— А можно стрельнуть у вас сигаретку? — нахально спросила Светка, хотя у меня в кармане лежала ее «Стюардесса».
— Да, пожалуйста, — раскрыла полупустую пачку «Родопи» пассажирка. И снова отвернулась к окну.
— Холодно, — начала беседу Светка. Ей не терпелось и здесь шокировать публику, пусть даже в лице единственной грустной дамы. — А вы в Москве живете или в Феодосии? — настойчиво требовала общения подруга, не дождавшись комментария про погоду.
Женщина хлюпнула носом, все так же продолжая глядеть в окно:
— В Ялте. Хотелось быстрее уехать, поэтому села на этот поезд…
— А что вы делали в Москве? — продолжала лезть в душу Светка. Ей было весело эпатировать тетку, потому что больше заняться было некем.
— В Москве? — задумчиво переспросила «жертва» и высморкалась в платок. — В Москве я навещала могилу своего дяди…
Нам стало неловко, и мы переглянулись, не зная, как ведут себя после таких слов.
— Поня-я-ятно, — тусклым голосом произнесла Светка и сделала гримасу «разговор, увы, закончен».
Абсолютный слух подсказал мне, что во фразе «хотелось быстрее уехать» был сигнал неблагополучия. Тетка еще не была потеряна для нас…
— А на каком кладбище? — проявила я неподдельный интерес, потому что ходила с классом на Ваганьковское к Высоцкому и на Новодевичье ко всем.
— Да какая разница?.. — Она шумно выдохнула печаль вместе с сигаретным дымом. — Вы навещать не пойдете, а я и так знаю…
И опять во фразе «вы навещать не пойдете» прозвучала совсем не наша беспечность, а затаенная обида.
— А что с ним случилось? — отважилась спросить я.
— Его расстреляли, — четко ответила женщина и смело посмотрела мне в глаза. И потом также на Светку.
Та аж застыла с бычком на губе.
— Расстреляли?! — удивленно переспросила я. — Кто? А у нас разве расстреливают?
Тетка усмехнулась и вытащила новую сигарету.
— Оказывается, бывают исключения…
Мы со Светкой не знали, что говорить. Наверное, убийца какой-то? Мосгаз вроде был такой. Ходил по домам, типа для проверок, а потом убивал доверчивых жильцов. Но вроде это было очень давно, еще до нашего рождения. И не факт, что его… расстреляли? Ничего себе поворотик.
— А как фамилия вашего дяди? — спросила в лоб сообразительная Светлана.
— Соколов. Юрий Константинович.
— Директор Елисеевского гастронома? — уточнила Светка. Она любила, когда все видели ее осведомленность.
— Да… Возможно, для кого-то он преступник, но поверьте — это не так. Точнее, не совсем так.
Ну, нам не нужно было объяснять, что все родственники всегда считают своего невиновным. Про это дело писали в газетах, а мама мне рассказывала, что чья-то бабушка пошла в Елисеевский за селедкой, а в огромной круглой банке оказалась вовсе не сельдь, а черная икра! Типа, когда фасовали, перепутали случайно. Сознательная бабка отнесла банку обратно в гастроном и пошло-поехало. По цепочке выявили всех ворюг. Главного расстреляли, всем остальным дали большие сроки.
— Дядя — порядочный человек, участник войны, у него много наград… было. Вроде человек с таким высоким положением, а никогда не забывал поздравить всех родственников с праздниками, заботливый такой. А кто в торговле не ворует? К нему со всех сторон лезли с деньгами. Даже намекать не нужно было — кому телятину, кому икорочку, семужку — конвейер элиты целый день. Он ведь молодец — хозяйственник хороший был, берег продукты. Купил импортное оборудование, чтобы продукты не портились, ну, наверное, на этой экономии деньги тоже делал. Но не для себя!..
— Как делал? Печатал, что ли? — уточнила с видом знатока Светка.
— Да нет, — догадалась я, — наверное, списывали продукты как испорченные, а они свежие были. Их продавали, а в документах они числились как тухлые. Правильно?
Женщина чуть усмехнулась и кивнула.
— А деньги где? Вам что-нибудь досталось? — заинтересованно спросила Светка.
— Ну что ты говоришь, — одернула я подругу. — Какая тебе разница?!
Но женщина не обиделась, лишь запальчиво ответила:
— Да никаких денег нет! Все на взятки уходило — там ведь цепочка была высокопоставленных чиновников. Им все и шло. Конечно, Юка (так мы его звали между собой) не бедствовал, но с его положением и знакомствами это было бы странно.
