Пип-шоу проходит в отдельном зале, вход в который находится позади стойки, и всякий раз, попадая туда, у меня складывалось ощущение, что я приехала в театр с опозданием. Переступив порог, мы попадаем в тускло освещенный кольцевой коридор, по всей длине которого находятся двери, ведущие в «ложи». Отличие от театра заключается в том, что нам нет необходимости давать мелочь на чай билетерше, а, напротив, билетерша — то есть билетер — меняет нам купюры на монеты, необходимые для поддержания в рабочем состоянии окна-экрана, выходящего на сцену, которая располагается в центре круглого зала и где с какой-то потусторонней неторопливостью извивается тело очередной девушки (иногда на ее месте работает пара «мужчина-женщина»). В кабине всегда так темно, что мне ни разу не удалось разглядеть там абсолютно ничего — даже стен, — и это вызывает у меня ощущение, что я парю в пустоте, если не считать едва различимого голубоватого света, один из лучей которого падает прямо на основание члена, верхняя часть которого находится у меня во рту, — таким образом, мое поле зрение ограничено этим морщинистым, усеянным волосами отростком, регулярно погружающемся мне в горло. Иногда Эрик зовет кассира, чтобы обратить очередную купюру в десятифранковые монеты. Я продолжаю наблюдать за тем, что происходит на сцене. Некоторое время спустя до моего сознания постепенно доходит понимание того, что руки, гуляющие по моим обнаженным ягодицам, мне совершенно незнакомы. При этом мне кажется, что и ягодицы, и ласкающие их чужие руки пребывают где-то в отдалении, словно бы также за каким-то экраном. Как только мы закрываем за собой дверь нашей «ложи», то немедленно пускаем в ход руки, ноги и губы, при этом ни на секунду не отрывая глаз от экрана и не прекращая подробного комментария того, что происходит на сцене. Мы сходимся на том, что у девушки исключительно красивое влагалище, а ее партнер не в меру смазлив. Эрик размышляет вслух, и эти рассуждения приводят его к мысли о том, что неплохо было бы посмотреть, как я и наша артистка лижем друг у друга. Я в принципе не против и, подходя к вопросу с практической стороны, интересуюсь возможностью организации такого сеанса после окончания выступления и т. д. Некоторое время спустя в наших собственных топках становится жарко, наша машина дает полный ход, два тела за стеклом постепенно развоплощаются, превращаются в смутную проекцию пляшущих на границе сознания трахающихся в темноте образов.
Наконец склонившаяся за мной тень, резко выдохнув: «Ха!» — наваливается мне на спину.
Фантастический обмен между образами и реальностью в процессе пип-шоу, несомненно, лишен той особенной текучести, свойственной подобным обменам при просмотре видеоизображения в домашней обстановке, когда достаточно на короткое мгновение разжать объятия и, кинув взгляд на экран, найти там предлог для смены позы. Копошение пикселей на экране дробит границу между порожденным ими пространством и пространством, в котором вы реально находитесь, в то время как стекло экрана пип-шоу представляет собой материальную преграду, стену, разделяющую две симметричные вселенные, преодолеть которую возможно, но которая никогда не исчезнет полностью. Еще два фактора, способствующие созданию такого впечатления, достойны упоминания: во-первых, любой порнографический фильм имеет сюжет, каким бы примитивным он ни был, и этот сюжет волей-неволей притягивает внимание, тогда как происходящее за барьером пип-шоу почти не претерпевает изменений; во-вторых, фильм всегда можно запустить по кругу — или, скажем, провести всю ночь с включенным телевизором, — а бездонная кабина ограничена временем, отмеряемым щелчками механизма, приглашающего опустить очередную монету.
