талией и округлыми ягодицами. В общем, почти то же, что и в самый первый раз. Только тут губы чувственнее, родинка у уголка скулы, другой разрез глаз… Раньше, помнится, она так не заморачивалась с лицом, но с годами мастерство выросло, как и фантазия.
Она гладит себя пониже живота, на что Лисичка зажмуривается.
– Ну ладно, ладно… Дай мне волчий хвост, так быстрее будет.
Она снова закуривает и накидывает халат.
– Много нельзя.
– Но он урод…
И Лисичка подаёт ей стакан с голубоватой водой, что усиливает возбуждение.
– Ну, я полетела, – улыбается Ханна.
– С Богом! То есть, к чёрту! То есть…
– Да-да…
Непонятно Гомер – это кличка или имя, и с чего бы в любом случае. Но как бы то ни было, он сидит на том же месте, где недавно был Жан и открывает рот, когда Ханна заходит. Сам он похож на продолжение тёмной комнаты – чёрные как кочерга всклоченные волосы, узковатые глаза, у которых невозможно издали определить цвет, щетина, квадратное лицо с выдающимся вперёд подбородком, несколько раз переломанный нос с горбинкой, съехавший влево, шрамы, рассекающие бровь и щёку. Местами золотые зубы. Костюм, что выглядит на нём нелепо, словно он собрался на встречу выпускников – довершает дело.
– Ты именно то, что нужно, и чего ж тебя так прятали? Я ж подумал, что надуют… – он тянет к ней руку и внезапно убирает её, словно осекаясь.
Ханна же подходит ближе, едва ли не в золотом свечении.
– Ты просто ангел, я пойму, если откажешься провести со мной ночь…
Она приподнимает бровь и обнажает молочное плечо, легкомысленно высунув красный язычок и облизнув уголок губ.
– Мне нравятся сильные и уверенные в себе мужчины.
Гомер опускает взгляд.
– Моя девочка, – улыбается он, и Ханна садится к нему на колено, обняв за шею, – я ведь страшный убийца и способен на многое, но делает ли это меня сильным? А уверенным? Ты просто ангел, – и на этом он касается её груди, и тут она замечает его нетерпение и дрожь, – а я – чудовище.
Она едва заметно кивает и щурится, думая, отчего шлюх и барменов так часто используют в качестве личных психологов.
– Ну, милый, – запускает пальцы в его космы, заставляя его закатить глаза от удовольствия, – я видела и похуже…
В таких клиентах хорошо то, что они воспринимают этот облик за её настоящую внешность, а потому ведут себя чуточку скромнее, чем могли бы. Почти всегда.
Он качает головой, запуская руку с тёмными волосами на фалангах под её халат.
– Это не хорошо, что тебе, такой как ты, приходится сталкиваться с этим… Милая, милая… Как забрать тебя с собой? Может, сбежим?
На такое предложение Ханна смеётся звонко, как девчонка со двора, то ли чтобы расслабить Гомера, то ли, как обычно, забив на образ роковой женщины. Она надавливает на его плечи, чтобы он лёг на кроваво-красный шёлк и нависает сверху.
– Ну-с, что мы будем делать, зайчик? Часики тикают, так что можешь поделиться фантазией или доверить всё мне.
Гомер тяжело сглатывает, её мягкие локоны, пахнущие чем-то сладким, касаются его лица, отчего он закатывает глаза, словно в экстазе, и Ханна на мгновение отстраняется, будто бы испугавшись. Или от отвращения. А это крайне нежелательно.
– Сделай со мной что-нибудь, что ещё никогда не делала…
Ханна приподнимает бровь и усмехается:
– Это невозможно, потому что я уже сделала с мужчинами всё, что когда-либо хотелось.
– А что они делали с тобой?
Ханна ведёт плечом:
– Тут спектр ограничен.
Гомер кивает, поднимается и дрожащими пальцами принимается гладить её бёдра, ведя руку чуть выше.
– Мм, – Ханна решает прикрыть веки и подождать, что будет дальше.
Её касается будто чёрно-белый мужчина, гангстер из старых фильмов, урод, в то время, как она, прекрасная, нежная блондинка, снизошедшая до него, единственная здесь имеет цвет, не считая алой кровати.
Гомер переводит взгляд на стену за Ханной и будто вздрагивает, а затем недовольно кривится.
– Мне нельзя трогать тебя, милая… Но одна мысль о том, что ты позволила бы это…
– В каком смысле нельзя? – Ханна настораживается, потому что это уже переходит любые границы заниженной самооценки. – А зачем мы тогда здесь?
И тут Гомер достаёт пистолет.
– Тебя должны были обыскать, – она отступает на шаг, но мужчина приближается и подхватывает её на руки.
– Я тебя вытащу отсюда, не волнуйся…
Он начинает метаться с ней по комнате, затем подходит к окну.
– Я не могу уйти! Отпусти меня, сумасшедший!
– Разве тебе нравится такая жизнь?!
– За стенами «Магнолии» я умру, идиот! – она повышает голос от страха, не может сопротивляться из-за приставленного к виску оружия. В неё никто никогда не стрелял, а потому проверять, насколько это опасно, не хочется.
– Что? – не понимает Гомер.
Дверь распахивается, и к ним подлетает Френк, красный от гнева. За ним заходит охрана. Оглушительный выстрел ещё несколько секунд отдаётся эхом в просторной комнате.
Гомера выводят скрученным и Ханна улыбается, глядя на эту картину, а он в ответ смотрит на неё взглядом, полным боли и непонимания. Отчего ей становится смешно. А от этого уже Френк с простреленной ногой тянет её за волосы, дёргает голову вниз и резко отпускает.
– Что ты ржёшь?! Тебе кажется это смешным? – у него шелестящий, сухой голос, не слишком приятный.
– Прости! – она, всё ещё не унимая весёлого смеха, валится на кровать. – Я так рада, что не пришлось спать с сумасшедшим! Боже, гора с плеч… Но…
Её выражение лица, всё ещё чертовски красивого лица, вдруг становится жестким:
– Какого хрена у него был пистолет?
Ханна лежит на животе, покачивая лодыжками в воздухе и сверлит Френка, который обещал ей полную безопасность, яростным взглядом рыжих, едва ли не ржавых, глаз.
– Его осматривали, не знаю, может, он его в заднице держал!
Она открывает рот, а затем усмехается:
– А вы туда не залазите? Там ведь так и складной нож можно держать, если ты не знал. Хочешь, чтобы меня тут прирезали?! – она визжит, словно к горлу реально подступает истерика и смеётся, переворачиваясь на спину.
Френк закатывает глаза, иногда эта женщина заставляет его вспомнить о том, как приятны объятья намыленной верёвки. Невозможная стерва!
– Сейчас не это важно, как ты не понимаешь, дурная…
Френк закрывает дверь и подходит к ней ближе, чтобы их не услышали.
– Я заметил некоторые тревожные признаки того, что тебя хотят убить. Я говорил, что за тобой охотились бы, если бы ты осталась снаружи. Но, видно, кто-то узнал и так. Это серьёзно, так что
