Словесные настрои на воду при недугах мочеполовой системы
Первая неделя
Капля росы опустилась на этот познавший себя лепесток. Это гордость дает о себе таким образом знать. Тут все просто. Свободно дыхание в себе поступившего чуть опрометчиво ветра. Тут сделано многое, что позволяет потом уже двигаться в сторону теплого света. Никто никого тут не сможет обидеть. И не захочет никто никого обижать никогда. Тут что-то великое вырваться может из плена крылатых и ярких иллюзий, вошедших на этой волне под облако счастья и ставших такими, каких еще не было раньше нигде никогда. Кто-то сможет придумать такое, что радостью выльется в сферу источника радости жизни. И будут тогда все способны растить только те пожелания, которые точно уж сбудутся. Пусть так и будет.
Вторая неделя
Все стремленья застыли от этой усталости в ветре чего-то немного забытого. Тут были вымыты крепких обид глаза. Тут все просто. Тут век опрокинулся прямо над пропастью, чтобы стать лучше и чище. Тут опять волшебство за себя отвечает. Тут сделаны чьи-то слова из всего, что доступно. Тут многое кажется радостью. Все пределы тут скомканы. Выход всегда где-то есть. И в пределах тут все переделано. Воды спешат дальше в сторону рощи, омытой грозой этой гулкой. Весеннее настроение такое полощется там, где легки этих вечных желаний шаги. Тут все кажется искрами летних желаний, роящимися возле прежних развалин грядущего. Так легко видеть эти свежие знаки на стенах. Куда-то идти по дороге, чего-то желать, проникаться желаниями прежнего лета и думать чуть больше о будущем.
Третья неделя
Заря умывается в ласковых водах ключа. Так рождается радость. Уйти от исходов чуть дальше, чем это допущено. Встретить кого-то из сонма великих посланцев звенящего дня. Навсегда подарить этому миру скупость разных прочтений текста облаков. Задуматься над схожестью мыслей у разных камней в разное время. Там будет много такого, что даже искушенному оку покажется недоступным. Там будут такие радости, которым признаваться в своей собственной уверенности. Там все пронизано свежестью мыслей и смыслов лазурного берега, о который так радостно бьется прибой. Тут прочитаны знаки облаков, которые всегда куда-то стремятся и летят по сонным этим берегам, думая, что так им легче будет понять всю ту воду, что устремляется вслед за нами по горизонтам, заставляющим ждать нового света.
Словесные настрои на воду при недугах желудочно-кишечного тракта
Первая неделя
Солнце такое нынче печальное. Солнце ведь тоже бывает печальным. Грусть проливается вместе с упавшим на глину прозрачным дождем. Все очень просто на свете. Решенья тут быстро уж очень находятся. Кто-то ломает избыток былой красоты. Кто-то движется в сторону теплого этого ветра, срывая почти на ходу эту розу пустыни. Кто-то может придумать чего-то такое, что сделает мир этот проще и лучше. На пределе зари сознавать пустоту так спокойно, так хочется верить во что-то, что где-то лежит за пределом сознания. Здесь просто найти те решения, которые могут прорваться сквозь толщу воды и легко затеряться на фоне застывших деревьев в расщелине кроткого взгляда оленя, спешащего в жизни понять даже то, что и рыбе понять до конца никогда не бывает возможным. А дальше тут будет все то, что уже где-то было.
Вторая неделя
Даль такая, что хочется в ней оставаться до нового времени. Эти знаки летят от зари до пределов парящих в восходе светила небесного. Означают все знаки лишь то, что так просто находится в этих глубинах и может еще оставаться чуть дольше, чем можно понять и решить все на свете, что только и можно тут будет решить. Перечислены дни упоения. Отвыкли молчать на границе скрипящего разума. Долго тут все очень делалось. Долго смотрели в свое отражение в озере. Плакали долго. Ложились потом на траву и мечтали о светлом и добром предчувствии. О чем-то таком тут мечтали, что было дано всем на свете и делало мир этот лучше всего, что могло показаться смешным на фоне всех тех устремлений в величье грядущего. И скомканы сделались сны.
Третья неделя
На каждом камне есть отзвук чего-то, что делает вечность забытой. На каждом из этих сомнений уже притаилась истина. И забыты все книги, летящие в ночь вдоль хрустального берега. Оторваны в пепле слова. Атрибуты великого стоптаны с мокрою обувью. Нет смысла сливаться с волненьем на фоне всего, что могло породниться с надеждами этими. Так звонко все сделано, так перекрыты все эти открытия, что даже из вечности их можно увидеть, а после придвинуться ближе всего к тем лучам, у которых есть все, что еще даже можно принять за открытые книги великого мира. Когда-то все было настолько легко, что даже казалось, как будто бы выбрать тут можно печать от зари и заполнить ее чем-то вязким. Какие-то признаки грустного тут долго еще простирались по самому краю волнений, чтоб только стать больше и лучше.
