Почти всю ночь Амрис провел без сна, лихорадочно думая, что предпринять. На следующий день он почувствовал настоятельную необходимость посоветоваться с Найрой. Как ни тяжело было это признавать, но из них двоих она обладала куда более яростным и неукротимым духом. Амрис выкрал ключ у горничной, носившей Найре еду, выпустил ее из супружеской спальни и спрятал в своей комнате.
Первое, что сделала Найра, оказавшись с ним наедине — размахнулась и дала ему звонкую пощечину.
— За что? — возмутился он.
— Как ты мог совратить чистого и невинного эльфа! — сверкнула она глазами.
— Твой чистый и невинный эльф сам меня совратил! — выкрикнул в запальчивости Амрис. — Если хочешь знать, у него опыт в этом деле еще побольше моего!
Найра чуть было не вцепилась ему ногтями в физиономию, однако он успел сунуть ей в руки стакан с водой, которую она немедленно выпила. Еще немного поссорившись, они решили, что сейчас важнее освободить эльфа из лап хозяина замка, а уж вопрос, кто кого и зачем совратил, они выяснят позже. Зато в подробностях и окончательно.
Полагаться им приходилось только на себя. Слуги в замке, конечно, их любили и уважали, но вассальный долг заставлял их повиноваться лорду Амрану. Даже если упомянутый лорд захочет вывесить шкуру гостя на воротах.
— Я даже драться не умею! — в отчаянии выкрикнул Амрис.
— Вот лучше бы этому учился, чем бегать за мужиками! — заявила безжалостная Найра, и они снова поссорились.
В конце концов они решили, что пойдут вдвоем, и если дело обернется плохо, Найра будет звать на помощь и кричать, что хозяин замка сошел с ума и хочет всех поубивать. Может, и сработает.
Норт, одетый только в расстегнутые штаны, как раз занимался тем, что раскладывал на голом животике Гилморна кусочки фруктов, собирал их губами и запивал красным вином. Гилморн, привязанный за руки к спинке кровати, облизывал губы, корчил умоляющую мордашку и получал дольку яблока с ладони или глоток вина с поцелуем. Говорить словами о том, чего ему хочется, было запрещено.
В дверь начали ломиться.
— Тебя спасать идут, — прокомментировал Норт. — Открыть?
Гилморн отчаянно замотал головой. Норт усмехнулся и пошел открывать.
Распахнув дверь, в комнату ворвался Амрис, выставив перед собой обнаженный меч.
— Ты немедленно отпустишь нашего гостя, Амран! — заявил он, подкрепляя свои слова угрожающим жестом.
— Брось игрушку, братец. Порежешься ненароком, — хамским тоном высказался эргелионский лорд, сел в кресло и налил себе вина.
— Смотри, как бы я тебя не порезал! — раздувая ноздри, в ярости крикнул Амрис. — Найра, освободи Эннеари.
— Амрис, мой тебе совет: лучше уйди и закрой дверь. Для твоей же пользы.
— Ты мне угрожаешь?
— По-моему, угрожаешь мне ты. А я всего лишь хочу уберечь тебя от того, что тебе вовсе не хотелось бы слышать. И вас тоже, моя дражайшая супруга, — он умудрился изобразить светский поклон, не вставая с кресла. — Всей правды вы не знаете, и лучше вам никогда ее не узнать.
Не обращая внимания на его слова, Найра подбежала к кровати и принялась резать ремешок, связывающий руки Гилморна. Бедный эльф чувствовал себя, как на сковородке.
— Вот что с людями делает любовь, — пожаловался Норт в пространство. — Нет, чтобы поговорить, разобраться.
— О чем тут разговаривать? Он же весь в синяках!
— Красавчик любит жесткий секс, только и всего. Спросите его сами, если хотите.
— Да в таком состоянии он признается в чем угодно!
— Лучше не злите меня, детки. У меня на этого эльфа больше прав, чем у любого из вас.
Покраснев до ушей, Гилморн натянул простыню до подбородка и мечтал только об одном: стать невидимым. Но мечте его не суждено было сбыться. Норт встал с кресла и гаркнул:
— Эй, блондинчик, ты язык проглотил??? А полчаса назад, когда ты сосал мой член, с языком у тебя было все в порядке!
— Лорд Амрис, леди Найравэль, заверяю вас, что все происходило по моей просьбе и согласию, — проговорил эльф деревянным голосом, опустив глаза.
Теперь ярость Амриса обратилась на него.
— Я хочу знать правду, и ты мне ее расскажешь! — прорычал он. Мягкого ласкового юношу было не узнать.
Гилморн понял, что ему не выкрутиться. Эру, с чего же начать? Он вздохнул и повернулся спиной.
