столом между ног своих мужчин. Справедливости ради – некоторые мужчины также пускают в ход рот, переместившись на пол. Все обмениваются хлёсткими стонами и смехом.
Жан не может отлипнуть от Агнии, мучая её соски, а заодно и наглаживая свой красивый член, раз уж она сама не спешит последовать примеру остальных… Он горячо шепчет ей на ухо комплементы, склоняя к ещё одному безумству. Агния – сама невинность – краснеет и отпирается как может.
Вскоре к Лейле присоединяются и другие девушки вместе с теми, кто не прочь с ними поразвлечься. На красном ковре извиваются уже два десятка тел, становится всё жарче, Жан продолжает уговаривать Агнию поддаться ему. И, наконец, она кивает, чувствуя, как неловкость и стыд текут по венам, как от этого кружится голова и тошнит.
Совсем немного. Она ведь вытерпит… ради него. Ведь…
– Ты моя жена, что в этом такого?
Она всхлипывает, ни на кого не глядя, когда Жан выбрасывает всю посуду, которая ему мешает на пол, и осколки обрушиваются на проституток и гостей.
Он поднимает Агнию и отпускает прямо на скатерть, а затем раздвигает её пухлые ножки.
Как раз в этот момент заносят высокий свадебный торт.
Агнии кажется, что всё это мерзкий сон, всё слишком нереалистичное и смазанное, все вокруг будто околдованы похотью и забыли, что такое стыд. Она не чувствует своих ног и вцепляется в плечи Жана, обнимая его, будто бы он может защитить её от того, что сам собирается сделать.
Но Жан лишь качает головой, проводит рукой по её спине, заглядывает в глаза, ухмыляется.
– Ты дрожишь… Надеюсь, от возбуждения?
Агния вдруг осознаёт, что не может говорить. Рот просто не открывается, словно сломан механизм. По щеке катится горячая слезинка. Жан слизывает её.
– Раз принесли торт, давай сделаем первый разрез… – кремовую махину ставят рядом с ней, Жан вкладывает в её пухлую белую руку нож, устраивает поверх своих цепкие пальцы и на тарелку с серебристой оборкой падает первый кусок. Гости, кто не занят самоудовлетворением и удовлетворением других (Ханна всё ещё стонет под знакомыми Жана), хлопают и улюлюкают.
Нож выпадает из рук Агнии и его подбирает слуга, который после принимается разрезать торт сам, отодвинув его подальше от парочки и не закрывая никому обзор.
– Мне пришла в голову потрясающая идея…
Жан отстраняется от своей всё ещё невесты (официальной регистрации не было, ведь не успел до конца законно расквитаться с прежней женой, но это сущие пустяки), задирает ей пышную белую юбку так, чтобы всё оголить и снова расставить её ноги пошире. Агния похожа на куклу с проволочным каркасом, она не пытается закрыться, будто не в силах поверить, что всё это действительно происходят с ней. Гости заворожённо разглядывают красные трусики, словно у проститутки, и это зрелище куда интереснее извивающийся Ханны (один только Френк не сводит с неё взгляд). Жан показывает всем первый кусок торта и с размаху влепляет его между ног Агнии. Она вздрагивает всем телом. Большая часть десерта шлёпается на скатерть, Жан подцепляет крем пальцами, пробует и выкрикивает:
– Мои комплименты шеф-повару!
Хотя, должно быть, этим занимался кондитер, но какая к чёрту разница?
Жан размазывает крем по внутренней стороне бёдер Агнии и принимается слизывать всё от её лодыжек до трусиков. Он делает это быстро и с удовольствием, словно голодный пёс, не проявляя ни капли стеснения. Его уверенность в том, что он делает, и то, что он заставляет смотреть на это других, возбуждают даже больше самого действия, хотя и оно, несомненно, разливается острым, пикантным чувством в груди.
Он запускает руку себе в брюки, используя крем как смазку, и остервенело впивается ртом в трусики Агнии, принимаясь вылизывать их дочиста. Она подёргивается едва заметно, стонет тоже тихо, больше ухая и пыхтя, словно от боли, надувая покрасневшие щёки.
Гости перешёптываются, некоторых охватывает новая волна возбуждения, некоторые даже хотят повторить. А Френк думает, что никогда больше не будет есть торты. Он вообще не любитель этих новомодных способов доставить женщине удовольствие – зачем исхитряться, если всё можно сделать старым добрым членом?
Наконец, Жан стягивает с охающей невесты трусики, она уже готовится, что он войдёт в неё. Тогда можно будет спрятать лицо в его плече и забыться, будто всё это происходит не здесь, а где-нибудь далеко под покровом тёмного одеяла…
Но он не оправдывает её ожиданий и принимается обцеловывать ноги снова, подбираясь к розовым половым губам, чтобы впиться в них, втянуть в себя и даже попробовать на зуб. Агния взвизгивает, Жан вцепляется в её бёдра и двигает языком уже нежнее, обильно капая слюной.
Неподалёку от них слышится:
– Вот это любовь!
***
– А я бы сейчас пила вино в компании аристократов, танцевала бы, словно леди с ними… Жан – это мой клиент, он очень добр ко мне. Снисходительно, конечно, но как без этого. Кто мы, а барин кто, – она усмехается. – А здесь пыльно и жарко… Френк за это у меня так огребёт…
Равен усмехается:
– У тебя не может быть власти здесь. Тем более, у тебя. Из-за тебя будет слишком много проблем.
Ханна не понимает:
– Да каких? Да кто-то заинтересовался мной, такой же Хамелеон, ну и что? Это впервые за несколько лет.
– А ты как относишься к тому, что тобой заинтересовались?
Ханна растягивается на полу и сладостно зевает. Она не знает. Ко всему можно привыкнуть и к «Магнолии» – тоже, но в теории… попробовать что-то новое, понять, что есть шанс на что-то новое… Неплохо.
Но этому дракону доверять нельзя, неясно, друг он или враг, в каких он отношениях с Френком и вообще, он какой-то…
– Смотрю я на тебя и думаю: что воля, что неволя… Как дракон всё же может быть таким? И зачем тебя Френк только здесь держит котельщиком?
Равен будто бы становится серьёзнее и… красивее. У него породистая внешность, если бы только не шрамы и волосы в ужасном состоянии… А каково было бы посмотреть на него не в колодках и в каком-нибудь смокинге…
О да, Ханне нравятся смокинги.
Очень… сексуально.
– Есть причина, и ты могла бы догадаться зачем. Это даже отчасти связано с тобой. Но как он не понимает, что всё это не работает? Прошли мирные времена и для таких как ты, индустрия развлечений скоро станет индустрией войны и такие, как ты, в первую очередь станут пушечным мясом.
– Да какой войны? С кем?
Равен вздыхает, словно устал говорить с несмышлёной девчонкой, но других вариантов