Чья память не сохранила воспоминаний о прожорливых ненасытных поцелуях и о сцепившихся в клубок алчных языках, неожиданно обратившихся в жадные мощные щупальца, с легкостью проникающие в самые отдаленные уголки рта, обнимающие губы и всасывающие друг друга в полном согласии с буквальным смыслом всем хорошо знакомого выражения «целоваться взасос»? Не слишком рискуя попасть впросак, можно смело предположить, что с большой долей вероятности с вами это также произошло в темном коридоре, или на тускло освещенной лестничной площадке, или, на худой конец, внизу, у входной двери, там, где обычно на стене висит выключатель, тот самый, кнопку которого вы решили не нажимать. Подросткам, редко располагающим собственным неприкосновенным пространством, особенно часто приходится прибегать к помощи этих полупубличных мест для того, чтобы выплеснуть скопившееся напряжение застоявшейся плоти. Выше я уже упоминала о том, как половозрелые особи, проживающие в высокоурбанизированных зонах, силятся распространить сферу своего интимного влияния на запрещенные для такого рода деятельности ареалы. Сексуальный инстинкт, настойчиво выселяемый многовековым цивилизационным процессом в область запретного и сокровенного, проявляется тем не менее самым неожиданным образом в самых неподготовленных для такого проявления, в высшей мере публичных, всеми посещаемых местах «общего пользования» — не за закрытыми дверями супружеской спальни, но перед открытыми дверями лифта, — там, где тысячелетиями выдистиллированные нормы этикета и правила вежливости достигают апогея прозрачной сдержанности («Добрый день». — «Добрый день». — «После вас». — «Покорнейше благодарю…»). Я сбилась со счета, пытаясь точно припомнить, сколько раз неуклюжие руки мяли мне грудь в точности на том самом месте, где воспитанные соседи придерживали дверь и пропускали меня вперед. По сей день, даже достигнув необходимого возраста и приобретя наконец статус эмансипированной взрослой женщины, я вполне способна временами выказать достаточно мазохистического нетерпения для того, чтобы, усевшись на врезающуюся в задницу рельефную батарею и подтянув колени к подбородку, на темной лестничной площадке, скупо освещенной жидким светом, сочащимся из узкой форточки, сотрясаться, словно мешок картошки, под ударами резвого члена. Принимая все вышесказанное во внимание, нельзя не задаться вопросом о том, не является ли эта взрослая страсть изо всех сил нарушать правила (выбирая для удовлетворения сексуального инстинкта самые неподходящие, неудобные и находящиеся у всех на виду места, среди которых, положа руку на сердце, лестничные клетки представляются мне наиболее безобидными) лишь проекцией более глубокого — назовем его «примитивным» — стремления к нарушению границ, к шалости и, глядя на проблему в таком свете, не представляется ли их «развратность» просто-напросто выражением безобидной инфантильности?
Много раньше того времени, когда мне довелось познакомиться с игрой в сексуально-спортивное ориентирование на тропинках Булонского леса или с развлечениями возле ворот Дофин, вылазки в сопровождении Клода и Генри позволили мне освоиться с практическими азами укромного петтинга — могущими иногда заходить довольно далеко — в подъездах и на лестницах парижских домов. Однажды, под покровом ночи, мы отправились в очередную экспедицию, целью которой было отыскать среди нагромождения неосвещенных зданий нужный дом и квартиру и нанести неожиданный ночной визит одной общей знакомой. Упомянутая знакомая, невзирая на свои художественные влечения и склонность к демонстрации передовых радикальных взглядов, — настоящая буржуа (дома, среди которых мы бродим в темноте, расположены на бульваре Экзельман) и к тому же подружка нашего с Генри «босса». Мы придумали совершенно ребяческий сценарий: отыскав нужную дверь и разбудив объект развлечения, попытаться заслужить прощение бурными ласками. В случае оптимистичного развития мы надеялись, что по крайней мере один из юношей сумеет засунуть в сонное влагалище заспанной хозяйки член и окончательно добиться отпущения грехов. Но для осуществления честолюбивых планов было необходимо выяснить, в каком именно доме проживает ничего не подозревающая жертва нашей экстравагантной выходки. Поначалу мы ищем все вместе, затем самоуверенный Клод, оставив меня и Генри — вне всякого сомнения намеренно — на лестнице только что обшаренного нами сверху донизу дома, переходит к следующему зданию и пускается на поиски в одиночку. Два свойства характеризуют тактильную часть личности Генри — у него чрезвычайно нежные движения и немного задубелые, неуклюжие пальцы, скорее предназначенные для того, чтобы указывать на вещи, чем брать их. Я, в свою очередь, привыкла действовать в лоб. В качестве увертюры мы выбираем поглаживание ягодиц (на мне юбка, под которой больше ничего нет). Генри не слишком отличается от меня телосложением, и мне доставляет удовольствие ухватить его за задницу. Мне вообще приятно иметь дело с малогабаритными мужчинами, которых легко обхватить, и я никогда не обходила их стороной (не стоит думать, однако, что я пренебрегала дюжими мужиками). Гармония масс и уравновешивающие друг друга векторы физических сил, задействованные в объятиях, доставляют мне особенное, ни с чем не сравнимое наслаждение, к которому, вполне возможно, примешивается желание феминизировать мужчину и даже — почему нет — мимолетные всполохи нарциссизма (и он и я получаем в точности эквивалентное удовольствие от поцелуя).
