- Прочтите! — Вкрадчиво предложил человек в костюме. — Так будет лучше для всех.
Дед услышал в бархатном голосе дознавателя то, что не умел или не хотел расслышать старший палач: угрозу. Из джипа выбрались трое мужчин, выправка и тёмно-синяя форма которых резко отличала их от старшего и его подчинённых. Невооружённым взглядом было видно, что первые — профессионалы войны, лишённые эмоций, а вторые — лишь оголтелые и озлобленные любители. Тёмно-синие демонстративно взяли на изготовку аккуратные израильские автоматы УЗИ. Наконец, человек с ножом начал понимать, что к чему. Он выхватил бумагу из рук ароматного. Долго вчитывался, не опуская лезвия, пока дознаватель не приблизился к Деду и не отвёл нож старшего мягким движением руки. Тот отошёл на шаг. Стянул маску. Под ней обнаружилось заросшее щетиной лицо, с впалыми щеками и глазами настолько красными, что, казалось, человек не спал неделю кряду.
- Ты тоже собака. — Прошептал он, обращаясь к спасителю пленника. — Тебе надо пустить кровь.
- Может быть, вы правы, — раздумчиво произнёс ароматный. — Но об этом мы поговорим позже. Сейчас я увожу этого человека. — Пальцы сомкнулись на плече Деда железной хваткой и одним рывком поставили того на ноги. — Желаю хорошего дня. — Тёмно-синие, уже не играя в дружелюбие, направили автоматы на старшего и палачей.
Дознаватель лично затолкнул Деда в джип. Туда же, отступив по всем правилам военного искусства, через минуту загрузились тёмно-синие. Машина рванула с места.
- Зачем вы это сделали? — Мёртвым голосом спросил Дед, уже зная ответ.
- Да, неприятное зрелище, — серьёзно кивнул ароматный. — Но мы старались для вас, понимаете? Это всё — для вас. Если говорить о роли личности в истории, вы слишком уж близки к тому, чтобы играть одну из ведущих ролей в нашем деле… Хотите пари… Вы не вернётесь в контору… Никогда…
* * *
Павел открыл глаза. Веки дрогнули — и разошлись. Это единственное движение — крохотное движение век — и то далось ему с колоссальным трудом. Сил не хватало даже, чтобы пошевелить головой. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью, — сдвинуть их хотя бы на сантиметр было равносильно тому, чтобы сдвинуть гору. И это при том, что Павел не ощущал никаких пут на своих конечностях — ни верёвки, ни наручников, ни клейкой ленты скотча. Он был свободен — и при этом тяжёл, как гранитный великан.
Чтобы осмотреться, пришлось вращать глазами. Наверное, со стороны это выглядело забавно, а то и жутковато. Павел обнаружил, что находится в каком-то бетонном мешке: сидит в грязном офисном кресле с жёсткой спинкой; весь поролон из неё был вырезан кем-то хулиганистым или хозяйственным. Вокруг сложными фигурами выгнулись ржавые трубы, с огромными вентилями, выкрашенными красной краской. Эти вентили казались лужицами крови на ржавчине. Павлу даже сделалось интересно: на кой чёрт красить вентили, а трубы при этом оставлять ржаветь. Уши мучал низкий гул неведомой механической установки. Ещё слышались звуки капели и тонкого свиста, с каким паровые котлы спускают пар.
- Очнулся? — Раздался из-за левого плеча знакомый голос.
Павел скосил глаза налево — настолько, насколько это вообще было возможно, — но этого оказалось недостаточно. Пришлось поворачивать голову. Наверное, кремлёвский царь-колокол не весил столько, сколько эта заурядная голова.
- Это я… — Хриплый голос «арийца» подтверждал, что и тому пришлось несладко. — Мы… в гостях… у твоего друга… Он нашёл нас…
- Что… за место… здесь?.. — В тон Третьякову, заикаясь и фальшивя на каждом слове, выдавил Павел.
- Не знаю. — Думаю, мы всё ещё в общаге… Где-нибудь в подвале или в бойлерной… — Проговорил коллекционер. — Он… уже поработал с нами… Со мной…
- Где Струве? — Спохватился управдом.
