В Коуровке мы наняли подводу. Вещи погрузили на телегу; туда же сели сами. В середине между людьми поместилась Снукки. Телега подскакивала на ухабах, Снукки подбрасывало. Она посматривала на меня, как бы спрашивая, что все это значит?
Оживилась она лишь тогда, когда мы, переправившись вброд через Чусовую, высадились у Коуровской базы туристов. Отсюда начиналось наше плавание по реке.
Здесь мы прожили два дня. Смолили крепкую плоскодонную лодку, выжидали устойчивой хорошей погоды. Снукки быстро обжилась на новом месте, бегала по берегу, ловила в траве полевых мышей, облаяла забредшую на базу корову.
Наступил день отплытия. Погрузив снаряжение и припасы, мы разместились в лодке. Для Снукки я сделал небольшую дощатую площадку на носу нашего судна, но, как ни звал я собаку последовать за мной, она не решалась покинуть берег.
Пришлось мне втащить ее в лодку силой и с командой «на место!» — водворить на носу. Сжавшись в комочек, она испуганными глазами смотрела на журчащую за бортом воду. Вид у нее был такой несчастный, что мои спутники даже принялись жалеть ее. Я же только посмеивался, глядя на эти «страдания» собаки. Ничего страшного ей не грозило, а что такое путешествие принесет ей большую пользу, как и нам, в этом я не сомневался ни на минуту.
Просидев в неудобной позе часа два. Снукки осторожно прилегла, стараясь как можно дальше отодвинуться от краев лодки. Но отодвинуться-то некуда! — площадка узенькая, треугольная, справа и слева вода. Снукки чувствовала себя настолько подавленной непривычностью обстановки, что даже вздрагивала всякий раз, когда начинал трепыхаться от ветра над ее головой маленький красный вымпел, воткнутый на носу лодки.
Особенно она пугалась на перекатах и мелях, которых в верхнем течении Чусовой множество. С полного хода лодка врезывалась вдруг в песчаную отмель или, вздрогнув от резкого толчка, скрежеща днищем, застревала на перекате.
Снукки испуганно вскакивала и пыталась сбежать с носа лодки на середину или ко мне на корму, где я сидел за рулем.
Вода в реке была настолько прозрачна, а все гальки на дне так отчетливо видны, что раз, когда я сталкивал наше утлое суденышко с переката, Снукки, соблазнившись близостью земли, которая казалась, едва прикрытой ласково-журчащими, почти невидимыми струями, выпрыгнула вслед за хозяином из лодки.
Быстрое течение сбило ее с ног, подхватило и разом отнесло на пять-шесть метров от лодки. Отчаянно шлепая по воде лапами, Снукки выбралась на мелкое место и, с трудом преодолевая напор воды, побрела ко мне. Внезапно она увидела, что берег близко (река в этом месте была узка), и повернула к нему. Напрасно я кричал на нее. Снукки и ухом не вела. По брюхо в воде она добрела до берега, вышла, отряхнулась и только тогда удостоила меня взглядом, обернувшись в нашу сторону.
Товарищи мои смеялись:
— Ай-яй, не очень-то собака хозяина слушается!
Но это ничуть не задело меня. Я прекрасно понимал, что собака проходит сейчас серьезное испытание, своеобразную «водяную» дрессировку, с таким же приучением к выдержке, послушанию и вообще дисциплине, как и при обычной «сухопутной» дрессировке.
Лодка снялась с мели, я влез в нее, не обращая внимания на Снукки, и мы поплыли дальше.
Это, однако, нимало не смутило эрдель-терьера.
Снукки неторопливо бежала в двух метрах от воды, невозмутимо поглядывала в нашу сторону и даже успевала время от времени остановиться и обнюхать кусты, траву. Немного заволновалась она только, когда наше судно стало огибать широкий песчаный остров, и мы оказались разделенными большим пространством низкой песчаной косы и поблескивающей полосы воды. За островом река опять сузилась, лодка приблизилась к берегу, и Снукки успокоилась.
Время шло, течение уносило нас все дальше и дальше вниз, километр за километром оставались за кормой, а Снукки и виду не показывала, что хочет вернуться ко мне. Видимо, на твердой земле она чувствовала себя куда спокойнее, чем на воде!
И меня, и моих товарищей разбирало любопытство, как долго это может продолжаться и чем кончится.
Кончилось самым занятным образом. На левом берегу, по которому бежала собака, вырос огромный утес. Отвесные стены его спускались прямо в воду, преградив путь эрдель-терьеру.
Добежав до него, Снукки заметалась, спустилась к воде, вернулась назад и вдруг, придя к какому-то решению, пустилась что есть духу прочь от реки. Видимо, она надумала обежать утес стороной. Тут уж не выдержало мое сердце. Причалив к берегу, я подозвал Снукки и водворил ее в лодку.
