не стал вмешиваться и как-то нас подгонять, с чем связана его терпеливость мне было не понятно, я надеялась выяснить это позже.
Мы пересекли двор и вошли в дверь прямо напротив нашей, схожий коридор, освещенный редкими горящими факелами, и в его конце снова дверь, перед которой небольшая ниша, в которой уместился небольшой стол с еще одним стражником.
— Мэг, мы в зал Справедливости. Я скоро вернусь.
— Давай, Бон, надеюсь слушание не затянется, — и, кинув на меня мерзкий липкий взгляд, добавил, уже обращаясь ко мне, — Яра, я надеюсь, тебя запрут здесь навсегда, будешь делать все, что и дети и даже больше.
Глядя в его мерзкое, с острыми чертами лицо, как у крысы, бегающие глазки и редкие, жидкие волосенки, мне подумалось, что в его фразе «и даже больше» он думал не о моей работе лишний час в поле, а о более низменных, похотливых вещах. Я промолчала, это явно его удивило, потому что он не выдержал:
— Тебе явно сильно досталось по голове, ведьма, раз не стала со мной ругаться. На это дело ты всегда была самая первая.
Я не ответила и на этот раз. Бон, не дожидаясь, что еще скажет его напарник, открыл дверь и мы вышли во внешний двор дома, немного не дойдя до распахнутых настежь ворот стражник остановился и, развернувшись ко мне лицом сказал:
— Яра, если тебя освободят, а скорее всего так и будет, ты одна в этом городе толковая травница, пообещай мне, что и дальше будешь продавать мне тот травяной сбор, только твои травы решают мою мужскую проблему. Помни я тебе вреда в Коробке не причинял. — Под конец речи, Бон покраснел, его мутные глаза, кажется, помутнели еще больше. У него явно что-то с организмом, ну да это не мои проблемы. Тот его плевок я помню, хоть он и не попал на меня, но таких вещей я не забываю. Сочтемся. Я пожала плечами, посчитав, что отвечать ему совсем необязательно. Мой жест Бон воспринял, как согласие, потому что довольно засопел и развернулся к выходу чуть ли не приплясывая, кинув на ходу:
— Странная ты какая-то стала, Яра, молчаливая, приложили тебя видать знатно. Ну да для меня главное, чтобы ты свои травки помнила.
— Бон, не волнуйся, дам я тебе настой из тех самых травок. — Еще какой настой — ты, у меня, гад, после него Богу душу отдашь.
После нашего короткого диалога мы наконец-то вышли за ворота на улицу.
Я изо всех сил сдерживала своё любопытство, стараясь сильно не вертеть головой, чтобы Бон не заподозрил чего лишнего, и поэтому аккуратно рассматривала улицы и людей, которые сновали в большом количестве, обтекая нас, как потоки воды.
Весна, где-то ее середина, было уже очень тепло, климат явно не суровый в этих землях. Пели птицы, солнце светило и мне даже показалось, что все будет хорошо, надо только не опускать руки.
Ну что сказать, вспоминая исторические фильмы моего мира, антураж под стать средневековому времени. Но есть и существенные отличия: потоки грязи текли не прямо по дороге, а вдоль, по специальным выемкам, вонь от нечистот не резала глаза и была вполне терпима, ее здесь регулярно вычищали, и она не успевала застаиваться на теплом весеннем солнце. Заслуга беспризорных детей и взрослых, которым не повезло найти лучше места, чем золотарь. В средневековой Европе моего мира, из-за отсутствия канализации, помои и грязь выливались прямо из окон на улицу. Тут такого я не наблюдала и это радовало — не хотелось бы искупаться под таким «душем». Дома, в основном двухэтажные, стояли плотно друг к другу, и правда чем-то напоминая своей архитектурой нашу старушку Европу.
Люди были одеты неброско: в грубые, серо-коричневые суконные одеяния, без претензии хотя бы на какую-то форму, всё какое-то мешковатое, несуразное. Мужчины в широких штанах и рубахах, поверх которых жилеты из грубо обработанной кожи, женщины в широких платьях ниже колен, с чепчиками на головах и грубых деревянных башмаках. Очень редко можно было заметить дворян, они отличались и поведением (высокомерные выражения лиц, неспешная ходьба, охрана за спиной) и качеством одежды: на порядок лучше ткань, есть разнообразие в цвете и даже претензия на фасон (ну хоть не сплошной шатёр, как у крестьянок), чему способствовали вышитые широкие поясы у женщин, и облегающие брюки у мужчин, талию которых украшал ремень в вышивке из серебряной нити, у кого-то даже мелькало золото. Шли мы не долго, минут двадцать от силы. А мой организм не вовремя вспомнил, что его не кормили уже несколько дней, если подумать, сколько бывшая хозяйка тела пролежала в беспамятстве, то организм пищу не получал уже около недели. За это время мой желудок много раз успел спеть мне витиеватые рулады и в конце концов сдался, прилипнув к моему позвоночнику. Ощущения были мерзкие, как в послевоенные годы, когда у нас все сильно недоедали, и все члены моей семьи жили впроголодь.
Пока мы шли к месту заседания, я обдумывала все, что мне успели рассказать дети перед приходом стражника. Мамой Ярой меня зовут не просто так и только дети в Коробке. Каждого ребенка я брала в «аренду» к себе на целый день. И это было для них счастьем, так как у мамы Яры никто не работал, только ел, спал и бегал на речку купаться. У детей была целая организованная очередь, расписанная на месяцы вперёд, кто за кем будет в гостях у мамы Яры.
Сама я приехала в эти земли всего лишь чуть больше года назад. За это время я успела снискать славу отличной травницы, мои снадобья раскупались со скоростью света и были очень эффективны. Жила травница Ярроу на окраине рабочего квартала, недалеко от леса, в котором и собирала свою «продукцию».
За перевариванием полученной информации я и не заметила, как оказалась на площади, которую по круговой обступили строения, большая часть из которых была административного значения: вывески на каждом из них гласили, что прямо напротив меня дом Правосудия, справа от него Центральный банк Альпы, и так по кругу: Монетный двор, Канцелярия и Главный гостиничный двор.
Я умею читать. Это большой плюс, при переносе мне «встроили», как говорили мои внучки, язык в полном объеме: говорить, читать я умею. Осталось выяснить, как у меня с письмом, но что-то мне подсказывает, что и это я могу. Вот еще бы оставили воспоминания прежней хозяйки, дали красивого принца и жизнь без