- Здесь… Лежит на матрасе, у двери… Ещё не очнулся…
- А где… он? — Павел отчего-то не решался произнести: «богомол».
- Вышел. Знаешь… этот тип — пыточных дел мастер… Если б меня так раньше… — Третьяков осёкся. — В общем, он не нуждается в признании… Он ловит правду прямо в твоём мозгу… И это… больно до недержания…
- Я, кажется, видел кое-что, — вдруг брякнул Павел. — По-моему, то, что видел он… Ты работал на правительство, да?..
- Я работал… на государство… — Третьяков, похоже, не имел сил спорить. — И если ты действительно что-то видел — попробуй забыть…
- А это вправду было… так?.. Я о казни… Как в кино… Место… Люди… Слова…Как будто ремарки и декорации, свекольная кровь… Мне не было страшно… Почему?..
- Я кое-что подправил… Давно… Воспоминания можно… подрихтовать… скруглить острое напильником… Это не то же самое, что изменить… Изменённые твой… друг… учуял бы…
Заскрипела тяжёлая железная дверь где-то за спиной.
На управдома надвинулась тень.
Сбоку, словно атласная марионетка на шарнирах, выплыла высокая нескладная фигура. Богомол как будто переломился пополам — склонился над Павлом, нырнул в свет одной из тусклых ламп. Управдом почти уверил себя, что сейчас увидит ужасную треугольную голову насекомого с фасетчатыми глазами. Ничего подобного, конечно, не произошло.
На Павла смотрели мудрые чёрные глаза человека. В них светился один только разум. Без человечности. Примерно так управдом, ещё будучи школьником, представлял себе Родиона Раскольникова, уже после убийства старухи-процентщицы.
- Тсс-с-с, — Прошипел вдруг по-змеиному богомол, предупредительно приложив длинный палец к губам.
Голову Павла сжало клещами.
* * *
Уже смеркалось, когда тяжёлая повозка колдуна добралась до Авиньона. Она прогрохотала колёсами по камням, над двадцатью двумя арками моста святого Бенезета, построенного по воле самого Спасителя; над Роной, чьи медленные воды масляно блестели в последних лучах заката. Кучер, правивший лошадьми, успел сговориться с единственным слугой колдуна — оба то и дело скрывались за облучком, — якобы для того, чтобы проверить лошадиную сбрую, — а распрямившись, отирали губы рукавом. Оба незаметно прикладывались к бутылке той отвратительной кислой жижи, которую завсегдатаи здешних кабаков называли вином. Слуга знал, что его господин не терпит пьянства, но дорога выдалась долгой, а кучер — пугливым: тот именовал мэтра колдуном — и никак иначе, — и всю дорогу боялся, что чёрная магия обратит его в коровью лепёшку. А вино — бодрило и придавало смелости. Слуга знал, что мэтр Арналдо желает достигнуть Авиньона как можно быстрее, потому прибег к помощи бутылки, дабы порадовать и пришпорить кучера. Заодно удалось порадоваться и самому.
Повозка была нагружена тяжело. Чем именно — оставалось загадкой даже для слуги; эту тайну знал лишь мэтр Арналдо. Сборы в дорогу пришлось проводить наспех — святая инквизиция редко отпускала добычу, однажды попавшую в сети, — и даже помилование, дарованное новым верховным понтификом — Климентом Пятым — не означало, что помилованный волен вернуться к той жизни, какою жил до ареста. Обвинение в колдовстве и знакомстве с дьяволом — не шутка. Вряд ли кто-то из горожан забыл бы о нём когда-либо. Мэтр справедливо рассудил, что скорейший отъезд из Монпелье станет лучшим выходом. Слуга был с ним в этом согласен. Долгое время он и вовсе не верил, что бумага, пришедшая из Авиньона, окажется спасительной для его господина. Конечно, подписана она была новым папой божьей церкви, — но уж слишком жидковат был понтифик: не по голове казалась ему папская тиара. Никому не известный гасконский прелат обрёл власть только потому, что чем-то показался сребролюбивому монарху — Филиппу Красивому. Обрёл — и тут же сбежал из священного Рима в Авиньон.
