Переправу через реку навести ещё не успели. Ни тяжёлые танки, ни даже грузовики пока не могли попасть на другой берег. Солдаты, проваливаясь в снег, катили на руках полковые пушки. Но девушки уже одолевали ледяное поле, они устремились в гущу боя и подгоняли собак.
Немецкая артиллерия опомнилась после полученного удара и яростно обстреливала Неву. Визжали осколки, тяжёлые фонтаны воды вздымались из-под разбитого льда. Для многих девушек это было боевым крещением. Старшина Петров размашисто бежал на лыжах вместе с ними и торопил:
— Нажимай, девчата, давай чемпионскую скорость!
Важно было скорее проскочить открытое, простреливаемое вражеской артиллерией пространство реки.
— Глядите на полыньи! — кричал он на ходу.
Чем ближе к левому берегу, тем воронок во льду становилось всё больше. Вражеские снаряды долбили его и долбили.
— Глядим, видим, — озорно отвечали девушки. Лица их были радостно оживлены, глаза блестели. — Передовая-то скоро, товарищ старшина.?
— Далеко ещё, — кричал Петров, — гоните!
Он быстро на бегу вытирал глаза рукавицей. От сильного ветра выступали слёзы. «Ну и отчаянные девчонки», — проносилось в голове. Они просто не хотели понимать, что тут уже и есть передовая.
Наконец Нева осталась позади. Девушки сваливали с нарт в только что отбитые у врага траншеи свой груз — мины, мотки проволоки, стальные щитки, за которыми могли укрыться пехотинцы, дравшиеся на открытом месте. Разгрузив сани, сразу бросались к раненым. Раненых тут было немало. Не всем ещё успели оказать первую помощь. Надо было перевязать их и уложить на носилки, установленные на нартах.
Даже не передохнув, девушки отправились в обратный рейс. От них сейчас зависела жизнь людей.
Сделали один рейс, затем второй, третий… Опять и опять бежали упряжки через непрерывно обстреливаемую реку, на которой не было никаких укрытий. Только неровный лёд, укутанный снежным одеялом.
Первую немецкую траншею на левом берегу наши войска преодолели быстро, с ходу. Она была разбита артиллерийским огнём. Дальше бой становился всё упорнее и тяжелее. Потери росли. Раненые слабели на морозе, в снегу. Каждая из девушек понимала, как надо спешить.
Носилки были на нартах узенькие, простые санитарные носилки. Класть на них полагалось по одному раненому. Но пока сделаешь рейс через реку, пока вернёшься назад… Лиза Самойлович огляделась вокруг. Спросить было некого.
— Клади ещё одного! — крикнула она.
— Да ведь не потянут собаки, не поднимут на тот берег, — с сомнением отозвалась напарница. Но она уже бережно тащила второго раненого к нартам.
— Не потянут, так поможем, — сказала Лиза. — Мы поможем с тобой.
Она скинула полушубок, накрыла им второго бойца. Затем впряглась в постромки.
— Давай, Мигуля, вывози!
Вожаком в упряжке был Миг, собака, которую Лиза воспитывала ещё в клубе.
Так шли один за другим эти рейсы. Опять и опять через Неву.
В это время другие сапёры уже устраивали переправы, прокладывали ледовые дороги через реку. Но пока дорог было ещё мало. Немецкая артиллерия гвоздила по ним. А собачьи упряжки бежали через реку без дорог, по снежной целине, Никто не преграждал им путь.
Не всякий раненый позволял уложить себя в нарты. Некоторые побаивались. Они впервые видели собачьи упряжки.
— Не беспокойтесь, сестрёнки. Спасибо за перевязку. Теперь уж я подожду здесь, пока заберут…
Приходилось уговаривать.
— Да зачем вам лежать тут, мёрзнуть? Поедете в нартах лучше, чем барин в карете, — заставляла себя шутить Нина Бутыркина. — Оглянуться не успеете, и уже, пожалуйста, доставили вас в медсанбат.
Решительная Вера Александрова не тратила времени на споры. Укладывала раненого в нарты и — пошли!
Один раз Вера повезла через Неву немолодого офицера. Всю дорогу он лежал, закрыв глаза, и слова не проронил. Только кусал губы. У него была тяжёлая рана, и он очень страдал. Вера видела это и гнала собак.
Подъехали к медицинскому пункту, начали снимать раненого с нарт. Он отстранил руки санитаров, тихим, прерывающимся голосом спросил:
— Где мой вещмешок?
— Да здесь он, никуда не денется.
Подошёл врач:
— Несите раненого на стол.
Офицер отрицательно мотнул головой.
— Вещмешок… Без него не позволю нести.
— Вот он, ваш мешок. Нашли о чём думать! — рассердилась Вера.
— Хорошо, — сказал офицер, — развяжите.
Он медленно, морщась от боли, засунул в мешок руку и вытащил полкружка копчёной колбасы. Должно быть, получил её в посылке с Большой земли.
— Возьмите, — сказал офицер. — Для ваших собак.
Затем достал маленький пистолет — трофейный.
