— Там в грузовике чертовски симпатичный передатчик, — сказал он Нику. — Сорок каналов. Мне кажется, Ральф в него влюбился.
Ник усмехнулся. Подошли женщины и стали смотреть на машины. Абагейл с одобрением отметила, как Ральф заботливо помог Джуне подняться в кабину, чтобы она могла взглянуть на радио. Бедра у женщины широкие, и между ними получится удобная дверца.
— Ну и когда же мы поедем? — спросил Ральф.
«Как только поедим, — нацарапал Ник. — Ты испробовал радио?»
— Да, — ответил Ральф. — Оно было включено на обратной дороге. Ужасные помехи. Но знаешь, клянусь, я что-то услышал. Очень далеко. Может быть, это вообще были не голоса. Но честно говоря, Ники, я не стал бы обращать на это внимания. Это как сны.
К часу дня, съев ленч и погрузив все необходимые вещи в фургон, они отправились в путь. Абагейл не плакала. С плачем было покончено. Она исполняла волю Господа, но вспомнив о красном Глазе, раскрывшемся в сердце ночи, она снова почувствовала страх.
43 Был поздний вечер двадцать седьмого июня. Они разбили лагерь в местечке, которое, судя по вылинявшему указателю, называлось Канкл Ферграундз. Сам Канкл, штат Огайо, был к югу от них. Там был пожар, и большая часть города сгорела. Стью сказал, что, наверное, пожар начался из-за молнии. Гарольд, как всегда, стал с ним спорить. В эти дни, если Стью Редман говорил, что пожарные машины — красные, то Гарольд Лаудер предъявлял факты и цифры, свидетельствующие в пользу того, что большинство из них покрашено в зеленый цвет.
Она вздохнула и перевернулась на другой бок. Никак не могла заснуть, потому что боялась сна.
Слева от нее стояли в ряд шесть мотоциклов. В двадцати шагах от нее крепко спали в своих мешках все остальные. Гарольд, Стью, Глен Бэйтмен, Марк Брэддок, Перион МакКарти. Прими снотворное и СПИИИ…
Каждый из них на ночь принимал по полтаблетки веронала. Это была идея Стью. Он отвел Гарольда в строну и посоветовался с ним, прежде чем сообщить о ней всем остальным, потому что лучший способ польстить Гарольду — это с серьезным видом осведомиться о его мнении. Гарольд много знал. И это было хорошо, но в то же время и плохо. Они словно путешествовали в обществе третьесортного божка, более или менее всезнающего, но эмоционально неустойчивого и готового взорваться в любую секунду. В Олбени, где они встретили Марка и Перион, он добыл себе еще один револьвер. Ей было жаль Гарольда, но она начала испытывать страх. Она стала задумываться о том, не чокнется ли он в одну ночь и не начнет ли палить из обоих своих револьверов. Она часто ловила себя на воспоминании о том дне, когда она обнаружила Гарольда на заднем дворе, где он стриг лужайку в одних плавках и плакал.
Она легко могла себе представить, как Стью сказал ему об этом, очень тихо, почти конспиративно: «Гарольд, сны представляют для нас серьезную проблему. У меня есть идея, но я не знаю точно, как ее осуществить… слабое успокоительное… но надо выбрать правильную дозу. Немного переборщить — и никто не проснется в случае опасности. Что бы ты предложил?»
Фрэнни каждый вечер брала себе полтаблетки, но не принимала ее. Она не знала, может ли веронал повредить ребенку, но лучше было не рисковать. Говорят, что даже аспирин может разрушить хромосомную цепочку. Так что ей приходилось мучиться от снов — мучиться, это подходящее слово. Один из них снился ей чаще прочих, и даже если другие сны в чем-то от него отличались, рано или поздно они плавно в него переходили. Она была у себя дома в Оганквите, и за ней гнался темный человек. Туда и обратно по темным коридорам, через гостиную ее матери, где продолжали тикать дедушкины часы… она знала, что могла бы убежать от него, если бы ей не надо было тащить за собой тело. Это было тело ее отца, завернутое в простыню, и если она бросит его, то темный человек что-то сделает с ним, осквернит его каким-то ужасным способом. Она бежала, чувствуя, что он догоняет ее, и наконец его горячая, отвратительная рука падала ей на плечо. Тело ее ослабело, словно из него вынули все кости, и труп отца выскользал у нее из рук, и она поворачивалась, уже готовая сказать: «Возьмите его, делайте с ним, что хотите, мне все равно, только не преследуйте меня больше.»
И вот он стоял перед ней, одетый во что-то вроде монашеской рясы с капюшоном, и на лице его ничего нельзя было разглядеть, кроме широчайшей счастливой ухмылки. В этот момент ужас сражал ее наповал, и она с усилием просыпалась, обливаясь потом и не желая больше погружаться в сон. Потому что ему нужно было не труп ее отца; ему нужен был живой ребенок в ее утробе.
Она снова перевернулась на другой бок. Если в ближайшее время ей не удастся заснуть, она достанет свой дневник и начнет записывать. Она стала вести дневник с пятого июля. В каком-то смысле она делала это для своего ребенка. Это было нечто вроде акта веры, веры в то, что ребенок будет жить. Она хотела, чтобы он знал, как это было. Как эпидемия пришла в Оганквит, как она убежала вместе с Гарольдом, что с ними случилось потом.
Свет луны был достаточно сильным, чтобы писать. Двух-трех страничек дневника ей обычно хватало, чтобы почувствовать сонливость. Это не свидетельствует в пользу моих литературных талантов, — предположила она. Но сначала надо было дать сну еще один шанс.
Она закрыла глаза.
И вновь стала думать о Гарольде.
Ситуация могла бы улучшиться с появлением Марка и Перион, если бы они уже не были к тому моменту полностью поглощены друг другом. Перион было тридцать три, на одиннадцать лет больше, чем Марку, но в новом мире такие различия не учитывались. Они нашли друг друга. Они искали друг друга и были рады держаться вместе. Перион по секрету сказала Фрэнни, что они пытаются зачать ребенка. Слава Богу, что я пила таблетки и не пользовалась спиралью, — сказала Пери. Как бы мне удалось ее вытащить?
Фрэнни едва не рассказала ей о своей беременности (прошло уже больше трех месяцев), но в последний момент что-то удержало ее.
Так что теперь их было шестеро вместо четверых (Глен наотрез отказался вести мотоцикл и ехал, сидя позади Стью или Гарольда), но с появлением еще одной женщины ситуация не изменилась.
Ну а ты, Фрэнни? Что ты хочешь?
Раз уж она должна была жить в таком мире, как этот, — подумала она, — ощущая, как в ней тикают биологические часы, заведенные еще на шесть месяцев, — то ей хотелось бы, чтобы рядом с ней был мужчина вроде Стью Редмана — да что там вроде, она хотела его. Такова была истинная правда.
Господи, как же ей нужен был мужчина. Но не только для того, чтобы охранять ее и ребенка. Стью привлекал ее, в особенности после Джесса Райдера. Он был спокойным, деловитым, а самое главное он не был тем, кого ее отец назвал бы «двадцатью фунтами дерьма в десятифунтовом пакете».
