И не чувствовалось их запаха. Здесь же запах битвы, страха и смерти, казалось, навсегда остался в его ноздрях. Он чувствовал острый запах пропитавшейся потом кожи, пропитавшихся потом тел, он чувствовал нездоровую вонь, исторгаемую ослабевшими от страха животными, и над всем царил тяжёлый смрад крови. Кровь была везде – бежала ручейками сквозь грязь, пятная коричневые склоны над ним, была на каждом клинке, на острие каждого копья.
Кимура подал ему чашку едва тёплого сакэ – он разжёг за батареей костёр. Уилл отхлебнул, но почувствовал лишь ещё большую жажду.
– От нас здесь никакой пользы, Кимура. Я хочу попросить разрешения принца принять участие в следующей атаке.
– Отличное решение, Андзин Сама. Попросите и за меня, – согласился Кимура. – Принц идёт сюда.
Иеясу спешился и пробирался со своими офицерами по подсыхающей грязи, останавливаясь время от времени, чтобы поговорить с людьми, подбодрить их. Белая повязка, пропитанная потом, по-прежнему виднелась на его голове. Его меч оставался в ножнах, и выглядел принц таким же бодрым, как обычно, несмотря на безуспешный четырёхчасовой бой.
– Ну, Андзин Сама, как дела? Уилл поклонился:
– Я недостаточно опытен в таких делах, чтобы выносить суждение.
– Мне кажется, пора заканчивать с этим, – сказал принц. – Думаю, Икеда скоро введёт в бой свой правый фланг, а я предпочитаю использовать его сам. Ты видишь полки господина Кобаякавы?
Уилл проследил за жезлом, указывающим на скопление людей на склоне горы по левую сторону от войск Токугавы, которые до сих пор в сражении не участвовали.
– Вижу, мой господин Иеясу.
– Когда ои выступит – но не против нас, а против соседних с ним войск Западных, – я хочу, чтобы ты возобновил огонь из орудий. Земля подсыхает, и от ядер будет больше проку. А что ещё важнее – это отвлечёт внимание врага от нашего участка битвы.
Уилл поклонился.
Иеясу повернулся к одному из своих адъютантов.
– А теперь пускай стрелу.
Самурай вытащил из колчана зажигательную стрелу, приладил на место и натянул тетиву. Другой самурай сунул факел в разложенный Кимурой костёр, запалил его и поднёс к наконечнику стрелы, обмотанному пропитанной смолой тканью. Лучник отпустил тетиву, и стрела, пылая, взвилась в воздух. Мелькнув высоко над полками Токугавы, она по пологой дуге ушла в сторону Западных, встретивших её презрительными криками.
– Заряжайте, – приказал Уилл своим канонирам. – Теперь пошевеливайтесь, господин Кимура.
Иеясу вглядывался в южном направлении.
– Терпение, Уилл.
– Но он ведь должен выступить немедленно, – сказал Косукэ но-Сукэ.
Иеясу разглядывал войска Кобаякавы ещё несколько секунд, усмешка постепенно исчезла с его лица.
– Неужели этот мерзавец хочет теперь предать и меня? – спросил он сам себя и на удивление юношеским жестом поднял правую руку, укусив себя за кончик указательного пальца. – Андзин Сама, достанут ли туда твои пушки?
– Думаю, да, господин Иеясу. Но обстреливать господина Кобаякаву – разве это не оттолкнёт его от вас?
– Он должен выступить либо на нашей стороне, либо против нас, но сделать это немедленно, – ответил Иеясу. – Выстрели в него, Андзин Сама.
Уилл отдал команду, и два орудия развернули на юг. Подожгли фитили, орудия рявкнули, послав свои ядра в сторону флага Кобаякавы.
– Смотрите, мой господин! – закричал Косукэ но-Сукэ. Все увидели, что знамёна двинулись – но не вперёд, как опасался Уилл, а вниз по склону, на соседние полки, вверх по склону следующей горы, с копьями наперевес ринувшись на позиции Западных.
– Вот теперь, – сказал Иеясу. – Теперь, мои Токугава. Командуйте вашими людьми, господа. Победа наша.
Он хлопнул Уилла по плечу.
– Теперь можешь повернуть эти пушки обратно на врага, Андзин Сама. Стреляй вон в то скопление неприятеля в течение тысячи секунд, потом прекрати огонь и подъезжай к авангарду.
Он приказал привести коня, и мгновение спустя штаб двинулся вперёд, разбрасывая копытами лошадей комки подсыхающей грязи. – Огонь! – скомандовал Уилл. – Ведите огонь как можно быстрее.
Кимура издал визгливый вопль, и орудия грохнули, потом ещё и ещё. Утро взорвалось громом, казалось, само солнце побледнело на небесах.
