через которое можно выглянуть наружу. Я осматриваю стены и, когда глаза привыкают к темноте, замечаю крошечные квадратики света. Стиснув зубы, поскольку движения доставляют боль, подхожу к одному окошку. Увы, снаружи видны лишь джунгли.
Несмотря на наплыв адреналина, ноги все еще неспособны передвигаться быстро, поэтому я ковыляю к противоположной стене. Прислонившись лбом к холодному стеклу, пытаюсь что-нибудь рассмотреть вдалеке.
– А́ло, Фэллон!
Я подскакиваю и ударяюсь головой об окно.
– Дали! – говорит Эйрин, мама Лора.
Благодаря Ифе мне знакомо значение этого слова.
– Вам не за что извиняться.
Улыбнувшись, тру больное место. Ее глаза смотрят на меня по-доброму.
– Я рада, ты вернуться.
– Я тоже рада, что вернулась.
Хотя я провела с этой женщиной всего лишь несколько часов, у меня такое чувство, будто я ее давно знаю. Может, побочное действие от того, что я пара ее сына? Может, парная связь связывает вас и с членами семьи партнера?
– Вижу, вы начали изучать лючинский?
– Феб учить. Он хороший учить.
Феб! Я забыла принести ему завтрак. Интересно, он уже проснулся? Я оглядываю «Рыночную таверну», хотя шансы на то, что он сюда дойдет, почти нулевые.
– Мне жаль о друзья, Фэллон.
Пальцы, лежащие у меня на лбу, замирают. Я резко разворачиваюсь и смотрю в окно круглыми от волнения и ужаса глазами. Впереди виднеются лишь крупы двух лошадей и конвой из парящих в лазурном небе черных птиц. Вороны гигантские, за исключением двух с золотыми глазами.
Лор обещал Бронвен оставаться на месте, но вот двое его воронов у всех на виду! Я понимаю, что дрожу, только когда на предплечье ложится ладонь, успокаивая меня.
– Вы слышите… – легкие так сильно сжимаются, что я сиплю, – о чем говорят?
Эйрин не понимает вопроса, поэтому я указываю на эспланаду, затем на свое ухо.
Ее губы округляются, и она говорит:
– Фейри убить один друг.
Ребра сжимают сердце в тиски.
– Какого друга?
– Юноша с темный волосы.
– Энтони?
– Нет. Красный глаза.
– Риччио?
Эйрин кивает, черные с проседью волосы падают на плечи.
– Тау. И девушка. Джиана… она… Как сказать?..
– Она арестована, – заканчивает фразу мрачный голос.
Я вновь разворачиваюсь, точно флюгер, на этот раз в сторону Ифе.
– Арестована? Кем? За что?
– Данте. За преступление против короны фейри.
Кровь отливает у меня от лица.
– Что?
– Габриэле предупредить Сибилла и Маттиа прежде, чем их поймать, и увезти на лошадях в горы для безопасность.
Пульс стучит в побородке, в щеках, в веках, когда я перевожу взгляд с Ифе на Эйрин.
Ифе тяжело сглатывает.
– Имми была с Вэнсом, ракоччинским бунтарем. Прошлой ночью они пропали в тоннелях.
Прошлой ночью, когда я витала в царстве блаженства, мир моих друзей перевернулся.
– И Лор не может с ней связаться?
Ифе качает головой, и хотя лицо у нее не пульсирует от ударов сердца, как мое, глаза горят огнем.
– Нет.
– Он пытался? – Она кивает. – И?..
– Она не отвечать.
– Как такое возможно?
Ифе закрывает глаза.
– Вечно-вороны теряют способность общаться.
Шум рынка исчезает, весь мир резко останавливается: продавцы за прилавками застывают, огни перестают пылать, а разговоры зависают в воздухе. Мои губы произносят беззвучное: «Нет».
– Лоркан хочет лететь в долину и над лесом, но твои отец и дядя сказать, что тогда они бросить его в Шаббе.
Не знаю как, но Ифе удается выдавить улыбку. Горькую, тем не менее улыбку. Которая сразу же исчезает.
Эйрин побледнела, как полотно, которое я стирала руками, когда еще считала себя полукровкой, ожидавшей простую жизнь в Тарелексо. Каким маленьким был тогда мой мир. И каким огромным он стал благодаря Лору.
По таверне разносится карканье, через купол одна за другой влетают черные птицы и превращаются в людей в доспехах. Глаза Лора находят в темноте мои и не отпускают, пока он тяжелыми шагами идет ко мне по темнеющей пещере. Сиявшее над Люче солнце потухает, когда по голубому небу, точно овцы, стягиваются пушистые облака.
Ифе отходит в сторону, освобождая ему путь ко мне. Он обхватывает мои дрожащие пальцы крепкой рукой, после чего наклоняется к матери и целует ее в щеку. Они обмениваются словами, но барабанные
