— Несколько дней назад мы с мужем забрали мои картины с выставки и привезли сюда, в мастерскую, потому что у нас дома ремонт. Конечно, временно. Мы понимали, что это строение непрочное, поэтому укрепили дверь, муж с Сережей, вон он стоит, — она кивком показала на Машиного кавалера, — сами все делали. Поставили решетки на окна, а потом закрыли их ставнями. Ставить на охрану что-либо в нашем поселке — сами знаете, долгая история, мы рассчитывали забрать картины недельки через две-три, а пока каждый день ходили проверять, как тут обстоит дело. Обычно я работаю здесь все лето, пока тепло, но и сейчас, в солнечные дни, я тоже проводила часы за мольбертом. Вчера погода была прескверная, поэтому я сюда не пошла, а муж заезжал по дороге на работу и проверил замки — все было в порядке. А сегодня с утра выглянуло солнышко, и я решила поработать. Пришла, а тут такое, — и она смахнула слезу с щеки рукой.
Странные создания — женщины! Чуть что, у них из глаз вода льется! Правда, с Мамой это редко бывает, да и Художницу я в первый раз видел по-настоящему плачущей. Цунина бабушка Галя, глядя в телевизор, бывает, прослезится. У Мамы-Папиной Племяшки нередко глаза «на мокром месте», но она еще маленькая. Вот мужчины и собаки не плачут, у нас это не принято. Нам не полагается, иначе «бабой» назовут. И не говорите мне, что я сам жалобно пищу, когда родители меня бросают, так это ведь не плач, а так, легкий скулеж. Так вот, Мама тоже готова была заплакать из солидарности с Художницей. Оказывается, у той украли все картины.
Воры не тронули ни замок, ни входную дверь, ни решетки на окнах; ставни как были, так и оставались закрытыми. Они проникли внутрь через пролом во внутренней стене с половины Бабы Яги. С ее стороны к узенькому коридорчику, который вел в мастерскую, примыкала хозяйственная пристройка, и вот оттуда-то и пришли грабители. Мне повезло — я видел своими глазами, как работают милицейские сыщики, потому что, когда мы с Мамой приехали, нас с ней тут же попросили быть понятыми. Это свидетели, которые наблюдают, чтобы все было по правилам и милиция бы записала все как есть или нет. В нашем случае было — нет. В доме ничего не осталось, кроме разломанных рам. На стенах, там, где висели картины, остались пустые места. Я все разглядел с Маминых ручек. Пока Берта с Санни, привязанные, подвывали потихоньку, я побывал на месте преступления! Два милиционера ползали по полу, чего-то осматривали и даже обнюхивали пол, как будто были собаками. Все равно люди никогда ничего не унюхают, чутье у них подкачало! Вскоре привезли и настоящую собаку. Это был рыжий кокер-спаниель с нахальной мордой, я на него слегка погавкал с Маминых ручек, и Мама меня унесла. Этот рыжий вскоре проскочил сквозь дыру на половину Бабы Яги, выбежал наружу через дверцу пристройки, а потом заметался по ее участку. В конце концов он подошел к ограде там, где она была наполовину сломана, и пролез обратно к нам. Потом дошел до калитки, остановился и даже слегка взвыл от огорчения — потерял след. Это так объяснил нам приставленный к нему милиционер, с нами, собаками, этот гордец-спаниель общаться не стал — некогда ему, видите ли, он служит! Тоже мне служивый, ничего и никого он не унюхал, подумаешь, дождь шел, и следы размыло! Когда он ушел, таща за собой на поводке хозяина, а милиционеры закончили свои дела и вышли из мастерской наружу, Мама меня опустила на землю, и я смог все обнюхать собственноручно, то есть собственноносно.
— Понимаете, тут все пропахло красками, это сбивает нюх, — растерянно объяснял Маме и расстроенной вдрызг Художнице один из милиционеров. — Да еще дождь ночью прошел. Все запахи, что еще оставались, смыл.
Это для этого рыжего зазнайки смыл, а для меня — нет! И я прекрасно чуял, что кроме запахов красок Художницы и картин Художницы (свежие краски и то, что она ими делает, пахнут по-разному), тут был еще один оттенок. Это было нечто среднее между тем, чем пахло наверху в квартире у Галы, то есть каких-то других красок, скипидара, разбавителя, и собственным «ароматом» Дуремара. Вони его одеколона, табака и страха. Сильнейшего запаха страха, и я даже зарычал.
— Смотрите, у вашего песика даже шерсть на загривке поднялась, — сказал Маме наш знакомый Участковый, заканчивая свою писанину прямо на ходу. — Настоящая служебная собака, ей бы преступников ловить!
Я понял, что это комплимент, подошел к Участковому, поднялся на задние лапы и высказал ему свое уважение.
— Если бы он только смог найти воров, я бы кормила его одними куриными грудками и печенкой, — вздохнула Мама и забрала меня у Участкового, добавив для меня: — Что за манера пачкать людям брюки, тем более форменные!
