Несколько более серьезной ситуация становилась тогда, когда за дело брались не кудрявые башибузуки, опоясанные пулеметными лентами, а профессиональные мыслители в штатском. Вот некоторые существенные выписки из большого труда «Революция и молодежь», изданного в 1924 году Коммунистическим университетом им. Свердлова, в котором опубликована монументальная инструкция «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата»:
«Чти отца» — пролетариат рекомендует почитать лишь такого отца, который стоит на революционного-пролетарской точке зрения. Других же отцов, враждебно настроенных против революции, надо перевоспитывать…
«Не прелюбы сотвори», — этой заповеди часть нашей молодежи пыталась противопоставить другую формулу: «Половая жизнь — частное дело каждого», «Любовь свободна», но и эта формула неправильна. Наша же точка зрения может быть лишь революционно-классовой, строго деловой…
Как видим, поход против традиционной морали направился через опровержение библейских заповедей, через попытку замещения старых религиозных норм подобием некоей новой этики. Если бы дело ограничивалось только подобными словоизвержениями, вряд ли что-либо изменилось бы хоть на йоту в личностных и семейных отношениях наших сограждан: в несоизмеримых весовых категориях, образно говоря, бились здесь бойцы, и периоды инерционного разгона были у них также несоизмеримы: тысячелетие, с одной стороны, считанные годы, с другой. Но в дело вмешалась решающая сила: полностью переиначенный экономический уклад!
Крушение это, с одной стороны, было очевидным: переход деревни на единоличную, а затем колхозную собственность и бурный процесс индустриализации подобно гигантскому многолемешному плугу перевернул воистину залежные пласты общинного мироустройства. Женщина обрела юридическое равноправие, а с годами — и фактическое, то есть стала в ряде случаев зарабатывать больше, чем ее поилец, кормилец и защитник, в ряде случаев она, экономически независимая, жестко могла сказать: «Вот тебе Бог, а вот — порог!» Подавляемая веками энергия, опирающаяся на жизнестойкость и упорство характера, привела к экспансии женщины в науку, медицину, культуру, инженерию, педагогику в такой мере, что во многих случаях процент женщин, работающих в такой-то и такой-то извечно, традиционно мужской сфере приложения труда значительно превысил процент мужской.
В сочетании с той аномальной системой оплаты труда, которая повсеместно утвердилась в СССР, мужчина, как правило, утратил способность единолично содержать семью и в качестве главы семьи в связи с этим упустил экономические вожжи поддержания своего незыблемого авторитета.
В эти драматические рассуждения о взаимосвязи экономики с отношениями в семье следует ввести еще и подлинно трагический акцент, определяемый страшным словом «война». Позволю себе привести абсолютно точные слова на этот счет из повести писательницы (!) Н. Катерли «Между весной и летом»: «Равные права — это конечно, но ведь тут уже не о равенстве дело идет, а что муж в своей семье больше не хозяин, а последний человек. Что случилось с мужиками и откуда бабы такие взялись, что всем заправляют хоть дома, хоть на работе? И вдруг Вася понял, что случилось. Случилась война, да не одна, а целых три. И все три, почитай, подряд. Теперь — что выходит? Мужиков поубивали, остались женщины с ребятишками. Кто главный в доме? Кто самый сильный? Кто самый умный? Кто защита? Кто все умеет? Мать. Вырастает, допустим, дочь и выходит замуж. Как она станет саму себя держать в собственной семье? Ясное дело, как мать, другого она не видела. И не то что обязательно начнет мужа гонять да покрикивать, просто относиться к нему будет, точно мамаша к ребенку — учить, свое навязывать, сопли утирать. А он и рад. Поначалу. Он же, бедняга, только того и ждал, привычный — отца убили, рос с матерью, а теперь вот и в жене в первую очередь ищет мамку, чтоб заботилась, угождала, нянчилась, а он нет-нет да и покуражится — как же! мамка-то ведь сироту жалела, обхаживала из последних сил… Нет, лично Васе и тут жаловаться грех, мать-покойница умная была женщина, хоть и старалась сунуть лучший кусок, а к работе приучила, вот он теперь и жене помогает без слова. И в доме мир. А только чего уж там — был послушным сыном, стал послушным мужем — все и дела. А другой мужик, который вконец избалованный? Мать-то, известно, простит, а жена еще подумает. И получается — скандалы, пьянка, драка, развал семьи. И шашни. Ведь, если вдуматься, отчего на сторону бегают? Не только ради… того-самого, а чтоб отдохнуть душой, человеком себя почувствовать. Как же! Дома-то он никто, а тут по первому слову закуска-выпивка, кровать разобрана и по хозяйству ничего делать не надо. Побегает он так, побегает, а потом, глядишь, бросает жену с ребенком, а то и с двумя. А что особенного! „Меня мать одна поднимала, ничего, вырос“. Разведутся — и пошло-поехало: опять безотцовщина, женское воспитание, на столбе мочала, начинай сначала… Вот она, война, — через сколько лет руки протянула! В ней все дело, а не в том, что девчонки стали штаны носить, а парни — длинные волоса, хотя смотреть на это и противно» («Нева», 1983, № 4, с. 79).
