— Обратись к Домовому, — откликнулся Леший.
Заметим, что и Пальчик, и Гук — каждый у себя — только поёжились от зловещих слов: «Ведьма» и «Домовой». Но надеялись, что страшнее уже не будет.
Людоед схватил со стола какую-то книгу и в сердцах швырнул её в стену.
— Книжки нельзя бросать, — осудил его Пальчик.
— А это не книжка, это телефонный справочник — я его уже прочитал. Людоед потянулся, сел на корточки, встал. Опять сел, снова встал… Пальчик удивлённо смотрел на него.
— Чего стоишь? — пробурчал Людоед. — Не видишь, я занимаюсь утренней зарядкой. Стели постель.
— Утренней зарядкой люди занимаются утром.
— А Людоеды вечером, — пробурчал тот. — Или ночью.
Гук осторожно потрогал стеклянные трубки и колбы и, зевая, взглянул на большую кровать у окна:
— Очень она красивая. Мягкая, верно?
— Умный ты парень, — с уважением признал Леший. Тоже протяжно зевая, он вдруг замер с открытым ртом и вытаращенными глазами. Зевал он так широченно, что вывихнул челюсть. Однако, не теряя смекалки, тут же ударом кулака ловко водворил её на место.
— А это что? — Гук показал на медный кран, с которым длинной цепью трубок были соединены все сосуды. Под краном стояло резиновое ведро с надписью: «Гремучая жидкость. Не взбалтывать. Страшное дело!» И чуть ниже — мелкими буквами: «Яд».
Леший глубокомысленно задрал нос вверх. Только нос, знаете ли, а само лицо оставалось неподвижным.
— Всю жизнь я искал научно-философский камень. Ну, этот… Как тебе объяснить? В общем, он что хошь превращает в чистое золото. Всё-всё!
— Да ну? — поразился Гук.
Леший убедительно закивал головой:
— Медь, олово, опилки и даже огурцы!.. Я его ещё не нашел, — как бы невзначай, но с достоинством отметил он. Гук огорчённо вздохнул.
— Но зато я скоро построю вечный двигатель, — скромно потупился изобретатель.
— А что такое — вечный двигатель?
— По-иностранному, «перпетуум мобиле», — важно произнёс Леший. — «Перпету-ум»! — повторил он и пояснил: — Ум, значит, нужен. Большой. Понял?
— Не-а.
— Ну, вечный двигатель — это движок, сделанный навечно. Работает сам. Без ветра, без бензина, без ничего — даже без меня.
— А зачем это нужно?
— Как — зачем? Над его созданием кто только голову не ломал — не один учёный себе башку свернул! Если мне это удастся, мой портрет появится в городской газете.
— Ну, если портрет, — оценил Гук, — тогда, конечно. Леший гордо посмотрелся в большую зеркальную колбу.
— Нет, тебе не понять, — вздохнул он. — У тебя внешность не та! — И включил рубильник.
Гук зачарованно уставился на забурлившую в трубках жидкость, на прыгающие разноцветные пузырьки. Леший открыл кран, и тяжёлые капли мягко застучали по резиновому дну ведра.
— Считай, — он опять, на сей раз осторожно, зевнул. — Одна, две, три…
— Четыре, пять, шесть… — скучно подхватил Гук, тоже снова зевая.
— Считай, наблюдай, гляди, смотри. И смотри у меня, если собьёшься! — погрозил ему Леший пальцем. — А я, так и быть, посплю пока. Часиков восемь.
Он с разбегу прыгнул в кровать. Сетка провисла до пола и упруго подбросила его под потолок. Вновь прогнулась, и опять Леший взлетел, но уже чуть пониже. Его подкинуло в третий раз, и по комнате разнёсся могучий храп — он уже спал.
— Тридцать, тридцать одна, тридцать две… — бубнил Гук.
Пальчик лежал на топчане под гигантским одеялом, вышитым розовыми зайчиками, и с любопытством смотрел, как Людоед неуклюже прыгает через скакалку и бормочет себе под нос:
— Сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре… «Разве это людоед? — размышлял Пальчик. — Взаправдашний людоед ни за что на свете не стал бы взаправду прыгать через верёвку, словно сопливая девчонка!» — Сто тридцать три, сто тридцать четыре, сто тридцать пять… Аут! Уф-ф, — выдохнул Людоед и отбросил верёвку в угол.
— Спать будем валетом? — поинтересовался он.
— Как?.. — растерялся Пальчик.
— Молча. Ты головой в одну сторону, я в другую. Как на гадальных картах. Ну?
— Значит, твои ноги будут с моей стороны? У головы?
— И даже дальше, — заважничал Людоед.
— Тогда ты их сначала помоешь, — строго сказал Пальчик.
— Ну вот ещё! Я триста лет как ноги не мою. И не подумаю, не подумаю. Ни за что!.. Послушай, — оживился он. — А если я надену самые чистые-пречистые, почти новые носки, а?
— И тебе ни капельки не стыдно? Людоед смущённо поёжился.