После этого я опять сидел у Мамы на ручках и слушал людские разговоры. Картин украли столько, что в руках унести их было невозможно, значит, где-то поблизости у грабителей была машина. Увы, следов колес, по которым можно было бы что-то сказать об автомобиле, обнаружить не удалось. Преступников было не меньше двух, но их никто не видел и не слышал. Никаких следов в мастерской они не оставили. На всякий случай милиционеры сняли отпечатки пальцев, но это дохлый номер — наверняка преступники работали в перчатках, а в помещении ходили не в верхней обуви, а в носках. Свидетелей нет. Когда начинается осенняя непогода, большинство домиков в дачном поселке пустеет, их обитатели перемещаются в московские квартиры, остается лишь несколько постоянных местных жителей. Как раз на соседних участках, к несчастью, никого не было. К числу постоянных жителей относилась Баба Яга, она же Елена Павловна, но она утверждала, что ничего знать не знает, ведать не ведает, всю ночь проспала беспробудным сном. Своего сна у нее нет никакого, поэтому спит она со снотворным. Когда ей сказали, что воры, ломая перегородку, не могли обойтись без шума и она должна была его слышать, она отвечала, что, во-первых, хозяйственная пристройка — это еще не дом, а во-вторых, она вообще глуховата и давно уже надо купить слуховой аппарат, но он денег стоит, а их у нее нет. Она, чай, «не барыня и в деньгах не купается, как некоторые». Очевидно, она имела в виду ограбленных соседей.
Тут и сама Баба Яга пришла, «легка на помине», как сказала моя Мама. Она попала на нашу половину через дыру в заборе. Конечно, у нее на руках сидела ее полосатая Тигра. Я вспомнил свои успехи в беседах с Мурзом и решил с ней поговорить — наверняка она кое-что знала. В конце концов, дружу же я с кошками Художницы, даже сумел установить почти нормальные отношения с творческим котом — почему бы не попытаться пообщаться и с этой кошкой? Поэтому, когда Мама устала меня держать и опустила на землю, я подошел к Бабе Яге — не буду же я бояться какую-то Бабу Ягу! — и только хотел вежливо поздороваться с Тигрой, как та на меня грозно зашипела. Я на всякий случай отскочил, а Мама снова подхватила меня на ручки. За Маминой спиной Маша тихо сказала:
— Считается, что у ведьмы должна быть черная кошка, а у этой — полосатая.
— Зато такая же злющая, как и ее хозяйка, — отвечал ей Сережа.
Как выяснилось, Баба Яга пришла, чтобы пожаловаться, что весь ее участок вытоптали милиционеры своими сапожищами. Кроме того, она поинтересовалась, кто ей будет возмещать ущерб. Тут муж Художницы возмутился:
— Помилуйте, Елена Павловна, какой ущерб?
— Как какой? А кто будет чинить перегородку? Забор вот повалили, это менты уж постарались, хуже чем воры, ей-богу. А еще на мою любимую розу наступили, — и она показала на какой-то жалкий прутик, торчавший из земли довольно далеко от забора.
Хозяин Берты и Санни переступил через поваленную изгородь и пошел полюбоваться бывшей розой. Вслед за ним потянулись и все остальные, причем Мама со мной шла в первых рядах. По-моему, она не менее любопытна, чем я, только почему в таком случае она меня за это ругает? Все стали кружком вокруг несчастного кустика и пристально его рассматривали, но ничего интересного не обнаружили. Воспользовавшись случаем, я снова соскользнул на землю, чтобы получше обнюхать Бабу Ягу; по счастью, Тигра куда-то запропастилась. Да, я не ошибся: от ее фартука действительно несло чем-то подобным тому, что я унюхал на даче. Видно, я слегка зарычал от возбуждения, потому что Баба Яга вдруг завопила: «Караул! Собак спустили, собаками травят!» Мне понравилось, что обо мне говорят во множественном числе, но, оказывается, к нам присоединилась и Санни. Она никого не собиралась есть, но бабка перепугалась, бодренько так побежала в дом и с грохотом захлопнула за собой дверь. Оказывается, Саньку отпустил Машин Сережа, и теперь он довольно улыбался.
— Хотел было отвязать не Санни, а Берту, но побоялся, как бы старуху кондрашка не схватила, — пояснил он.
Маша обозвала его хулиганом, но видно было, что она довольна: она даже обняла его и чмокнула в щечку. Тут сверху опять полило. Я уже говорил, что не люблю воды, и забежал в мастерскую. Но люди почему-то не захотели там оставаться, и мы побежали к машине мужа Художницы. Нас было много, и мне пришлось сидеть на широкой спине Берты, а Маша рядом устроилась на коленях Сережи. Мы поехали на «военный совет» к Художнице, но «военного совета» не получилось, потому что в квартире орудовали какие-то незнакомые люди. Одетые, как узбеки, но не узбеки. Мама сказала, что это маляры. Так что мы с ней сразу поехали домой.
