— Ну, не знаю. — Эдди посмотрел на Билла. — Вчера ничего у нас не вышло. Поток уносил наши палки.
— Сегодня выйдет. — Бен тоже смотрел на Билла в ожидании окончательного решения.
— Что ж, да-авайте по-опробуем, — решил Билл. — Я по-озвонил Ри-и-ичи Тозиеру сего-о-одня утром. Он с-с-сказал, что по-одойдет по-озже. Может, он и С-С-Стэнли захотят по-омочь.
— Какой Стэнли? — спросил Бен.
— Урис, — ответил Эдди, продолжая смотреть на Билла, который сегодня казался каким-то не таким — более спокойным, вроде бы потерявшим интерес к строительству плотины. Да еще и выглядел таким бледным. Отстраненным.
— Стэнли Урис? Вроде бы я его не знаю. Он учится в начальной школе Дерри?
— Он наш ровесник, но окончил только четвертый класс, — пояснил Эдди. — Пошел в школу на год позже, потому что в детстве много болел. Ты думаешь, что тебе вчера досталось, но ты должен радоваться, что ты не Стэнли. На Стэнли постоянно кто-нибудь спускает собак.
— Он е-е-еврей, — вставил Билл. — М-многие не лю-юбят его, потому что о-он е-еврей.
— Да? — Бена это заинтересовало. — Еврей, значит? — Он помолчал. — Это все равно что быть турком или кем-то вроде египтянина?
— Я ду-умаю, бо-ольше по-охоже на турка. — Билл взял одну из досок, принесенных Беном, осмотрел ее. Длиной примерно в шесть футов и шириной в три. — Мой па-апа говорит, что у бо-ольшинства е-евреев большие но-осы и много де-е-енег, но у С-С-Стэ…
— Но у Стэнли обычный нос и никогда нет ни цента, — закончил за него Эдди.
— Да, — кивнул Билл и впервые за день по-настоящему улыбнулся.
Улыбнулся и Бен.
Улыбнулся и Эдди.
Билл отбросил доску, поднялся, стряхнул землю с джинсов. Подошел к краю речки, и двое мальчишек присоединились к нему. Билл засунул руки в задние карманы джинсов и глубоко вздохнул. Эдди не сомневался, что Билл собирается сказать что-то важное. Он переводил взгляд с Эдди на Бена и обратно, больше не улыбаясь. Эдди вдруг испугался.
Но Билл всего лишь спросил:
— И-ингалятор при тебе, Э-Эдди?
Эдди хлопнул себя по карману.
— Залит до горлышка.
— Слушай, а как получилось с шоколадным молоком? — спросил Бен.
Эдди рассмеялся:
— Лучше не бывает. — Теперь они смеялись оба, а Билл смотрел на них, улыбаясь и недоумевая. Эдди объяснил, и улыбка Билла стала шире.
— Ма-а-ама Э-Э-Эдди бо-оится, что он с-сломается, а о-она не-не с-сможет по-олучить во-о-озмещение.
Эдди фыркнул, и сделал вид, будто пытается сбросить Билла в речку.
— Осторожнее, придурок. — Билл в точности копировал голос и интонации Генри Бауэрса. — А не то я так разверну твою голову, что ты будешь видеть, как подтираешься.
Бен плюхнулся на землю, корчась от смеха. Билл смотрел на него, держа руки в задних карманах джинсов, улыбаясь, но все-таки чуть отстраненный, занятый какими-то своими мыслями. Он повернулся к Эдди, мотнул головой в сторону Бена:
— Па-арень с-слабоумный.
— Да, — кивнул Эдди, но чувствовал, что они только притворяются, будто хорошо проводят время. Билла что-то тяготило. Он предполагал, что Билл поделится с ними, когда сочтет нужным. Но хотел ли он это слышать? — Умственно отсталый.
— Умственно отсталый, — давясь смехом, повторил Бен.
— Т-ты со-обираешься по-оказать н-нам, как с-с-строить п-плотину или т-так и бу-удешь ве-есь д-день си-идеть н-на с-своей то-олстой за-аднице?
Бен вновь поднялся. Сначала посмотрел на медленно текущую воду. Так далеко в Пустоши Кендускиг шириной не поражал, но тем не менее днем раньше река взяла над ними верх. Ни Эдди, ни Билл не смогли сообразить, как закрепить плотину в потоке. Но Бен улыбался улыбкой человека, собирающегося сделать что-то новое для себя… скорее, забавное, чем сопряженное с какими-то трудностями. Эдди подумал: «А ведь он знает как… я не сомневаюсь — знает».
— Ладно, — кивнул Бен. — Вам, парни, лучше разуться, потому что нежные ножки придется намочить.
И тут же в голове раздался голос матери, строгий и требовательный, как у копа-регулировщика: «Не смей этого делать, Эдди! Не смей! Мокрые ноги — прямой путь, один из тысяч путей к простуде, а простуда ведет к пневмонии, так что не смей этого делать!»
Билл и Бен уже сидели на берегу, снимали обувку и носки. Потом Бен принялся закатывать штанины джинсов. Билл посмотрел на Эдди. Тепло и сочувственно. И Эдди внезапно понял: Большой Билл точно знает, о чем он думает, и ему стало стыдно.
— Т-ты и-идешь?
— Да, конечно, — ответил Эдди. Сел на берег и принялся разуваться, пока мать бушевала у него в голове… но с безмерным облегчением отметил, что голос удаляется и становится тише, будто кто-то зацепил ее тяжелым рыболовным крючком за воротник блузы и теперь сматывает леску и оттаскивает по очень длинному коридору.
3
Это был один из тех идеальных летних дней (в мире, где все путем), которые не забываются никогда. Легкий ветерок разгонял комаров и мошкару. Над головой сияло чистое хрустальное небо. Температура превысила двадцать градусов, но не собиралась подниматься выше двадцати пяти. Птицы пели и занимались своими птичьими делами в кустах и на невысоких деревьях. Эдди пришлось только раз воспользоваться ингалятором, а потом тяжесть из груди ушла, и дыхательные пути магическим образом расширились до размера автомагистрали. Забытый ингалятор более не покидал заднего кармана.
Бен Хэнском, еще вчера застенчивый и нерешительный, превратился в уверенного в себе генерала, как только дело дошло до строительства плотины. Время от времени он выбирался на берег и стоял, уперев в бока измазанные глиной руки, глядя на прогресс в работе и что-то бормоча себе под нос. Иногда проходился рукой по волосам, так что к одиннадцати часам они торчали смешными пиками в разные стороны.
Эдди поначалу испытывал неуверенность, потом его охватило веселье и, наконец, пришло совершенно новое чувство — странное, ужасающее и кружащее голову. Чувство, настолько инородное для его привычного состояния, что название ему он смог подобрать только вечером, лежа в постели, глядя в потолок и прокручивая в голове события ушедшего дня. Могущество. Вот что это было за чувство. Могущество. С плотиной все получалось, получалось даже лучше, чем они с Биллом (возможно, и Бен) могли и мечтать.
И он видел, что Билл постепенно увлекается — поначалу чуть-чуть, по-прежнему раздумывая над тем, что не давало ему покоя, потом все больше и больше. Пока с головой не ушел в работу. Раз или два он похлопал Бена по мясистому плечу и сказал, что тот просто супер. Бен после таких слов краснел от удовольствия.