— Стыдно. Но я всё равно не буду ноги мыть. Я, если хочешь знать, уже вышел из этого возраста.
— Не хочешь, как хочешь. Тогда будем нормально спать — по-человечески.
— Идёт, — быстро согласился каприза. — А подушка кому достанется? Учти, она у меня одна. Может, разыграем?
— Ночь уже — разыгрался. Будем спать на одной подушке, — твердо сказал Пальчик.
— Не-е, — насупился Людоед. — Ты будешь в ухо дышать. Хитёр.
— Ну, тогда… Тогда давай распилим подушку! — вспылил Пальчик. Людоед ликующе замахал руками, точно петух крыльями.
— Ура! Живём!
Напрасно Пальчик думал, что всё так и окончится шуткой. Но тот выбежал из комнаты и вернулся с большой двуручной пилой.
— Ты всерьёз?! — ахнул Пальчик.
— Острая! Другой не нашёл, — не понял его Людоед. И тихо, словно по секрету, сообщил: — Гений ты, вот что я тебе скажу.
— С тобой станешь гением, — вздохнул Пальчик.
— Ну, давай-давай, — торопил Людоед. — Ив другой раз умных советов не давай.
Делать нечего. Пришлось взяться за вторую ручку.
И хотя Людоед шевелил пилой еле-еле, малец, как заводной, бегал взад-вперед, держа рукоять обеими руками.
— Да ты не дёргай, — ворчал Людоед, — не дёргай. Чего у меня вырываешь?
Когда ночь уже подходила к концу и в окно на прощание заглянула круглая от любопытства луна, вся комната была густо усеяна пухом, а посредине пола на клочьях наволочки сиротливо блестела зубастая двуручная пила. Пальчик и Людоед спали «валетом» — без подушек. На кровати за головой гостя торчали огромные ступни хозяина в почти что новых полосатых носках.
Где-то тихо заскреблась мышь… Уши у Людоеда мгновенно вздрогнули и тревожно зашевелились. Он открыл глаза и робко привстал. В зрачках ярко отражалась луна. В одном и в другом по луне. Как у лунатика.
Опять заскреблась мышь. Рраз! — Он поспешно нырнул под одеяло, и его голова появилась рядом с головой мальчишки.
— Ну что там? — сонно пробормотал Пальчик.
— Мышь!!!
Пальчик что-то буркнул и перевернулся на другой бок. Людоед мощно дунул на него.
— Не устраивай сквозняки. У меня насморк…
— Мышь-шь, говорю! Ты б-боишься? Я буду охранять тебя своим телом. Ложись с краю, а я к стене.
Снова зашуршала мышь, и Людоед забрался глубоко под одеяло.
— А? — испуганно открыл глаза Гук. Над ним стоял взъерошенный Леший.
— Пятьдесят капель… — ошалело сообщил Гук.
«Доктор всех химических наук» в ужасе схватился за голову:
— Пропал учёт! Пятьдесят капель… И это за три часа?
— А я только до пятидесяти считать умею, — признался Гук.
— Спать! — рявкнул Леший и выключил рубильник.
…Утреннее солнце бодро поднялось над лесом. Ночь прошла быстро, как всегда бывает, когда крепко спишь. Тогда она спешит, а не тянется долго, как при бессоннице.
По колбам и змеевикам запрыгал, играя, солнечный зайчик… Вот он лёг на переносицу Гука. Тот замотал головой, будто отгоняя муху. И озорник зайчик юркнул ему в нос.
Мальчишка оглушительно чихнул. Солнечный зайчик, испуганно вылетев наружу, ударился о стену и упал на пол. Слегка поворочался, словно проверяя, всё ли на месте, и удрал во двор через открытую форточку. Увы, мы многого не замечаем, когда крепко спим!
Гук проснулся и недоуменно огляделся по сторонам. Лаборатория… Леший…
Он крепко зажмурился. А потом уже осторожно посмотрел краешком глаза. Опять — лаборатория, Леший…
А он-то подумал, что сон!
Тихо отворилась дверь. Сначала из-за неё показалась дымящаяся сигаретка, затем стал выползать мундштук. Неимоверной длины! Казалось, ему нет конца. И когда Гук решил, что ещё секунда, и сигаретка упрётся в стену, — в комнату вошел бородатый низенький толстячок, крепко сжимающий конец мундштука в зубах.
Это был удивительный толстячок. В жёлтой курточке с красными пуговицами, в замшевых чёрных брючках до колен и синих башмаках с загнутыми носами. На голове торчал фиолетовый колпак, на котором были нарисованы метла и ключ. Его длиннющая борода волочилась между ног. За ней поднималось облако пыли.
Сигаретка важно прошла мимо Гука и повесила над ним маленькое дымовое кольцо. Гук машинально дунул — и оно исчезло. Толстячок остановился у окна и выпыхнул сразу несколько дымовых обручей. Не вынимая мундштука изо рта, он принялся жонглировать ими. Колец становилось всё больше и больше…
