Начались будни зимовки. Спустилась бесконечно-длинная полярная ночь; заунывно запела полярная вьюга; только радио связывало лагерь зимовщиков со всем остальным миром, с Родиной.
Казалось, все вокруг застыло в мертвой неподвижности; в действительности льдина, на которой расположилась станция, дрейфовала, медленно передвигалась к югу.
Четверо отважных непрерывно вели научные наблюдения; этим были заполнены все дни. Иногда, захватив ружье, Иван Дмитриевич в сопровождении Веселого отправлялся на разведки вокруг станции, с каждым разом увеличивая радиус прогулок.
Первое время Веселый отдавал предпочтение Папанину, который являлся для него как бы главным хозяином, но потом, постепенно, пес стал делить свою привязанность поровну между всеми.
Родившийся и выросший на Крайнем Севере, не знающий других климатических условий, кроме тех, какие существуют за полярным кругом, Веселый превосходно перенес долгую полярную ночь; не смутило его и северное сияние, порой игравшее в вышине всеми цветами радуги. Иногда Веселый задавал «концерт»: когда всходила луна, он забирался на какой-нибудь высокий торос поблизости от лагеря и целыми часами лаял на нее... Неизвестно, что он хотел выразить этим. Впрочем, это особенность всех собак Севера — лаять на луну. Не отсюда ли возникло и их название — лайки?
Веселый резко менялся, начиная проявлять сильное беспокойство, доходившее порой до острого возбуждения, когда происходили очередная подвижка и сжатие льдов. Воздух наполнялся грохотом и треском; торосившиеся льды громоздились друг на друга; там, где еще вчера было ровное место, неожиданно возникала ледяная гора с острыми выступающими зубцами; при неверном, призрачном свете луны вся местность вокруг приобретала фантастический вид. В такие ночи беспокоился не один Веселый: не спали все зимовщики.
На случай каких-либо непредвиденных осложнений (ведь не надо забывать, что под ногами зимовщиков была многокилометровая морская глубина, от которой их отделял лишь слой льда) Папанин часть запасов переложил на удобные сани-нарты, тщательно упаковал их, и нарты всегда стояли готовые к тому, чтобы их потащили в сторону.
Большую заботу зимовщиков представляло поддержание в порядке ледяного поля, послужившего аэродромом. Предполагалось, что обратно отсюда они улетят тоже на самолетах. Поле покрывалось ропаками — мелким острым льдом; приходилось их счищать. Для этой работы приспособили и Веселого. Его впрягли в небольшие санки, санки загружали обломками льда, и он отвозил его на край поля.
Ни разу зимовщики не пожалели, что взяли с собой собаку. Напротив, она скрашивала их однообразное житье-бытье, развлекала, приносила практическую пользу. Они крепко сжились со своим четвероногим товарищем, у каждого из них он занял какое-то место в сердце, и не случайно в дневниках у всех четверых можно найти строки, посвященные Веселому.
_____
Из дневника начальника экспедиции И. Д. Папанина. 4 июля 1937 года.
«Заметил, что «Веселый» слишком часто бегает к моему холодильнику. Оказывается, он добрался до мяса. Пришлось все подходы как следует забить льдом.»
5 октября.
«Везде трещины, началось сжатие льда. Он так трещит, как будто грузчики с высокого штабеля сбрасывают доски. «Веселому» эти звуки не нравятся, он лает.»
Из дневника Ширшова. Конец декабря 1937 года.
«Утром начали очередную гидрологическую станцию. Небольшой «аврал» всех четырех, и к одиннадцати часам над вновь пробитой лункой в одном километре от нашего жилья была сооружена гидрологическая палатка.
Это — «пролог» к станции. Затем начинается промер глубины. По правде говоря, это скучное занятие при морозе в тридцать градусов. Сначала идет возня с обмерзшей, забитой снегом лебедкой. Потом наступает три часа томительного ожидания; когда же, наконец, груз достигнет дна океана! В влажной от пота рубашке стоять неподвижно на морозе не очень приятно!
Глубина — 3.500 метров! Зову всех, за исключением, конечно, «Веселого», который систематически увиливает от всех авральных и неавральных работ...»
Начало февраля 1938 года.
«Женя (Е. Федоров один из участников экспедиции. — Б. Р.) вышел из дома. Почти тотчас мы услышали его крик и отчаянный лай «Веселого». Иван Дмитриевич, схватив винтовку, выскочил из снежного домика. Мы — за ним. В двадцати метрах, освещенные луной, шли три медведя. Грохот винтовочных выстрелов и рев медведей. Через несколько минут трофеи нашей охоты — три белых медведя — лежали на краю льдины».