Словесные настрои на воду при недугах печени и желчного пузыря
Первая неделя
Этот свет так радостен отраженный в озере. Так скромны от счастья все его слова. Так легки шаги по берегу. Мох слегка подернулся чем-то ярким, прозрачным. Это роса так удачно легла на простор всех на свете открытий. И взятое что-то тут сделало небо немного туманным. Потом затерялись простые слова объяснений, потом перепутаны сделались знаки чего-то великого. Потом отпустили чужих назначений стремленья в изрядную почву великого смысла, забытого кем-то при входе в великую воду великой реки, что спешит в ту сторону от рассвета все дальше и дальше, а там продолжение забыто и сброшено в вечность, которая стала от этого только еще более яркой. И только слова пролетали по тихим проулкам великого разума всей тишины, что готова собраться была на пороге у той самой осени, которая легкой такой оказалась.
Вторая неделя
Ливень пролился и стал заполнять тишину с пустотой чем-то важным и ярким. Так стало стремительно небо взлетать на простор вековечного космоса. Оставить на фоне неточностей хлипкий избыток той силы, что вязнет среди тех полей, за которыми так хорошо удивляться уверенным взглядам тумана. Так просто все делать, когда основные уже даже и сделаны. Легко быть собою, когда все уже пересчитано в знаки и вызвано там, где так много всего сохраняется на этих вот искрах, летящих нелепо на самую светлую грань всех на свете ночей. И уже перехожен тот путь, которому ведомо, как выходить вместо зеркала в толщу воды, как прощать все обиды, что были. И можно растить эти смыслы великие в сущности первой грозы под конец весны.
Третья неделя
Весело видеть дыханья ростки в этом омуте светлом. Можно и дальше прощать те сомненья, что радостной делали ночь. Слишком уж ветер поднялся тут сильный. И как-то вдруг стало заметно то, что недавно еще простиралось вдоль берега в ласковый сон. Виделось что-то, чего невозможно забыть и простить. Очень многое стало итогом всех этих мыслей, взлетающих в брызгах озерной воды. Страждущим дали напиться из родника, вместо ковшика были ладони. Было легко признавать себя лучшим. В исходе желания здесь замерли сны. И как-то сложилось все так, как должно было дальше сложиться и сделаться в этом прозрачном от всех пожеланий и радостей мире, где столько всего потерялось под толщей великой воды океана, что даже слова оказались бессильны среди всех волнений всего, что могло еще сделаться чем-то иным.
Словесные настрои на воду при недугах кожи и волос
Первая неделя
Тишина открыла двери в этом мир. Какой-то хрустальный космос вдруг сделался ближе. Стало совсем тихо на планете. Многие от усталости легли на траву, позабыв, что лучше всего было бы им оставаться стоять или сидеть, потому что только так и можно лицезреть бурные воды, над которыми и проложен мост из вечности в вечности. И только самые счастливые поднимались на этот мост, чтобы оттуда увидеть то, чего никому и никогда еще видеть не доводилось – те бурные воды, от которых брызги долетают до самой Луны. А Луна только смеется в ответ, потому что больше всего на свете любит эти воды и мечтает о тех временах, когда воды эти станут столь бурными, что смогут без всякого труда подняться выше всего, что только есть на этом свете, что было на этом свете, что будет на этом свете.
Вторая неделя
Над вечностью пролетела росинка, и стал мир от этого лучше. Увидели в небе зарю, и всем стало легче. Исправить хотели знаки, но вышло как-то нелепо. Ломали странные звуки, а небо о чем-то пело. Тут можно бы было дождаться чего-то из области сфер этих вязких. Забыть еще можно бы было чего-то, что мир этот сделало вечным. Оставлены были капли росы, что нападали утром из сердца тумана. Туман загрустил. Стало ярче светило, что вышло с Востока смотреть на сей мир. Одинок немного на сердце. Но это всего лишь дыхание великого сумрака делает мир чуть потерянным в прошлом и даже в грядущем. Теперь остается найти те подсчеты, что скрыты тут были за ветхостью нервного знака. О чем-то могли догадаться, бросались подряд во все крайности, делали вечность почти что доступной. И снова грустили.