Уилл отошёл в сторону и влез на коня, чтобы лучше видеть поле боя. Солдаты неприятеля напротив них кинулись было в атаку, но их встретили летящие ядра. Он с ужасом смотрел, как первая свистящая сталь разворотила ряды копейщиков. Даже с такого расстояния он видел, как брызнула, разлетаясь, кровь, как посыпались на землю тут и там копья, мечи, оторванные головы и конечности. Но всё это время он медленно и ритмично отсчитывал секунды, пока не дошёл до тысячи.
– Прекратить огонь! – крикнул он. Приказ повторили по цепочке командиры орудий, и канонада стихла. Расчёт времени, сделанный Иеясу, оказался изумительно точным. Железные ядра пробили огромные бреши в рядах неприятеля напротив них, а это были единственные полки, до сих пор сохранившие подобие порядка. На правом фланге неудержимые атаки клана Като с лихвой воздали неприятелю за смерть своего принца, начавшего битву. А войска на холме, которые раз за разом отбивали атаки солдат Токугавы, теперь, заслышав звуки боя с фланга и даже с тыла, дрогнули и сломались, ринулись беспорядочно в долину, тщетно ища спасения. А теперь, когда пушки сделали своё дело, центр тоже оказался сломленным.
Уилл вытащил длинный меч.
– Идём, Кимура. Зови своих людей, и пора кончать с этим сбродом.
Канониры издали победный вопль «банзай» и побежали вперёд за конём Уилла. Но с битвой уже было покончено. Добравшись до вершины горы, они никого не обнаружили. Опустошение подчёркивалось появившимися на небе тяжёлыми тучами, снова затянувшими поле смерти. Дождь уже не помешает мёртвым, он даже не отмоет лица от пятен грязи и крови, потому что лиц уже не было. Воины лежали безголовыми грудами. Длинные мечи превратились в бесполезное железо, копья сломаны, луки – с порванными тетивами, кровь медленно капала из обезглавленных шей.
Победители теперь работали молча, крики вызова и победы замерли в их пересохших глотках, правые руки уже едва поднимали мечи, выполнявшие эту страшную работу. Головы собирали по два десятка в сети и уносили, чтобы предъявить своим генералам. Головы служили не только способом подсчёта убитых, за них полагалась и награда. Голова вражеского предводителя могла принести самураю славу и богатство, положи он её к ногам своего принца.
Уилл оставил Кимуру и остальных продолжать жуткую работу и повернул коня. Ехать… Куда? Из деревни на севере все ещё доносились звуки битвы. Бой, без сомнения, продолжался, так как там командовал сам Исида Мицунари, а Полицейский не сдастся до тех пор, пока всё не будет потеряно окончательно.
Склонив голову, он поехал обратно, вниз по склону горы. Но даже на позициях Токугавы было слишком много крови, слишком много мёртвых и умирающих, слишком много раненых, скрипящих зубами от боли, когда их товарищи выдёргивали им из бёдер и плеч зазубренные стрелы. А у него – ни царапины. Вот в чём заключалось самое удивительное. Ни царапины – от пушек Армады, от португальцев при Аннабоне, от тех зловредных существ в Южной Америке, а теперь ни царапины от мечей армии Западных, Армии Едогими. Эта мысль заставила его остановить коня. Что же теперь будет с принцессой и её женщинами?
– Андзин Сама!
Он обернулся. Токугава Иеясу двигался к нему в сопровождении своего штаба. Их доспехи по-прежнему сияли, вымпелы все так же развевались на ветру. Они тоже невредимы! Они – победители.
– Мой господин Иеясу… – Он поклонился.
– Едем со мной, Андзин Сама. К твоей славе. – Иеясу повёл его обратно на вершину горы. – Как я и предсказывал, неприятель в панике бежал. Полицейский покинул поле боя, бросил оружие, – трус, он и есть трус. Но это ему не поможет. Из генералов Западной армии скрылся только Симадзу из Сацумы. Когда его с семьюдесятью сородичами окружили люди Кобаякавы и потребовали выполнить сеппуку, он рассмеялся и, одним ударом прорвавшись сквозь кольцо, скрылся в сторону моря.
Сердце Уилла радостно замерло.
– За это я благодарен вам, мой господин Иеясу. Симадзу, и особенно Симадзу но-Тадатуне, хорошо встречали меня, когда я прибыл в Японию. Это ведь не принесёт им бесчестья? – Напротив, они займут достойное место в истории Японии. Сдаться в плен и отказаться совершить сеппуку – это верх бесчестия. Прорваться же сквозь кольцо врагов с мечом в руке – это пропуск в бессмертие. И мне приятно слышать, что ты испытываешь к ним чувство благодарности, Андзин Сама. Как я понимаю, Симадзу но-Тадатуне ушёл вместе со своим родичем. Я заключу мир с людьми Сацумы. Они слишком храбры, чтобы противостоять мне. А теперь, Андзин Сама, мы доведём свою победу до конца.
Он остановил коня на вершине и указал жезлом вниз.
