Глаза мои привыкли к темноте, и я наконец разглядел ее. Она показалась мне красивой. Узкое лицо, нос с горбинкой, крутой подбородок и живой взгляд.
– Вы не шпион? – спросила она.
– Думаю, что нет, – сказал я.
– Он нормальный парень, – сказала негритянка.
– А вы откуда? – спросил я.
– Из Кейптауна.
Я только присвистнул.
– А что вы тут делаете? – спросила она.
– Путешествую, – сказал я.
– Подумать только, русский. Впервые вижу русского.
– Он свой парень, – сказала негритянка.
– Присаживайтесь, – сказала южноафриканка, отодвигая один из своих баулов. Ее звали Бианкой, а негритянку Мартой.
– Я не поняла, где ты работаешь? – спросила Бианка, возвращаясь к прерванному разговору.
Марта замялась:
– Потом скажу.
Время шло, и небо уже задыхалось от звезд. Возможно, придется под ним переночевать. Я вспомнил вагончик строителей, на который наткнулся в поисках телефона. Если даже дверь закрыта, ее можно чем-нибудь поддеть. Там и скоротаем время. А утром поедем дальше. К утру уж точно что-нибудь придумают.
Тут прямо к нашим ступенькам подкатили две машины – автофургон и микроавтобус – прибыла из Сарагосы специальная команда по борьбе с террористами, точнее – с их минами. У команды была овчарка, натасканная на мины. Она вытянула своего хозяина из микроавтобуса, повизгивая от нетерпения. Хозяин, молодой невысокий парнишка, одетый не в полицейскую форму, как остальные, а в спортивный великоватый ему костюм, строго прикрикнул, и пес разом послушно оцепенел, потом на пробу коротко взвизгнул и лег возле колеса, положив голову на лапы. Но глаза его продолжали следить за хозяином. Что-то напевая, парнишка поковырялся в своем освещенном внутренней лампочкой хозяйстве, захлопнул дверь, заметив нас, вежливо поздоровался и, на лету подхватив поводок рванувшегося вперед пса, поспешил за ним к составу.
– Ни хрена они не найдут, – проворчала негритянка Марта. – А у меня в Сарагосе выступление накрывается...
Вслед за командой народ потянулся к платформе.
– Не подходить, не подходить! – замахал кто-то руками, и пассажиры выстроились вдоль железнодорожного полотна как зрители.
Хозяин собаки, присев на одно колено, отстегнул поводок, и пес, порыскав, уверенно побежал вдоль вагонов. За ним на расстоянии следовал его хозяин – теперь он не отрывал взгляда от пса. Вдруг пес остановился у моего вагона, сунулся носом туда-сюда, в нетерпении подскочил и, присев на лапах, полез мордой под вагон.
– Ап! – страшным голосом крикнул ему хозяин и высоко бросил в сторону пса что-то вроде легкой палки.
Пес мгновенно развернулся, подпрыгнул, на лету поймал палку, а хозяин быстро подошел к тому месту, возле колесной подвески, и, нагнувшись, вытащил из-под вагона какой-то плоский предмет в полкнижки величиной. Он пошел по платформе навстречу остальным полицейским, держа перед собой то, что было, видимо, пластиковой миной, а пес бежал рядом с палкой в зубах.
– Нашел! – первым очнулся кто-то в толпе, и вдруг все зааплодировали, все, кто стоял и смотрел. Это было как цирковой номер.
– Уф, теперь, кажется, поедем, – поднялась Бианка. – Вы поможете мне с моими баулами? Я их сюда еле дотащила. Тут мои костюмы. Мне тоже выступать, как и Марте. Только в Барселоне.
Бианка оказалась высокой и стройной. На ней были тонкий свитер и цветное трико. Волосы у нее были черные, прямые и на вид жесткие. Втроем мы подошли к освещенному составу. Я нес два баула Бианки.
– Я вон там, – кивнула она на предпоследний вагон.
– У меня крыша едет, – сказала Марта. – Они сунули мину под наш вагон...
– Все хорошо, – сказала Бианка. – Теперь все хорошо. Встретимся в баре, выпьем за то, что мы живы. За наше знакомство. – На свету она оказалась смуглой.
Я помог ей разместить баулы и пошел в свой вагон.
– Встретимся в баре, – сказала Бианка мне вслед.
Я сел на свое место и закрыл глаза. Мой сосед исчез.
Возможно, для безопасности перебрался в другой вагон. Платформа неслышно потекла назад. Мы опаздываем на два с половиной часа, значит – приедем около трех ночи, если не подорвемся. Бедная Кармен... Интересно, почему они решили, что это единственная мина? Я попытался расслабиться, но без особого успеха.
Поезд неслышно вошел в респектабельный вокзал Сарагосы. Мимо меня прошла к выходу Марта, волоча за собой рюкзак. Ее ягодицы играли, как ядра в руках у циркового силача. В дверях она обернулась и махнула мне рукой. Я кивнул в ответ.