Но ведь кроме войн внешних была еще и непрекращавшаяся война внутренняя, и сколько миллионов невинно репрессированных мужчин ушло в небытие!..
Такая вот история с нашей историей получилась. Но в другой стороны: не все было так переворочено в глубине, в толще. Во-первых, период единоличного владения землей насчитывал у крестьян нашего отечества всего-то несколько лет: коллективизация, в большинстве случаев осуществленная торопливо, с применением насильственно-административных методов, в значительной степени вбила совсем недавно освободившихся от единого общинного обруча крестьян в новые жесткие рамки коллективного хозяйствования, опять-таки с тесной взаимосвязанностью всех от всех, семьям по хуторам и отрубам расползтись не дали. Да, подушное наделение только женатых мужиков исчезло, но подобие мира и мирских решений возродилось, следовательно, в немалой степени получили новую опору как старая мораль, так и ее семейное выражение. А подавляющее большинство новых рабочих, осуществлявших индустриализацию, вышло-то из деревни, совсем еще недавно патриархальной. И если город вносил свои черты в нравственные представления многочисленных новых поселенцев, то выходцы из деревни не в меньшей степени воздействовали на характер отношений в новой среде своего обитания. Родители нашей Анастасии — рабочие, но пришли-то они из деревни и семью свою, и отношения в ней создавали такими, какими знали их по уставу своих предков. И Анастасия взрастала в том представлении, что ей со временем нужно быть замужем, а не над-мужем.
И самое главное: это было построение семейных отношений не только у двоих семейных новых горожан, бывших крестьян, и их дочери, нет. Это была мораль общенародная, обусловленная гигантской инерцией предшествующего тысячелетия.
Осмелюсь в данном месте оного повествования осторожно высказать мысль, давно владеющую мной, но пока способную шокировать общественное мнение. Поскольку я достоверно знаю, что мысль моя истинна и через некоторое время люди будут, пожимая плечами, недоумевать «кто же этого не знает», постольку я все же обозначу ее, ибо она имеет непосредственное отношение к теме «М-Ж». Дело в том, что любое общественное событие совершается не только в материальном плане, но и в сознании, и в чувствах человеческих. И этот нематериальный окутывающий его ореол, и этот нематериальный след, сохраняющийся впоследствии не только в человеческой памяти, но в долговечной (вечной?) памяти ноосферы, окружающей нашу удивительную планету, на самом-то деле не менее значим, чем материальные последствия вышеозначенного события. Господи, до чего же поверхностно, верхоглядски, ложно, лживо судят те историки или современники- комментаторы, которые опираются лишь на сугубо физические, грубые, весомые, зримые черты того или иного явления! Так например, истинным ли будет вывод о счастье той или иной семьи, опирающийся исключительно на инвентарную опись их шкафов, хрусталя и электроники? Ясно, что вне учета душевного мира и согласия в той или другой семье грош ему будет цена. Семья может быть весьма зажиточной, а члены ее глядят друг на друга волками, семья может быть попросту бедная, а отношения в ней — самые счастливые. Разумеется, встречаются и материально обеспеченные и счастливые семьи, и семьи нищие, где супруги живут, как кошка с собакой, но это свидетельствует лишь о том, что обобщающий вывод о семейной жизни не может базироваться лишь на тех величинах, которые прямо интересны налоговому инспектору.
Да ведь то же самое, только в более сложных категориях следует отнести и к быту и бытию народному. Фининспекторы от обществоведения столкнутся с неразрешимыми для них парадоксами: почему, например, фронтовики, пережившие немыслимые ужасы войны, в том числе испытавшие такую последнюю и крайнюю степень материального измерения, как смерть сотоварищей, уничтожение сел и городов, собственные ранения и сплошь да рядом инвалидность, считают именно эти годы самыми счастливыми в своей жизни? Может быть, потому, что ясность великой цели, подъем всех душевных сил, раскованная инициатива, бескорыстное братство сподвижников — это такие ценности, перед которыми меркнут те материальные взносы, которыми был оплачен этот нематериальный взлет столь абстрактной субстанции, как человеческий дух?..
