Вечером, проводив гостей, мы с ним стали разбирать стол, носить в кухню посуду, расставлять стулья. Он на мгновение остановил меня, посмотрел в глаза и сказал: «Спасибо, тебе, Настеха» — и шутливо пободался лоб в лоб. И больше ничего. Да нужны ли тут были слова? Вот ведь супружеская пара волков, которую описал как-то Ф. Моэт, и вовсе ничего не говорила, отношений не выясняла, а сколь счастливо они жили! Да, я хотела быть прекрасной офицерской женой и это у меня получалось. Главное, что у него возникло и окрепло чувство своего дома, той крепости, где он среди своих, безраздельно преданных ему людей. Где у человека исчезает чувство одиночества, где он может общаться с теми, с кем общаться легко и радостно. Где он защищен тем, что его любят.
Мало ли литературы издается в помощь тем, кто хочет построить удачную семью? Очень много, но я не уверена, что советами этих умных книг пользуются многие. Я — пользовалась. «Знать, где упасть, соломки бы подстелить» известно давно, да все ли подстилают? Прочла, например, что супругам полезно проводить взаимное тестирование: какие качества каждый больше всего ценит друг в друге и какие, полагает, в нем больше ценит супруг. Сказано, сделано — провели тестирование, выявили сходства и различия. Он поставил на первые места качеств жены женственность, душевность, искренность, а я для мужа общие взгляды, физическое и эмоциональное влечение, его заботливость. Вроде бы, и разные подходы, а, в общем, одни и те же взгляды. Вот тут, по-моему, ядро проблемы. Люди должны быть близкими, схожими, но вряд ли одинаковыми. «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу», — красивая песня из прежних времен, но неверная по мысли, потому что стратегия «Стань таким, как я хочу», такая семейная политика приведет к ломке, затем — к унификации, а потом к скуке. Если вообще обойдется без катастрофы. Если, к примеру, он любит быть на людях, а я предпочитаю одиночество вдвоем, что же, его переделать? Или наоборот? Я думаю, я глубоко уверена: люди могут быть разными, у них заметно могут отличаться характеры и склонности, у них могут быть несовпадения по очень широкой шкале мнений, но все будет в порядке, если при всех этих различиях сходными будут их опорные установки! Если, к примеру, для одного главная ценность — соблюдение человеческого достоинства, а для другого — прибыль любой ценой, вряд ли они сойдутся надолго — даже при сходстве характеров. Если для одного важно, понимают ли дома его душу, считаются ли с ним, а для другого — это место, где можно ни с кем, кроме себя, любимого, не считаться — вряд ли брак будет прочным даже при сексуальном тяготении.
Короче говоря, не столько в теории, сколько на практике я стремилась к тому, чтобы Егорушкиной душе было дома хорошо, радостно, комфортно. А он в свою очередь, невзирая на свои перегрузки, искренне старался, чтобы я чувствовала его заботу, не только участие в делах, но и конкретную помощь: перечинил в доме всю инвалидную технику, которая заработала, как новая, взял за обычай по воскресеньям натаскивать поддон картофеля и других тяжелых грузов, избавил меня от полотерских подвигов и вытряхивания пыли из дорожек.
Предшествующая несуразная жизнь во супружестве не прошла для меня даром: я ощущала всеми клеточками существа, что счастье надо строить, что надо его растить и опекать, коль скоро выпала мне такая чудесная удача и нашлась искомая половинка. Вот так в любви и мире, в совместных трудах я и хотела прожить с ним в счастье и без конфликтов до конца дней своих.
Но есть мир идеальный, который мы строим в мечтах, а есть мир реальный. Человек своим несовершенным разумом предполагает, а располагает-то всеведущий, знающий тысячу причин Бог!.. Даже на необитаемом острове у Робинзона с Пятницей не все получалось гладко, что уж говорить о городе, в котором любой из нас сталкивается с десятками и сотнями людей, и у каждого из них — свой собственный интерес и своя собственная шкала ценностей, которая с вашей как раз и не совпадает. А, может быть, даже идет вразрез вашим установкам, планам и желаниям.
Первый звонок из того мира, которому никакого дела не было до моих планов и мечтаний — и звонок не слабый! — я получила вскоре после того, как молодые люди приятной наружности доставили меня к подъезду моего института на роскошном авто. Я как всегда опрометью выскочила после четвертой академической пары, опять предвидя кислое объяснение с Олиной воспитательницей, и побежала к трамвайной остановке.
— Девушка! Ну почему всегда такая спешка! Так ведь и мимо жизни пробежать можно. И, обратите внимание, ничего в ней приятного не заметить…
Я оглянулась через плечо, сердце мое неприятно екнуло: сразу по исполинскому росту я узнала того юнца спортивного сложения, который открывал тогда мне дверцу машины, хотя он был совершенно по-иному одет — в какой-то сногсшибательный темный плащ, ценой в пять или шесть моих месячных зарплат. В руках он держал необъятный букет, который я сразу же мысленно окрестила «Миллион алых роз».
