Жюльетта Бенцони
Ловушка для Катрин
Пригнувшись к гриве лошади, подгоняемая страхом, Катрин де Монсальви неслась к своему городу, благословляя небо за то, что своему изящному породистому иноходцу предпочла этого могучего жеребца, чья сила, казалось, не иссякала. Это давало ей шанс спастись от преследователей. Несмотря на то что дорога, шедшая по краю плоскогорья, была едва заметна, Мансур буквально летел, и его длинный белый хвост стлался в воздухе, как хвост кометы. В мрачных сумерках с последними отсветами кровавой зари светлая масть лошади была заметна за целое лье, но Катрин и так знала, что обнаружена и что на этой равнине бесполезно искать укрытия. За собой она слышала тяжелый галоп Машефера, лошади ее интенданта Жосса Роллара, который всегда сопровождал ее в разъездах; но еще дальше, в темных глубинах долины, раздавался другой топот, невидимый и угрожающий, – галоп банды наемников, брошенных по ее следу.
На высоком плоскогорье Шатеньрэ, на юге от Орийяка, в том зябком марте 1436 года снег еще не сошел. Он таял, а потом опять покрывал бурую землю тусклыми бляшками, которые северный ветер превращал в лед. Всадница старалась их объезжать, и каждый раз, когда это ей не удавалось, боялась, что Мансур заскользит и рухнет, и тогда уже не будет спасения.
Иногда, оборачиваясь, она высматривала белые барашки касок и прислушивалась к глухому звяканью оружия. Тогда она яростно отбрасывала голубую вуаль, которую ветер швырял ей в глаза. Бросив в очередной раз взгляд за спину, она услышала ободряющий голос Жосса:
– Не стоит больше оборачиваться, госпожа Катрин, мы опередили их! Смотрите-ка, вот и замок! Мы будем в Монсальви намного раньше, чем они!
И верно. На краю плато, венчая его варварской короной, чернели на фоне красноватого неба стены города, с башнями, не очень изящными, вытесанными из гранита и лавы потухших вулканов, с острыми зубцами, с узкими воротами, с крепкими железными опускными решетками, дубовыми подъемными мостами. Стены были действительно неуклюжие и грубые из-за топорщившихся заостренных бочарных досок. Они могли выдержать осаду и защитить людей. Но надо было еще немного опередить наемников, чтобы накрепко запереть ворота и подготовить город к обороне. А не то дикая волна вздыбится за владелицей замка и шквалом сметет Монсальви с его обитателями…
При одной только мысли об этом у Катрин захватило дух и сжалось сердце. Она видела войну слишком часто и слишком близко, чтобы питать хоть какие-то иллюзии насчет того, что может произойти в завоеванном городе с женщинами и детьми, когда на них обрушится банда наемников, жаждущих золота, вина, крови и насилия. Она боялась не успеть защитить детей и своих людей – вот отчего дрожала госпожа де Монсальви, сжимая бока своей лошади.
Как умирающему, который за мгновение успевает вспомнить всю свою жизнь, Катрин вдруг показалось, что она видит в дорожной грязи своего четырехлетнего маленького Мишеля, с круглыми щечками и золотой копной вечно взлохмаченных волос; десятимесячную малышку Изабеллу. Она увидела также Сару Черную, свою старую Сару, заботившуюся о ней с тех самых пор, когда еще девочкой в восставшем Париже она нашла убежище во Дворе Чудес, Сару, которая теперь в свои пятьдесят три года была главной над детьми и домочадцами. Нельзя было допустить, чтобы хищники Жеводана накинулись на ее близких и подданных.
Теперь Катрин и Жосс неслись по краю плато. На скаку Жосс снял с пояса свой окованный серебром рог, с которым никогда не расставался, и огласил вечерний воздух протяжным ревом, чтобы предупредить часовых на крепостной стене о приближающейся опасности. Оба всадника ворвались под низкий свод почти одновременно. Въехав за ворота, Катрин обеими руками натянула поводья взвившейся на дыбы лошади.
– Наемники! – вскричала она, когда ее оруженосец перестал дуть в рог. – Они преследуют нас! Собрать предместья! Поднять мост! Опустить решетку! Я – в монастырь и к воротам д'Антрэйг!
Жосс уже спешился, чтобы прийти на помощь жителям, которые вооружались камнями и бочарными досками и устремлялись на защиту амбразур и стен. Женщины с криками и молитвами разыскивали свое потомство.
Тем временем, не обращая на них внимания, Катрин с криками «Тревога!» галопом мчалась к монастырю.
Не переводя дух, Катрин пересекла портал монастыря и почти рухнула у ног аббата, который в своем монастырском садике с засученными рукавами подстригал розовые кусты. Он обратил к ней лицо счастливого аскета с глазами, видевшими, казалось, дальше и глубже других.
– Вы ворвались, подобно буре, с шумом и неистовством, дочь моя! Что с вами?
Все церемонии Катрин показались лишними.
– Бейте в набат! Наемники приближаются! Надо подготовить Монсальви к обороне…
Бернар де Кальмон д'О поднял на владелицу замка чистый удивленный взгляд.
– Наемники? Но… у нас их нет! Где вы их нашли?
– В Жеводане! Это Апшье, ваше преподобие. Я узнала их по знамени. Они рушат и сжигают все на своем пути. Поднимитесь на башню, и вы увидите пламя и дым над Понсом.
Бернар де Кальмон был не из тех, кому требовались долгие объяснения. Он поспешил к церкви, на ходу бросив Катрин:
– Возвращайтесь в замок и займитесь южными воротами! Я позабочусь об остальном.
Через мгновение большой монастырский колокол огласил сумерки громким гулом. Этот набат, наводящий ужас, был всегда предвестником несчастий и слез. И Катрин, возвращаясь из монастыря в замок, почувствовала, как ее сердце наполняется тревогой. Как и святая Дева Жанна, она любила колокола, все их голоса – от зябкого утреннего звона до густого вечернего – отдавались радостью в ее сердце. Но этот крик вековой тревоги рождал в ней первобытный страх.
– Арно! – прошептала она. – Почему я одна? Тебя обуял демон войны, а мне одной приходится теперь платить ему дань…
Через мгновение из черной впадины долины появились группы напуганных крестьян; они поднимались к спасительным стенам, гоня впереди себя коз и баранов. Люди тащили тюки с пожитками, ивовые корзины, полные зерна и птицы; женщины несли на руках грудных детей, и сзади, ухватившись за юбки матерей, тащились малыши, которые умели ходить. Все они должны были пройти в ворота Антрэйг, чтобы укрыться от наемников, чей нюх горцев обязательно бы их обнаружил. И всех надо было разместить, ободрить, успокоить.
Несмотря на ограниченные военные силы, Катрин не особенно беспокоилась о своем городе. Люди Монсальви способны были его защитить, а монахи Бернара де Кальмона стоили старых поседевших в битвах вояк. Но удастся ли выдержать осаду, если наемники останутся у стен? Суровая зима подходила к концу, но и запасы продовольствия иссякали, а надо было кормить столько ртов!
