где я уже должна была придумать что-то еще, чтобы стать с ним ещё ближе и подходить к желаемому, а именно в получении лояльности и доверии, он обратился ко мне:
– Это всё, конечно, здорово, но у тебя не получится.
Я поперхнулась чаем.
– Ты о чем?
Он закатил глаза.
– Хорошо бы было, если бы ты и вправду такой была, как в эту последнюю неделю, но я знаю, что это не ты. И прекрасно чувствую, как ты улыбаешься, но в душе ты всё вокруг ненавидишь. Чтобы ты не задумала, я скажу тебе «нет», то есть, в том, чтобы дать тебе спокойно выходить на улицу и, тем более, без меня. Я никогда не отпущу тебя, ты здесь навсегда, какую хорошую ты бы из себя не строила. Если ты хотела к себе хорошего отношения, не нужно было врать мне и заваривать всю ту кашу, – сказал, собираясь уходить, но вдруг резко остановился. – Я не прошу меня любить, однако врать, юлить и за моей спиной плести какие-то свои планы, противоречащие сказанному мне категорически нельзя.
У меня вся земля ушла из-под ног. Всё то, во что я верила и надеялась, рухнуло в одночасье.
Мужчина ушёл, оставляя меня наедине с полным непониманием, что мне делать дальше. Может, мне стоило догнать его и убедить в обратном, но я просто не могла, не было сил.
Видимо, если это и был мой последний план, то его уже нет. Никакого нет. Дровосек похоронил меня живьём.
Проснувшись утром, я решила ничего не делать и не говорить.
Когда дровосек пришёл на обед, я ничего ему не сказала впервые за всё время, более того, игнорировала его взгляд, всё время глядя в пол.
И даже запретила себе думать, тупо смотря на ножку кресла или стола.
Конечно, так и недалеко с ума сойти, но тут и смерть была близка, так что выбора не было.
Дровосек продолжал мне давать задания по уборке, готовке и стирке, где я молча кивала без всяких язвительных комментариев, делая всё сказанное им. Со временем он добавлял её больше, явно проверяя меня на прочность, прекрасно зная, что я ненавижу этим заниматься, но я продолжала молча выполнять домашнюю работу, так и за весь день ни разу на него не посмотрев и не о чем не подумав, кроме как о каких-нибудь красивых цветах, которые мне дарили на первое сентября или последний звонок. В общем, о какой-нибудь хрени, которая самой мне была неинтересна.
На следующий день всё повторилось. Мне так понравилось быть уединенной в себе, что даже и притворяться особо не надо было. Утром я ходила в спортзал, потом читала, затем приходил мужчина и давал мне работу, а после я либо смотрела фильм по телевизору, все-таки решив воспользоваться техникой, либо грелась у камина и клеила из спичек небольшой домик.
Дровосеку, кажется, было наплевать. Он брал своё, когда ему надо было, а потом уходил по своим каким-то аморальным делам.
Хоть меня относительно устраивала такая жизнь, но я сама, не замечая того, превратилась в мышь. Мне сложно было поверить, что у меня была какая-то жизнь до этого, где я кем-то была, у меня имелись семья и друзья, какие-то цели.
Теперь я просто ничто.
С какого-то момента я перестала вообще есть, менять часто одежду, чтобы не стирать, вообще ничего не говорила, даже когда оставалась наедине, не поднимала взгляд выше пола, в конечном итоге привыкнув.
На слова дровосека я только кивала, а где не была согласна, хоть и это случалось редко, вертела головой, но, как и обычно, это ни на что толком не влияло. Какое-то время, дня 3, он, наверное, думал, что я просто обижаюсь или расстроена, поэтому я так себя веду и это скоро пройдет, однако, когда я начала рвать, например, рукава, просто задумавшись на ровном месте, а затем ходить оборванкой, не меняя и никак не следя за собой, а именно: не чистила зубы, не расчесывалась, принимала душ через день, перестала ходить в спортзал, читать, прочее, – он заметно напрягся. Я огородилась от всего, предпочитая сидеть возле камина и строить спичечный дом. Больше меня ничего не интересовало. И я очень была похожа на сумасшедшую, хоть и не прикладывая к этому почти никаких усилий. Может, так это и было.
Прошло еще три дня.
Я становилась еще более асоциальной даже с ним, предпочитая уже и не кивать на его слова и не подавать других признаков того, что я его слышу и слушаю. Он явно злился, я чувствовала это, но меня это не напрягало.
Что бы он не сделал, я уже и так мертва, стучит у меня сердце или нет.
И он это прекрасно понимал.
Еще через два дня я начала ходить не поднимая ног, а днём подолгу лежала и смотрела в потолок. Сначала было сложно, но потом привыкла.
Когда он трахал меня, я мертвым взглядом смотрела перед собой, стараясь максимально стать трупом. И, в какой-то степени, у меня даже получалось. Этот навык, если можно так сказать, научил меня не плакать и быть спокойной, в любом случае, по сравнению с тем, что было.
Дровосек, видимо, освободившись от дел, начал чаще быть дома, провоцируя меня на диалоги. Сначала он пытался пригласить меня цепляющими темами в обсуждение или поговорить о чем-то неважном, что тоже иногда повышало мне настроение, отвлекая от реальности.
Однако я молчала, даже не повернув голову в его сторону и продолжая лежать гипнотизировать в потолок.
– А посмотреть фильм хочешь? -спросил, доставая диски, которые я чаще всего использовала.
– Нет.
– А заказать суши?
– Нет.
– Принять ванную с маслами?
Я тяжело вздохнула, не выдержав.
– Нет.
Мужчина, посчитав это за небольшую победу, ринулся в бой дальше: шли и настольные игры, и достроить вместе спичечный домик, и, туда же, килограммы спичек, раз они мне нравятся, и сходить в библиотеку, заняться греческим, другое. Дровосек закидывал меня всем этим, будто пытаясь попасть скомканным листиком в урну, но на расстоянии в 600 метров и со зрением -10 в каждом глазу.
И, как ни странно, он потерпел поражение. Я сама удивилась, насколько безразличной я могла быть.
Но, увы, это всё продлилось недолго.
Дровосек начал использовать метод кнута. Он пытался пощекотать меня, подёргать за волосы или залезть рукой в трусы. Но и тут я почти осталась непреклонной или, по крайней мере, это не разговорило меня.