— А это вам, девушка… на память. И спасибо.
* * *
Наши войска шаг за шагом двигались вперёд, пробивали блокадное кольцо. Девушки возили раненых.
Они уже не ездили через Неву. Санитарный батальон, куда доставляли раненых, перебрался на левый берег. Взводы разместились в землянках, откуда выбили врага.
Однажды в землянку, где находилась девичья команда, зашёл старшина. В руках у него была тетрадь.
— Сегодня я послал командиру батальона донесение, — сказал он. — Там одни цифры. Некоторые скажут «бухгалтерия». А я считаю — эту бухгалтерию надо всем знать. — Егор Степанович помолчал, внимательно всматриваясь в лица. — Так вот, выходит, что вы, девушки, вывезли с поля боя тысячу восемьсот раненых. Послушайте. — И старшина прочёл список.
Одна Вера Александрова спасла восемьдесят раненых, Лиза Самойлович — семьдесят два, Нина Бутыркина — сорок шесть.
Девушки слушали, и горячие зимние дни оживали в их памяти. Они вспоминали подруг, которых уже не было с ними в строю.
…С Невы команду перебросили под Красный Бор. Там разгорелись новые бои.
Опять ехали несколько часов, тряслись в тесных кузовах старых полуторок. Не успели оглянуться, как попали в самое пекло.
Старшина Петров только доложил о прибытии начальнику медицинской службы стрелкового полка. Он ещё стоял, приложив руку к ушанке, а пожилой врач, майор, кинулся к нему, обнял, словно старшина был его сыном.
— Милый ты мой, санитарные упряжки привёл… Да ты знаешь, как мы вас ждали? Там раненые, а выносить их не успеваем… Замерзают люди!
Времени терять не приходилось. Девушки побросали вещевые мешки в снег и стали запрягать собак. Через несколько минут бежали туда, где торопливо стучали пулемёты.
— Вперёд, Дейка! — поторапливала любимицу Вера Александрова.
— Вперёд, Миг! — кричала вожаку своей упряжки Лиза Самойлович.
Под Красным Бором Петрова опять ранило. Егор Степанович ни за что не хотел ложиться в госпиталь. Врач даже прикрикнул на него:
— Ходить не можешь, какой из тебя командир? Одна обуза. В госпитале быстро вылечат, а тут в конце концов останешься без ноги.
На Большую землю Петрова не отправили. Это было хорошим признаком. Значит, врачи правда рассчитывали, что он скоро вернётся в свою «девичью команду».
…Старшина лежал на койке, вспоминал недавние дни. Почему-то вспомнилось, как Нина Бутыркина призналась однажды:
— Знаете, таскаешь вот нарты целый день, вымотаешься вконец. Ведь не одни собаки тащат, мы с ними наравне, можно сказать. Под огнём, все мокрые на морозе. Ни о чём не думаешь, когда раненые на руках. А они кровью исходят, надо везти.
Вот ездишь, бегаешь и вдруг почувствуешь: всё, нет больше сил, невозможно это дальше переносить. Ну, сядешь в сторонке на снег и заплачешь. Просто ревмя ревёшь. Никого нет рядом, никто не видит, так что не стыдно. Конечно, когда раненых везёшь, тогда не присядешь и нюни разводить не станешь. Это, когда с грузом или порожняком…
Ну, сидишь, слёзы льёшь. Упряжка собьётся возле тебя. Собаки морды кладут на колени, лижут, поскуливают, тоже вроде плачут. Посидишь так минутку, потом вытрешь лицо, поднимешься — пошли! Опять бежим. Откуда только берутся силы?
Так говорила Бутыркина. А Петров знал, что она не очень-то любит откровенничать.
Задумавшись, старшина не сразу услышал разговор, который завязался в другом конце палаты. Говорил, собственно, один человек, лейтенант. Лейтенант лежал на крайней койке. Бинты туго стягивали его грудь, руки и шею. Поворачиваться он не мог и говорил каким-то ровным, бесцветным голосом, глядя в потолок.
— Знаете, как я живой остался? — услышал Петров. — Собака меня спасла. Вот ведь что бывает.
— Бредит, — заметил кто-то.
— Ничего я не брежу, — все тем же ровным бесцветным голосом отозвался лейтенант. — Поднялись мы в атаку, и накрыл нас этот «ишак» — миномёт шестиствольный. Сколько уж я без сознания пролежал, не знаю. Мне здорово досталось — во всём теле осколки. В общем, лежал я без сознания, а собака эта меня нашла и давай лицо лизать. Открыл глаза — надо мной псиная морда. Огромная, шерсть на ней рыжая, лохматая, густая. Здоровая зверюга! Пёс сразу понял, что я в себя прихожу, поворачивается ко мне чёрным своим боком. Морда, значит, у него рыжая, бок чёрный. Интересный пёс. И самое интересное, что на чёрном боку у него вроде сумка висит. Ощупал я сумку. Батюшки, да там же фляга, честное слово! Хлебнул — чистый спирт, так внутри и пошло огнём.
