Вот та конкретная информация, которую за пять минут пересказал Андрею Потмаков. Но уже второй час на экране телевизора обгладывали сахарную кость политического убийства. Сменяя друг друга, разного рода деятели распинались по поводу «непоправимой трагедии» и вещали о том, какой фигурой в политической жизни России обещал стать покойный депутат горсовета. («Вот именно,– подумал Ласковин.– Какой?») И ни слова не было сказано об остальных семи убитых.
«Я должен был пристрелить его сам! – укорил себя Андрей.– По крайней мере, эти парни остались бы в живых!» Особенно ему жаль было милиционера. «Волкодавы» – те хоть за крутые бабки подставлялись, а этот за что?
«Хотя,– подумал Андрей,– нечего было стоять столбом!»
Сам-то он быстро научился оглядываться по сторонам раньше, чем продемонстрирует себя в качестве мишени. «И все-таки ты схлопотал в лоб от рыжего! – напомнил себе Андрей.– По такой же бестолковости схлопотал».
Приглашенный в студию подполковник милиции был исполнен сдержанного достоинства. И ответственности. Можно было подумать, что преступник уже у него в кармане. Однако содержание его речи сводилось к тому, что убийство, очевидно, заказное, а заказные убийства, как правило, остаются нераскрытыми. Веский тон подполковника представлял странный контраст со смыслом его речей. Зато он обратился к населению с просьбой помочь следствию. Такой солидный добрый дядя. Даже в Штатах, с их развитой программой защиты свидетелей, последних не так уж просто найти. И уговорить. У нас же свидетелей «уговаривают» мигом. Без свидетелей. Следующие двадцать минут подполковник и ведущий со вкусом обсуждали особенности «заказного» убийства, наиболее подробно остановившись на ценах. Тут подполковник показал себя настоящим специалистом. Ничего не было сказано и о том, почему милиция двадцать пять минут добиралась до места преступления в самом центре города. Но не это удивило Андрея, а то, как оперативно обнаружились телевизионщики. А у нас ведь они вертолетами не оснащены.
И снова жалобные причитания о невосполнимой потере и трагедии времени. И смакуемые воспоминания о еще десятке подобных убийств. Затем торжественное оповещение о дне траура и о том, что через час известный артист, «близко знавший покойного», и менее известный ученый-социолог проведут часовую пресс-конференцию о гибели выдающегося человека. Так что, уважаемые телезрители, оставьте ваши дела и не отходите далеко от экранов!
Ласковин минут тридцать взирал на этот спектакль, пытаясь выловить хоть что-то конкретное, но узнал лишь, что «не было у нас человека нравственнее и духовнее». И что нет в городе бездомного или голодного, который бы не «приобщился к истинно петербургской культуре», о которой «так радел усопший». Еще назывались фантастические суммы, которые были перечислены в учрежденный Пашеровым фонд «Русский ренессанс». Банк «Народный» – сто миллионов, банк «Нерушимый» – двести миллионов, банк «Звезда» – пятьсот миллионов… Никто из соболезнователей не задался вопросом: почему вдруг господа банкиры так расщедрились?
Игорь Саввич выглядел подавленным. Ласковин даже припрятал бумажку с телефоном пресловутого Михаила. Не дай Бог, батюшка решит пойти с повинной! Но два часа телевизионного лицедейства, как ни странно, сказались на отце Егории благотворно: он разозлился. Как уже было известно Андрею, гнев для отца Егория был лучшим лекарством от депрессии. Наконец, после фразы о «согнутых тяжким бременем утраты» Потмаков выключил телевизор.
Ласковин, впрочем, уже сорок минут игнорировал экран: копался в корейском автоответчике, который вдруг перестал принимать в расчет, дома ли его хозяин.
– Итак,– произнес Андрей, установив, что придется менять весь блок,– что будем делать?
– Ничего! – отрезал Потмаков.– Похерим. Бог им судья!
«Хороший ответ,– подумал Андрей.– Исчерпывающий».
– Я бы пообедал,– сказал он вслух.– Полтретьего уже.
– Пойдем,– согласился Игорь Саввич. Около пяти приехал Смушко. Подмигнул Андрею, показав портрет на полполосы в траурной рамке.
А отцу Егорию сказал:
– Хороший день. Еще шестьдесят тысяч надыбал!
– Что-то ты больно весел? – подозрительно спросил Потмаков.
– Девка плачет – солдат веселится! – усмехнулся Смушко.– Чужая смерть способствует щедрости. Ибо напоминает о бренности жизни нашей!
– Тьфу! – сплюнул отец Егорий.
– Батюшка! На пол! – укорил Смушко.– А ведь прав я! Любой директор похоронной конторы вам подтвердит!
– Чушь несешь! – строгим голосом произнес отец Егорий.– Люди погибли!
– Да,– согласился староста.– Погибли. Так пусть хоть польза будет от их смерти. Неужто один бандит десяти детишек не стоит?
– Не нам мерять! – проворчал Игорь Саввич. Но аргумент был веский.
– Поеду я,– сказал Ласковин.– Меня ждут.
– Завтра-то как? – спросил Степаныч.– Навестишь?
– У тебя же день рожденья! – вспомнил Потмаков.– Тридцать лет! Нет, давай-ка оставайся.
А завтра…
– Не могу, отец Егорий! – улыбнулся Андрей.– Невеста ждет!
Само вырвалось. Еще можно было на шутку обернуть, но… не хотелось.
Потмаков строго посмотрел на своего подопечного:
– Невеста?
– Я все помню,– сказал Андрей.– Завтра приеду. Если что – телефон есть.
– Ладно уж,– проворчал Игорь Саввич.– Обойдемся.
– Наташа,– проговорил Ласковин.– Тебе пошел бы камин.
– Я думаю! – Девушка засмеялась. Волосы у нее на затылке были мягкими, как кроличья шерстка.
– Андрей! Ты меня… м-м-м… беспокоишь! – предупредила полушутя.
Голова ее лежала на коленях Ласковина, узкая ладошка медленно двигалась влево-вправо над огнем свечки.
– Я думаю, ты – реликт! – сказал Андрей.– Мы занесем тебя в Красную книгу и будем охранять!
– Договорились!
Наташа повернула голову: в каждом зрачке по отраженному огненному язычку.
– Ты и будешь меня охранять! – сказала она.– Ты теперь не у дел! А должен с кем-нибудь сражаться. Или за кого-нибудь!
Шутка, слишком похожая на правду.
– Слушай,– произнес Ласковин,– возьми в мае отпуск! Можешь?
– Могу. А зачем?
– Отвезу тебя в сказочный город! В город красных крыш, танцующих кукол и хрустальных замков!
– Давай,– промурлыкала Наташа и потерлась ухом о его руку.– А он где?
– Далеко! – тожественно произнес Андрей.– Но мы полетим туда, и ты будешь пить кофе по-венски, а лебеди будут класть на твои колени красноклювые головы!
– Как красиво! – прошептала Наташа, закрывая глаза.– Я все вижу! Я вижу замок на холме. И мельницу… Там есть мельница?
– Есть,– ответил Андрей.– Там есть мельница, и ратуша с волшебными часами, и узкие улочки, и музыканты, играющие перед собором…