— Между прочим, нарком продовольствия Цурюпа в голодный обморок падал — настолько честным был! — напомнила я тетке историю. (Кстати, помнится, в школе пятерку схватила за выразительный рассказ про идейного большевика.)
— Это советская пропаганда. Ваш Цурюпа отнимал хлеб у крестьян, обрекая их на голодную смерть. Оппозиция критиковала такие драконовские методы Цурюпы, а он знаете, что сказал?..
— Конечно, знаем, но… забыли, — соврала Светка, которая под страхом смерти не призналась бы, что чего-то не знает.
— Сказал: «Все, что мы делаем, делается твердо и неукоснительно, а кто нам на этом пути встретится, будет разнесен вдребезги».
— Прямо как сейчас, — покачала я головой.
— Вы правы — нашего Юру сделали козлом отпущения в борьбе за власть.
— Ну это вы загнули, — по-хамски высказалась Светка. — Кому это надо? Просто наказали за то, что попался.
— Леонид Ильич был уже совсем слаб, и Андропов стал расчищать себе дорогу к власти, а Гришин ему мешал. После показаний дяди КГБ рассчитывало получить неоспоримый компромат на соперника Андропова. И они его получили. Дядя до конца верил, что в обмен на показания ему смягчат приговор. Он честно рассказал про всю криминальную цепочку — кому давал взятки, у кого брал. Но его обманули…
— Но ведь других не расстреляли? Значит, он самый виновный был? — наивно спросила я.
— Это был показательный процесс — чтобы другим неповадно было. Одного посадить — другие языки прикусят, второго расстрелять — больше уважать будут. Ведь когда дядя давал показания, абсолютно верил, что новая власть пришла творить добро. Но его расстреляли…
Мы такие подавленные были… Даже представить трудно, как это? В мирное время человек идет на расстрел за взятки в стране, где воруют все кому не лень. Что творилось у него в душе, о чем он думал, что вспоминал? К кому мысленно обращался? Не знаю, как Светка (на нее не смотрела), но я заплакала.
И женщина заплакала. Точнее, она и не переставала плакать, просто мы думали, она простудилась от холода в тамбуре.
Потом горемычная ушла в вагон-ресторан, а мы вернулись обратно на свои места.
— Бедная семья, какой ужас, — никак не могла успокоиться я. — Тебе жалко ее?
— Не очень. Видала, в вагон-ресторан пошла? Откуда такие бабки по вагонам-ресторанам ходить? Там же дорого!
Не знаю. Я запуталась, кому верить — вор или не вор? Но такая зверская расправа! Расстрел за взятки? Как-то чудовищно жестоко…
— Неужели борьба за власть в наше цивилизованное время может сопровождаться кровью? — спросила я Светку как старшую.
— Да вполне! Помнишь, как нас в прошлом году гоняли из кинотеатров, проверяли документы, почему не на работе? Я уже тогда почувствовала недоброе!
Я засмеялась, потому что вспомнила. Действительно прикольно было!
— Видишь, каждый по-своему осуществляет лозунг этого твоего Цурюпы: делать твердо и неукоснительно, а врагов в щепки разнесем.
— Кто не с нами — тот против нас, — уточнила я, потому что никогда не запоминала длинные цитаты. Ну, конечно, кроме «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Эту фразу из «Партийной организации и партийной литературы» В. И. Ленина я вызубрила наизусть от страха получить двойку. Из других соображений вряд ли станешь учить это…
Мы улеглись на полки, но не спали, а думали.
— Свет, — шепотом позвала я подругу, свесив голову вниз, — а ты была когда-нибудь в Елисеевском?
— Была конечно, но давно, ничего уже не помню, — соврала Светка, потому что слишком быстро ответила.
— А я была-а, — мечтательно протянула я. — Там при входе в магазин всегда молотым кофе пахло. Столько сортов разных! А внутри прямо волшебное царство было — везде лепнина, люстры невероятные висели, пузатые высоченные прилавки…
— Почему высоченные? Как же до них покупатели дотягивались? — логично заметила Светка.
— Ну я же маленькая была — мне казалось, что они где-то под потолком магазина, ха-ха… Мама привела меня туда, хотела лепнину показать, а я конфеты увидела… Ну, слезы, конечно, уговоры… Но мама строго следила за лишними тратами, так мы ничего и не купили…
— Бедный ребенок, — зевнула Светка, заворачиваясь во влажную серую простыню.
— Не… Я тогда решила, что раз дорого, значит, я должна сама заработать. Утром, когда мама ушла на работу, я взяла один из своих рисунков, сама оделась и пошла в Елисеевский. Но пока шла по длинному коридору коммуналки, меня соседка из другой комнаты поймала и, охая, вернула на место.