Электрическим разрядом вспыхнула и зазмеилась в мозгу цепь молниеносных ассоциаций, соображений, поисков выхода: я ведь хорошо представляла, какого поля была эта ягода.
— Быстрее, быстрее, Александра Яковлевна съест меня за дочку. Ведь вы хотите проводить меня, судя по букету? — Александра Яковлевна? Да мы ее сами Съедим — с косточками и с хрящами! Это кто такая? — Быстрее, быстрее! Воспитательница нашего детсадика. Если вы ее схарчите, мне только хуже будет. — У леди есть дитя детсадовского возраста? — он приподнял брови. — О, как тонко вы льстите, сэр! Профессионал — угодник! И детсадовского, да еще и школьного, правда, 8 младшего. Вот наш трамвай, поспешим. — Минуточку, вот наш трамвай, — он указал на припаркованную у тротуара темно-синюю приземистую машину, правда, не ту, что была в прошлый раз. В ней никого не было. — А, поехали! — махнула я рукой. Он открыл дверцы, ссыпал розы на заднее сидение, попросил меня пристегнуться («Не люблю излишнего внимания ментов»). Сам сел за руль, но не торопился включать газ. — Току нет в вашем трамвае? — подивилась я. — Толку нет в моем трамвае, — коротко ответил он, продолжая недвижно сидеть, уставясь вперед. Вздохнул, повернулся ко мне и протянул громадную ладонь: — Саша. — Настя.
Он не торопился выпускать мои пальцы, странно глядя мне в глаза. Его взгляд был задумчив, не нагл.
— Поехали? — предложила я. — Поехали. — Он повернул ключ, нажал педаль. Мы мягко покатили вперед. — Здесь. — Я подожду.
Кивнув головой, я вбежала в стеклянную дверь. Уходить через задний выход не имело смысла: вышеозначенный Саша знал, где я работаю, и не та была ситуация, чтобы демонстрировать страх. Да, но везти его еще и к своему дому?.. Мелькнула мысль: да могу ли я Олечку подвергать испытанию? Эти люди способны на что угодно… — Но я отогнала ее сразу, чтобы и оттенка страха не генерировать, ввиду серьезного настроя Саши на мое излучение.
Мы вышли с Олечкой из стеклянных дверей, она вприпрыжку двигалась рука в моей руке. Саша вышел из машины, которая была ему едва до пояса. «Да, фактура!» — подумалось мне. Он взял ребенка за бока и поднял выше своей головы.
— Ой, — вырвалось у меня. — Мамочка, не бойся, какая ты маленькая! заболтала вверху ножками моя красотка. — Дядя, еще, еще!
Саша явно растерялся, хотя не подал вида. По-видимому, встреча развивалась совсем не по тому сценарию, что он тщательно продумал.
— Еще разик и хватит! — строго скомандовала я. — Ты-то сытая, а Ежку кто покормит, а Мурку? — Максимка покормит. Еще, еще! Он разок подкинул ее, собирался еще, но я мягко вынула разбаловавшуюся дочку из могучих дланей и засунула в салон, где она сразу же попкой запрыгала на мягком сиденье.
— Ребенка лучше назад, — сообщил Саша. — Да, и для безопасности, и для спокойствия от ментов, — кротко согласилась я. Он проглотил шпильку безответно:
— Куда едем? — Раз такая оказия, в магазин на Большом. — Поехали.
Олечкина головка сзади болталась между ними, ребенок звенел-чирикал непрерывно, сообщая вперемежку то, что видел, что было сегодня, что будет завтра.
Александр вдруг затормозил и припарковался в свободном месте у тротуара. Я вопросительно поглядела на него. Он смотрел вперед. Потом произнес негромко:
— Вот так и ехать бы всю жизнь — с тобой и с нею, — и замолчал. Я тоже молчала. Оленька щебетала что-то о розах: ой, какие красивые и какие колючие. Я поцеловала ее уколотый пальчик. — Ты даже не понимаешь, что наделала тогда утром, — не торопясь размышлял он. — Что со мною сотворила. «Ребята», — покачал он головой. — Знала бы ты, какие мы «ребята». С другой планеты явилась? С другой звезды?
Я молчала.
— Мне ведь без тебя теперь никак, — вздохнул он. — А иначе ты думать не умеешь? — жестко спросила я. Он поднял брови в немом вопросе. — У нас, на моей планете прежде всего говорят не о себе, а о другом. — То есть? — А не помешаю ли я тебе в твоей жизни? Не принесу ли тебе несчастье, — вот как спрашивают у нас, на нашей звезде.
