мудрее и обошел здание с торца, где красовалась вывеска «гостиница».
Он снял номер для молодоженов, и я красная как помидор прятала глаза, когда он забирал ключ на ресепшене и ставил подпись в документах, держа при этом меня на руках.
– А Марк с Дашей не обидятся, что мы займем лучший номер в гостинице? – прошептала ему на ухо, когда Суворов неверной рукой пытался вставить ключ в скважину. Крепче стиснула его шею, и он перехватил меня удобнее, но с рук не спустил.
– Они уедут к себе, сестра сама мне об этом сказала, – ответил, и дверь наконец открылась. Пашка внес меня в номер и не стал размениваться на маленький диванчик в мини-гостиной, и сразу пронес меня в спальню. Широкая кровать, застеленная белоснежным покрывалом, была усыпана лепестками роз, и мы на ненадолго зависли, соображая, откуда они тут.
– Может, все же…?
– Нет! – безапелляционно отрезал и бережно опустил меня поверх покрывала. Рядом со мной лег ремень. – Проясним пару моментов, Журавлёва.
Его слова немного напрягли и на долю секунды флер очарования вечера померк.
Кивнула, складывая сцепленные руки на коленях, а Суворов поддел мой подбородок по-прежнему стоя надо мной и заглянул в глаза.
– Я должен быть уверен, что ты осознаешь, на что подписываешься, – дождавшись кивка, Пашка удовлетворенно полуулыбнулся, и его рука на моем подбородке легонько сжалась. – И должен быть уверен, что ты готова принять те последствия, которые возникнут кхм…наутро…
– Я согласна Паш, – перебила его, легонько ведя плечом. Бретелька будто по заказу соскользнула, и я заметила, что Суворов сглотнул и запустив палец за ворот своей рубашки ослабил галстук, будто тот нестерпимо жал. – На всё…
Фраза повисла в воздухе, делая его давящим и густым как в ту нашу первую встречу, когда Суворов из Пашки-друга превратился в Пашку-искусителя. Мой взгляд опустился на ремень, и я вновь посмотрела на Суворова, который заметил легкий кивок моей головы, и это послужило отмашкой.
Мысленно он сорвался с цепи будто дикий пес, но остался стоять, лишь взгляд напитался пугающей тьмой, и мои губы разомкнулись, потому что стало тяжело дышать. Грудь распирало давно забытое возбуждение и нетерпение.
Суворов медленно взял в руки ремень и мое сердце ухнуло вниз, когда он провел черной кожей по моему обнаженному плечу. Соски затвердели от этой нехитрой ласки, и вторая бретелька, повинуясь небрежному движению пашкиной кисти, соскользнула, и лиф под собственной тяжестью опустился, оголяя вершинки груди. Край платья зацепился за соски и остался на них, а Суворов рывком сдернул галстук и расстегнул пару верхних пуговичек рубашки.
– Журавлёва… – не произнес, просмаковал мою фамилию, и низ моего живота стал сладко пульсировать, когда Пашка небрежно подтолкнул мысок моей босоножки, призывая раздвинуть ноги. Подчинилась, но узкий крой платья позволил сделать это лишь наполовину. Пришлось привстать и слегка поддернуть юбку вверх, оголяя щиколотки и часть икр. Разрез платья разошелся над коленями, и я смогла раздвинуть ноги ровно настолько, чтобы между ними вклинился стоящий надо мной Суворов. – Знала бы ты сколько ночей я об этом мечтал…
Его голос звучал сдавленно, и я облизала губы, и подняла потяжелевшие веки, ловя потемневший взгляд Суворова. А потом мои руки сами потянулись к молнии на его брюках, но я успела коснуться ее лишь вскользь, Пашка перехватил мое запястье не позволяя высвободить уже набрякший от желания член. А ведь я видела, как сильно вздыбилась его ширинка и каким он был твердым не сложно было догадаться, но Суворов предпочел меня осадить.
– Я сам.
Произнес твердо, даже грубо, и я уже почти сошла с ума от возбуждения, поэтому поддела подол платья и, в отместку за неподатливость этого властного гада, задрала ткань выше и оголила прозрачные трусики из тонкого фатина. Они были лишь формальностью, но с таким платьем другое белье было бы просто неуместным. Пальцы, сжимавшие ткань платья, заскользили вниз под озверевшим взглядом Суворова, и как только я коснулась себя сквозь трусики, по запястью легонько хлестнул ремень.
– Это моё… – сдавленно произнес и повел кончик ремня по внутренней поверхности моего бедра, чтобы окончательно свести с ума. – Каждый сантиметр твоего тела теперь мой. Ты сама подтвердила это, помнишь, Журавлёва?
Его слова звучали жутко порочно, и мои бедра напряглись в сладкой судороге, а низ живота сжался от предвкушения.
– Да, я твоя… – ответила, едва сумев подчинить горящие от желания губы, и Пашка вдруг резко рухнул на колени около кровати и рывком содрал с меня белье, порвав резиночки к чертям. – Суворов!
– Рот закрой! – отрезал безапелляционно, а потом как одержимый припал к моим губам, впечатывая в них поцелуй. – Каждый сантиметр, Журавлёва…
Напомнил, и тяжело дыша отстранился. Его пальцы коснулись лифа платья и дернули его, оголяя грудь до конца. Я рвано выдохнула, Пашка склонился и втянул в рот ноющий сосок и острое возбуждение пронзило как раскаленный прут.
– Сладкая, – Суворов припал и ко второй груди жадно сцеловывая с нее влагу, и одновременно с этим его палец умело проник в меня и бережно растянул, касаясь чувствительной точки внутри. – И тесная…
Легкий поворот кисти и моя спина выгнулась, сознание поплыло, а на губах этой сволочи заиграла победная улыбка.
– И такая же чувствительная… – резкий толчок и перед моими глазами разлетелись искры, когда Пашка сорвал мое дыхание с цепи и вставил внутрь уже два пальца. – Давай любимая, намокни для меня…
И это было последним, что я запомнила, потому что дальше начался беспредел. Пашка уверенно толкался внутрь, вводил пальцы до основания, а потом вынимал, касаясь той самой точки. Я как одержимая сжимала покрывало в кулаках, пытаясь удержаться за него и не рухнуть в бездну раньше времени, кричала родное до боли имя Суворова, а тот ловил мой кайф и наслаждался. Будто напитывался этим триумфом надо мной, смаковал эту власть, упивался ей.
И в тот самый миг, когда мое тело было уже готово рассыпаться на кусочки, Пашка рванул ширинку, высвободил огромный член и, рывком дернув меня на самый край кровати, вошел в меня, одним уверенным движением отключая мой разум.
Расшибло о тонкий лед разума. Рассыпало на кусочки. Взорвало эмоциями. Накрыло кайфом.
Всхлипнула, прижалась к его груди своей, а потом почувствовала, как Суворов уронил меня спиной на кровать и придавил собой. Лепестки и покрывало холодило голую спину, грудь горела от жара его тела, а внутри все будто взрывалось от острого оргазма. Пашке понадобилось лишь пара движений чтобы догнать меня, и в ту же секунду я почувствовала его пульсацию глубоко внутри.
Он зарычал, содрогнулся и излился в меня, пульсом выталкивая обжигающий жар, наполняя меня собой.
Мой собственный пульс бил в горле, сердце гулом отдавалось в мозгу, и я подняла тяжелые
