работы, которые дети раньше выполняли бесплатно с момента, когда тебе исполнилось 18 лет, становились оплачиваемыми, и этих денег хватало только, чтобы не помереть с голода. Поэтому большинство уже взрослых молодых людей отправлялись в море, которое было в паре недель пути от нашего города: на причале хватало работы (разгрузка и погрузка грузов, куча таверн, где нужны сильные рабочие руки, а также можно было юнгой уйти в плавание на купеческом корабле). А девушкам оставался небольшой выбор: работа в трактирах подавальщицами или еще что похуже — бордель (здесь Ирис даже не смутился, это правда жизни, в таких условиях все дети быстро взрослеют). Но до 18 лет еще надо дожить, а это мало кому удаётся, дети часто болеют и сгорают.
А также ребёнка может взять в «аренду» зажиточный горожанин, который за любую провинность или плохо выполненную работу, может наказать исполнителя: дать тумаков или плетей, посадить в «холодную» — яма такая, чтобы отрок ума набрался и за подобное самоуправство «арендатора» никто не сможет наказать.
Во время рассказа Ириса все дети уже проснулись и сидели плотным кольцом вокруг меня, кто-то присоединялся к Ирису и дополнял его рассказ.
— Почему я оказалась здесь вместе с вами?
Все потупили взгляд, Ирис тоже, но ответила та девчушка, что недавно дала мне воды:
— Мама Яра, так где-то седмицу назад, наш бунтарь Васк таскал корзины с готовым хлебом во дворце эра Грува и одну корзину сумел запрятать и принести сюда в Коробку и раздать детям. Понятное дело, что это всё вскрылось, за такую провинность наказание ему назначил сам эр, на центральной площади он должен был получить 20 ударов плетьми, а после такого никто не сможет выжить. Вы бросились в ноги стражникам и те вас за неповиновение эру Груву, а точнее за причинение препятствия наказанию побили при всех на площади и били жестоко, — сквозь слёзы закончила малышка.
— Вы пролежали здесь несколько дней в горячке, а вчера под вечер вы как будто перестали дышать, — добавил Ирис, — я от страха начал вас трясти, и вы проснулись, — с облегченным вздохом прошептал ребёнок.
Мне подумалось, что именно в тот момент мама Яра и померла, а в ее тело какие-то силы поместили меня.
— Где сейчас Васк? — спросила я.
— Он в холодной, плетей ему дали, но не 20, а 10, эр Грув посчитал, что вы вдвоем разделили наказание.
«Как справедливо, мать его» — подумала я, и, будь моя воля, этому эру не поздоровилось бы.
— Дети, а есть возможность нам всем отсюда выйти?
— Есть такая возможность, — снова заговорила девочка, — заплатите штраф за себя, и вас скорее всего отпустят. Но это будет решать эр.
— А вас как спасти? И как тебя зовут?
— Я не знаю, мама Яра. А зовут меня Цвета.
Я решила познакомиться со всеми детьми, а было их в комнате человек десять. У всех только имена, фамилии они получат только в 18 лет.
А как нам выбраться отсюда я не знала, но точно была уверена, что врач-хирург с огромным стажем нигде не пропадёт, найдет работу в любом мире, тревожно только за мои руки, если они не «чувствуют», то хирургом мне не быть, но до этого нужно еще дожить. Тут снова послышались чьи-то тяжёлые шаги за дверью, лязгнул замок и в помещение вошел давешний стражник:
— Малышня, на выход, сегодня уборка улиц, весна — время собирать конские «яблоки», — отвратительно заржав, он обратил взгляд своих мутных глаз на меня, — и ты тоже вставай, хватит валяться, тебя ждут в доме Правосудия. Все на выход за мной, да поживей!
Дети помогли мне подняться, кто повыше и посильнее обступили меня с двух сторон и с их помощью я начала своё мучительное следование за стражником.
Коридор ничем не освещался, хотя по бокам висели факелы, скорее всего их использовали в темное время суток. Шла я медленно, но не как черепаха, не знаю с чем это связано — есть у меня подозрение, что те ушибы и синяки, нанесенные этому телу во время моего переселения, чудесным образом уменьшились, иначе я не могу объяснить, как я вообще могу переставлять ноги, а также за ночь уменьшилась боль в треснутых рёбрах. Судя по рассказам детей, били это тело нещадно. Но боль была, она никуда не делась, просто по сравнению с тем, что я чувствовала во время пробуждения и с тем, что я ощущала сейчас — две абсолютно разные боли.
Стараясь отвлечься от мыслей о состоянии моего нового тела, я смотрела вперед — на свет в конце коридора. Как странно, оптимистично прозвучала фраза, очень надеюсь, что так оно и будет — позитивно и светло.
Выйдя во двор, я зажмурилась от резко ударивших по глазам лучей яркого солнца. Контраст от темной комнаты и еще более мрачного коридора был слишком сильным. На глазах выступили слезы, мне понадобилось несколько секунд, чтобы проморгаться и увидеть, куда меня вывели. И тут я поняла, почему это место называется Коробка.
Квадратное здание правильной формы, внутренняя часть которого была открытым двором, внутри двора сновали дети: кто-то умывался в корытах (видать это можно было сделать только утром, так как вчера ночью лица у детей были чумазые), стоящих вдоль стены, расположенной напротив, кто-то стоял в очереди за едой: ели здесь же, во дворе, кто сидя на земле, кто на редких старых лавочках, выглядевших так, что еще немного и развалятся.
Стражник поджидал нас у выхода, последней дотащилась я и двое парней-подростков семнадцати лет, о которых я опиралась:
— Яра, ты пойдешь за мной, в зал Справедливости. А вы двое марш на помывку и на завтрак, мне не нужно, чтобы в мою смену, кто-то рухнул с голоду под ноги благородным эрам и эринам нашего славного города. — Говоря это, лицо стражника брезгливо сморщилось, видать ему вспомнились неприятные случаи с этим связанные. — Яра, пошли.
— Спасибо, ребята…
— Рик и Тик, мама Яра, — ответил один из них, показав сначала на себя, а затем на брата, в темноте комнаты, разглядеть черты лица детей было сложно, да и грязь мало этому способствовала, но в свете дня, стало понятно, что они точно либо братья-погодки, либо двойняшки. — Мама Яра, может вам помочь дойти до выхода? — Опасливо косясь на стражника, продолжил Рик.
— Не нужно, я сама, идите поешьте, а то и правда, останетесь голодными.
Стражник стоял все это время и молча недовольно сопел, но по какой-то причине