_____
Нет, Веселому не была уготована печальная участь собак Амундсена. Станция «Северный полюс», основанная советскими полярниками, совсем не нуждалась в собачьем мясе; напротив она была снабжена всем необходимым в таком изобилии (да еще к этому добавлялись трофеи охоты), что Веселому не только не грозила безвременная гибель, а он даже основательно отъелся на жирных харчах. В известном смысле это могло служить отражением того благополучия, которое было на льдине, — благополучия, созданного для своих отважных сыновей могучей и щедрой Родиной, насколько это вообще возможно было создать в тех условиях, в каких происходил дрейф.
О вольготной жизни собаки на плавающей льдине в таких местах, где до этого никогда не бывало ни одного домашнего животного, подробно рассказал в своем дневнике Федоров:
«Веселый», — писал он, — это действительно веселая и добродушная собака. На льдине она всегда находилась в самом приятном расположении духа. Вечно кувыркалась, барахталась, лаяла и отзывалась на все наши оклики.
Питался «Веселый» преимущественно тухлым мясом, запас которого, к слову говоря, у нас был большой. По дороге на полюс нам на арктических продовольственных базах подкидывали то поросенка, то телятины, то еще чего-нибудь в этом роде. А на полюсе, к вашему удивлению, оказалось настолько «жарко», что почти все мясо испортилось. Пища эта для нас не годилась, а «Веселому» пошла впрок. Подойдет он, бывало, к котлетам, те пахнут. Он их трясет, трясет, повертит, повертит и, наконец, съест. В конце концов, «Веселый» раздобрел и стал ленивым. Раньше, бывало, он на всех лаял, даже на луну. А потом обленился, и когда раз к палатке подошли медведи, он даже не пошевелился Пришлось его толкнуть ногой и сказать:
— Довольно на боку валяться, иди, наконец, на работу!»
Еще более обстоятельное описание жизни «пятого зимовщика» в дни ледового дрейфа дал И. Д. Папанин — в статье, написанной специально о Веселом по просьбе редакции одной из крупнейших московских газет:
«Веселый» прекрасно выполнял обязанности сторожа. Помню случай, который произошел летом. Мы находились тогда на 88-м градусе северной широты. Во время дежурства Кренкеля на льдину пришли три медведя. «Веселый» был привязан к нартам. Мы ничего не замечали. Вдруг раздался яростный лай собаки. Эрнст схватил винтовку и выбежал из палатки. Появление гостей не вызвало у Кренкеля радости, и он открыл по ним стрельбу. Медведи быстро ретировались. Так «Веселый» спас в этот день нашу продовольственную базу. Не будь его на льдине, медведи преспокойно разломали бы нарты, банки с продовольствием.
Читатель с удивлением спросит, зачем понадобилось привязывать «Веселого» к нартам. Объясняется это причинами не совсем деликатного свойства. «Веселый» был уличен в воровстве. Произошло это следующим образом. Я спрятал наши запасы свежего мяса — телятину и свиную тушу — в пещере, вырубленной в айсберге. «Веселый» пронюхал, где помещается наш мясной склад, разыскал его, раскопал снег и стащил кусок мяса. Вот за этот проступок мы и наказали его.
Мы установили также, что «Веселый» занимался воровством продуктов даже из камбуза[33] черной палатки. Не раз ползком на брюхе он прокрадывался к ящику с маслом и отгрызал изрядную порцию. Иногда мы ловили его за этим занятием сами, а иногда узнавали о краже но следам зубов, которые оставались на масле. Любопытно, что «Веселый» никогда не съедал целиком того, что ему давали, или того, что удалось своровать. Обычно половину съест, а другую спрячет. Выроет ямку в крепком снегу и сложит туда свои запасы. Даже тогда, когда я долго не показывался из палатки и пес испытывал голод, он все-таки не трогал своих пищевых резервов. Очевидно, пес понимал, что находится на льду, где мало ли что может случиться. Поэтому и решил создать себе базу, подобную нашей. «Веселый» в этом отношении держал себя. как песец, который никогда не съедает своей добычи целиком, а обязательно половину оставляет про запас.
«Веселый» всегда жил на улице. Теплая природная шуба полярной лайки отлично грела. И только в очень сильную пургу он, не выдержав, просился к нам в палатку, давая об этом знать визгом. Мы впускали его в тамбур, где он устраивался довольно уютно.
В дни больших праздников мы брали «Веселого» в палатку. Он садился рядом с нашим импровизированным столом, и каждый считал своим долгом угостить его жареной сосиской или другим деликатесом. Поужинав, пес ложился на теплые, сухие дрова к дремал. Мы давали ему насладиться сном и некоторое время да трогали его. Но, когда приходило время укладываться спать, я говорил «Веселому».