Взмыленный конь мерил копытами дороги Южного Итилиена. Всадник был оборван и грязен, измучен долгой дорогой, его правая рука покоилась в лубке, через левый глаз тянулась черная повязка. И даже если бы он не был одет в замызганный, посеченный кожаный панцирь легкого пехотинца гондорской армии, любой бы опознал в нем воина, принимавшего участие в военных действиях.
Пролетело больше месяца, как закончилась битва на Пеленнорских полях, но слухи о стычках с орками, истерлингами, харадрим и прочими приспешниками Темного Властелина все еще долетали даже до здешних глухих мест. На каждом хуторе, в каждом городке всадника окликали, зазывали в таверну и расспрашивали наперебой. За кружкой эля он охотно делился новостями, живописал великую битву, красоты Минас-Тирита, величие нового короля и военную мощь Гондора. Посетители таверны едва не дрались за право угостить выпивкой защитника отечества. Городские бабенки заглядывались на его красивое лицо, которое не портил даже шрам через всю щеку. Старушки вздыхали: «Надо же, такой молоденький, а уже весь седой!» Старики подслеповато щурились: «Каких ты кровей-то будешь, сынок? Что-то выговор у тебя не нашенский. Из Харондора, поди?»
— Дол-амротский я, — объяснял словоохотливый воин.
— Это что ж, тебя прямо из лазарета с поручением погнали?
— Да я не служу больше. Списали, вчистую. Это мой лорд просил сюда съездить. Он-то как раз местный. Я у него оруженосцем был всю войну. Завещал он: если погибнет на поле боя, то я должен весть об этом доставить его жене и брату, в замок Эргелион.
— Эру Единый Благословенный, так Эргелион отсюдова милях в двадцати! Ты, значит, у тамошнего лорда служил?
— У него, — повесивши печально голову, отвечал воин. — Лорд Амран пал славной смертью на Пеленнорском поле, множество врагов порубив. Никто из людей не мог сравниться с ним в силе и доблести. Сотнями сносил он головы оркам и черномазым пришельцам с юга, и даже троллей и волчьих всадников не страшился. Только против самого ужасного из порождений Моргота не смог он устоять — черного дракона. Выползла тварь из огромных ворот, дыша огнем и усеивая землю трупами гондорских воинов. Но храбрый лорд Амран кинулся вперед, закрываясь щитом, и пронзил шею чудовища, так что черная кровь потоком хлынула из раны. Но успел дракон в последний раз дохнуть пламенем… — тут воин утирал скупую мужскую слезу, а окружающие ободряюще похлопывали его по плечам, — …и не стало доблестного лорда Амрана, и пепел его развеяло ветром…
Потрясенным слушателям предъявлялся закопченный шлем, который оруженосец вез в замок Эргелион, дабы передать его сыну и наследнику лорда Амрана. Долго еще после отъезда молодого воина необычная тишина царила в таверне, прерываемая только глубокомысленными замечаниями вроде: «Вот оно, значит, как!» «Да, кум, и не говори!» Особенно трагичным казалось то обстоятельство, что именно черный дракон был неофициальным гербом замка Эргелион. Нашлись, конечно, и те, кто счел это карой свыше за распутную жизнь. «Видал, какого он себе оруженосца завел? — шепнул один из посетителей трактирщику. — Смазливый, что твоя девка, сережечки в ушах, коса до пояса, а как задницей вертит!» Конечно, молодой воин не заплетал в косу свои пепельные волосы, и доставали они всего лишь до лопаток, но в наблюдательности говорившему было не отказать. «Так война же, кум, — меланхолично ответил трактирщик, не гнушавшийся поставлять постояльцам шлюх обоего пола. — На войне как на войне, сам знаешь».
— Пусть утешением вам послужит то, что ваш муж сражался и погиб, как герой, — патетично завершил рассказ оруженосец и поцеловал руку леди Найравэль.
— Извините меня, — с трудом выговорила она, закрыла лицо рукавом и торопливо вышла из комнаты.
Лорд Амрис, с этой минуты законный владелец замка, догнал ее на галерее, залитой полуденным летним солнцем. Он обнял ее, и она, рыдая, спрятала лицо у него на плече.
— Ах, Амрис, это так ужасно…
— Не думал, что ты будешь так убиваться… по нему…
— Он ведь отец моего ребенка… и твой брат… каким бы он ни был, он не заслужил такой страшной смерти… ах, Амрис, этот оруженосец так рассказывал о нем, что даже мертвый бы заплакал!
Молодой лорд сам едва сдерживал слезы.
— Я знал, что он не вернется. В тот раз, помнишь, он сам сказал, что прощается с нами навсегда. Ну, не плачь, милая. Я позабочусь о мальчике. И о тебе. Амран хотел, чтобы мы были сильными. И чтобы мы постарались быть счастливы… без него.