Пригорюнилась собака, повесила голову, поджала хвост и уныло смотрела, как проплывали мимо желанные берега.
После полудня мы сделали остановку для обеда. Какова была радость Снукки, когда и она, и хозяин, и вообще все, кто находился в лодке, оказались на берегу. Она первой выпрыгнула из лодки, второпях оступилась, булькнула в воду, отфыркиваясь, выбралась на берег и принялась бегать, прыгать и резвиться вокруг нас. Глядя на ее радость, можно было подумать, что все мы только что избежали смертельной опасности! Невозможно было удержаться от улыбки при виде этой наивной восторженности!
Задымил костер, запахло похлебкой, пуская клубы пара, закипел чайник. Снукки тоже подсела к костру и с наслаждением втягивала ноздрями вкусные запахи. Она с аппетитом уничтожила всю пищу, какая была предложена ей, полакала воду прямо из реки и, пока мы отдыхали после обеда в тени, принялась азартно шнырять среди кустов.
Однако в лодку пришлось ее опять вносить на руках. Она все еще побаивалась, хотя и не делала попыток убежать, а принимала происходящее как неизбежное зло. Вероятно, все наше путешествие выглядело в ее глазах как проявление какой-то странности со стороны хозяина, которому вдруг надоело жить, как все, на земле, и он переселился на воду!
День был жаркий. Солнце палило немилосердно. Мы все были в трусиках и легких безрукавках, а шуба Снукки впору и для зимы! Снукки разморилась, широко раскрыла пасть и, свесив язык набок, тяжело и часто дышала. Жара пересилила в ней страх. Она растянулась на боку. Узкой площадки едва хватило для ее тела. Но от воды веяло прохладой, и моя Снукки теперь, пожалуй, была непрочь находиться поближе к ней.
Зачерпнув кастрюлькой воды, я окатил ею Снукки. От неожиданности она страшно перепугалась и едва не свалилась за борт, но быстро почувствовала облегчение от изнурительного зноя и сладко задремала.
Перед закатом солнца мы высадились для ночевки у камня Сокол[32]. Лодку вытащили на песок. Повыше, на лужайке, поставили палатку, занялись приготовлением ужина. Снукки, забравшись в середину куста, пыхтела, как кузнечные мехи, казалось, стараясь выдохнуть из себя весь накопленный за день жар.
Зной медленно спадал. Потянуло предвечерней свежестью. На противоположном отлогом берегу еще розовели последние лучи солнца, а у подножья камня уже было прохладно и сумеречно.
В горах темнеет быстро. После ужина нам еще долго не хотелось уходить от костра в палатку. Тишь. Спокойствие. Чуть слышно течет река. Где-то неподалеку в темноте шуршит трава: Снукки ловит лягушек — прохлада вернула ей бодрость. Набродившись досыта, она тоже подсела к костру. Собака вымокла от росы, и теперь не прочь погреться у огня, как дома у голландской печи.
Внезапно она насторожилась, подняла голову и звонко и угрожающе залаяла. От реки донесся равномерный всплеск и скрип весел в уключинах. Через минуту к берегу причалила лодка, из которой вышли четыре человека и направились к нашему костру. Снукки кинулась им навстречу. Вид у нее был такой возбужденный, что я вынужден был скомандовать ей: «Фу!»
Я еще никогда не видел ее такой злобной. Вот что значило оказаться одной, а не иметь, как обычно, за спиной своего любезного друга — Джери. Появилась нивесть откуда злоба и способность к активной обороне. Своим поведением она даже вызвала одобрение моих спутников. Я же дипломатично промолчал.
«Неизвестные мореплаватели» оказались, как и мы, туристами. Они попросили разрешения разбить свой лагерь рядом с нашим.
— Пожалуйста, — ответили мы все трое хором.
Запылал костер, рядом с нашей выросла вторая палатка. Быстро познакомились, разговорились. Наши неожиданные попутчики — молодые рабочие с Уралмашзавода. Решили дальше плыть вместе. Будем сообща любоваться Чусовой, по праву считающейся одной из живописнейших рек нашей страны.
Снукки еще долго подозрительно посматривала на новых знакомых. Ночь она провела, свернувшись калачиком у входа в палатку. Среди ночи дважды порывалась лаять — может, видела что-нибудь во сне, а может быть, поблизости в лесу бродил какой-нибудь зверь.
На следующий день она вела себя на воде уже значительно спокойнее. И только раз испугалась, когда лодка с полного хода налетела на подводный камень — таш. Правду сказать, и мы перетрухнули не меньше ее. Лодка затрещала, вползла на камень, как на спину кита, и, накренившись, едва не зачерпнула бортом воды. Немного посильнее толчок, и высадило бы днище, — хорошо, что оно было сбито из прочного кровельного теса.