После Сарагосы народу в вагонах почти не осталось, большинство посчитало за лучшее выйти, чем еще два часа испытывать судьбу. На их месте я бы тоже вышел, но в Барселоне меня ждала Кармен. В Сарагосе меня никто не ждал. Я встал, взял свою сумку и пошел в бар. Бианка в наш вагон так и не заглянула, хотя я почему-то ждал ее. Чувство опасности объединяет, а безопасности – разъединяет. Надо выпить за безопасность движения разъединенных душ. В баре Бианки тоже не было, а одному мне пить не хотелось. Я прошел еще один полупустой вагон, открыл двери в следующий и в салоне увидел ее. По телевизору крутили американский мюзикл, и она сидела с наушниками. Что у американцев получается – так это мюзиклы. Тут они всем дадут сто очков вперед. Впрочем, «Иисуса Христа» и «Кошек» написал англичанин. Англичане ставят себя выше американцев. Но это неважно. Бианка увидела меня и улыбнулась, кивнув на кресло рядом с собой. В ее вагоне вообще было пусто – только по парочке впереди и сзади. Я подошел и сел. Бианка сняла наушники.
– Хороший фильм, – сказал я. – Я его не видел, но музыку знаю. До-ре-ми... До-ре-ми... Ты слушай, я посижу и пойду.
– Я его сто раз видела, – сказала Бианка. – Лучше поговорим.
– Может, пойдем в бар?
– Может. Так ты правда путешествуешь по Испании? А где ты еще был?
– Нигде. Вру... был. Во Франции был, в Германии...
– У меня отец немец, – сказала Бианка. – Отец немец, а мать индианка.
– Теперь все понятно, – сказал я. – А то я гадаю, на кого ты похожа... Так твои предки индейцы?
– По матери.
– А у меня испанцы. По отцу. Я думал, у нас с тобой ничего общего, а оказывается, мои предки воевали с твоими. Поэтому мы и встретились. Чтобы заключить мировую.
– Мне это нравится, – сказала Бианка и переместилась в кресле, чтобы удобней на меня смотреть. У нее были узенькие бедра, в кресле им было просторно. – Ты веришь в переселение душ?
– Не знаю.
– А я верю. Наши предки – это мы сами. Мы вечны. Я знаю, что я уже была. Я знаю, что в другой жизни я была любовницей Распутина, мне было восемнадцать лет. Это я его убила.
– Распутина убил Феликс Юсупов. А Распутин хотел его жену – Ирину Юсупову, красавицу.
– Я была Ириной Юсуповой.
– А сейчас ты танцовщица?
– Да. В варьете. Но я не танцую, я хожу – гарцую. Надеваю перья и гарцую. Могу тебе показать. В этих баулах все мои наряды.
Она встала, чтобы достать сверху одну из своих сумок, и коснулась меня стройным бедром.
– Вот смотри! – Бианка стала дергать «молнию» сумки своими худыми длинными наманикюренными пальцами. Кисти у нее были сухие – кисти тридцатилетней женщины. В сумке была куча-мала из тряпок, перьев, коробочек с гримом и фотографий.
– Это я! – выгребла она одну из еще не очень помятых цветных фотокарточек. – Это я на сцене. А это она, – вонзила она наманикюренный ноготь в свою соседку, дебелую, сильно разрисованную блондинку, тоже в перьях.
– Кто?
– Любовница моего дружка. Разве она лучше меня?
– Нет, – покачал я головой. – Ты лучше.
– Он ничего не понимает. Он изменяет мне с этой бледной коровой. Что мне делать? Я не знаю, что мне делать...
– Измени ему тоже.
– Ты прав. Я ему изменю. Он свинья. Но я его люблю. Правда, я лучше?
– Гораздо.
– А ты мне нравишься.
– Ты мне тоже.
– Ты правда не шпион?
– Правда.
– А кто ты?
– Поэт. В свободное от работы время.
– Ты похож на поэта.
– В России все сочиняют.
– Прочти что-нибудь.
Я прочел ей из Гамлета: «Тo be or not to be...»
– А свое?
– Я пишу по-русски.
– Прочти.
Я прочел: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты...».
– Красиво. Я хочу побывать в России. У вас есть варьете?
– Сколько угодно.
– Я хочу побывать в России.
– А я хочу тебя.
– Я тоже...
Я положил руку ей на бедро и провел до колена. Под тонкой материей была теплая упругая плоть.
– Дай мне свою руку, – сказал я.
Она протянула. Я взял ее двумя руками и положил себе на бедро. Рука ее поползла наверх, нашла замок «молнии» и с ним поползла вниз. Рука ее проникла ко мне, ласковая и нетерпеливая.
– Подожди, – сказал я, застегнулся и встал.
Парочка впереди и парочка сзади смотрели телевизор.
– Я жду тебя в дабл'ю си, – сказал я и пошел к туалету.
Так уже было. Не со мной. Так было в нежной французской кинопорнухе под названием «Эммануэль». Только в самолете. Дабл'ю си был под стать салону. С зеркалом в полстены и всякими белыми блестящими подробностями. В дверь постучали. Я открыл. Это была она. Целуя, я свободной рукой спустил ее трико. Она порывалась встать на колени, чтобы помочь мне, но в этом уже не было нужды. Для двоих здесь было тесновато, и она сама повернулась ко мне своим маленьким смуглым задом. У нее были точеные шелковистые ягодицы. И узкая талия. Она была очень удобной. И так тоже уже было. У Бунина в рассказе «Визитные карточки». Он его, конечно, не выдумал. В выдумке не было нужды. И такая же поза. Только там молодой известный писатель, а тут немолодой и никому не известный поэт. Внутри она была горячей... Как вялое пламя...
