У Катарины были точно такие же шансы. Просто она неудачно попала… На футболиста. И теперь мама Катарины раздула из этого целую историю. Совершенно зря. Она что, черт побери, думала?! Что ее дочь играет с Марксом по вечерам в шахматы в этих отелях? А теперь поналезли полиция, журналисты. Вынюхивают педофилов, хорошая тема для новостей. А какая там педофилия?! Это был их собственный выбор. Наташа уже давно чувствует себя взрослой и знает, как играют в эти игры. Она сумеет сделать мужикам такие вещи, которые ее сверстницы и назвать-то правильно не могут…
А мать Наташи? Что она сказала бы об этом? Наверняка она ничего не знает. Наташа уже давно живет только с отцом. Отец работает с утра до вечера, чтобы заплатить за квартиру и купить ей пару безделушек. Мама уехала в Цюрих, когда Наташе было пять лет. Та тоже хотела быть моделью. С матерью с тех пор нет никаких контактов. Наташа иногда скучает по ней. Может, когда-нибудь мать увидит ее в каком-нибудь гламурном журнале. И, может, тогда ответит на письма дочери…
Сегодня утром я остановил свою машину на том же самом перекрестке. Индус-продавец постучал в стекло моей машины. Я купил газету. В ней не было ни единого слова о Магде.
Сердечный привет,
Януш Л.
Варшава, воскресенье, вечер
Дорогой Януш,
почему твои книги вызывают у феминисток агрессию? Ты, мужчина, писатель, относишься к женщинам доброжелательно, как никто другой. Припоминаю — и кто без греха, пусть бросит камень, — что наше знакомство началось с колкости с моей стороны: мне не понравилось, что героиня «Одиночества в Сети» в последний момент возвращается в дом, где она несчастлива, к мужу, несмотря на то что беременна от другого, кого по-настоящему любила. Тогда меня возмутил такой характерный для мужчин подход. Если кто-то и должен отказаться от любви, то это непременно женщина. Ты пытался объяснить мне причины такого финала, и хотя каждый из нас остался при своем, нам удалось подружиться. Почему я тогда так легко тебя простила? Просто я поверила в искренность твоих намерений, и вовсе не мужчины, а порядочного человека. Более того, со временем я поняла, что ты являешься образцовым феминистом. Ты не только любишь женщин, ухаживаешь за ними со свойственным тебе шармом, ты их просто уважаешь. Но понимаешь ли ты нас до конца? Не уверена, но, по крайней мере, пытаешься. Поэтому меня смущают направленные в твой адрес упреки, что ты хочешь поймать своих читательниц на фальшивые приманки. Иными словами, пытаешься их разжалобить. Как написала одна умная, что тем более удивительно, критикесса: «…играешь на чувствах женщин. Играешь и волнуешь. Как терапевт-любитель, заглушаешь, снимаешь женский мазохизм». Скорее всего, твоя новая «поклонница» не может спокойно спать по ночам. Поразительно, если учесть, что упомянутая тобой дама обычно занимается серьезными произведениями. Так что же ее заинтересовало в Вишневском? Почему ее так раздосадовало, что другие ее коллеги по собственной воле вносят твои книги в списки бестселлеров? Куда подевался их литературный вкус? Именно это и вызывает мое неприятие феминизма, сложившегося в нашей стране. Это деление женщин на тех, кто исповедует феминистские взгляды и по идеологическим соображениям не читает Вишневского, и тех, кто его читает. Ведь смысл феминизма заключается в том, что каждая ил нас делает свой выбор. Феминизм не имеет ничего общего с судом, который выносит приговор тем, кто не подчиняется. Поэтому, когда я слышу тираду, из которой следует, что Вишневского читают одни идиотки, которые все схавают, я начинаю возмущаться. Откуда берется их высокомерие, откуда они знают, что творится в душе каждой из нас или что должно происходить? Хотите учить, пожалуйста, учите, но домашнее задание каждый из нас все равно будет делать самостоятельно. Любая женщина, имеющая хотя бы небольшой жизненный опыт, прекрасно об этом знает. Математические формулы в феминизме не всегда работают. Пару дней назад я удостоилась чести (это не ирония) пообедать с Мадлен Олбрайт.[76] Что это за женщина! Она располагает к себе и восхищает. И не боится признаться в том, что на президентских выборах не станет из пресловутой женской солидарности голосовать за кандидата-женщину. Она будет голосовать за лучшего. Что касается ее преемницы и политического оппонента республиканки Кондолизы Райс, Олбрайт заявила, что ее раздражают СМИ, которые больше внимания уделяют тому, какие туфли она носит и насколько коротки ее юбки, а не тому, что у нее в голове. Тем более что она, без сомнения, умная женщина. Олбрайт считают феминисткой, но ей никогда бы не пришло в голову подвергнуть критике другую женщину за то, что та не разделяет феминистских взглядов и карьере предпочитает сидение дома. «Стала ли моя карьера причиной развода? Я всегда отметала этот вопрос. Я считаю его несправедливым по отношению к женщинам, которые хотят работать; кроме того, он содержит намек на то, что я вела себя эгоистично. Этот вопрос я отметала еще и потому, что не знаю ответа». Ты бы смог написать роман о взлетах и падениях, взяв за основу такую биографию, или сочинить феминистскую версию польского ремейка «Как закалялась сталь»?
«И с кастрюлями плохо, и одной нехорошо», — иронизирует Щука, комментируя твою версию женской судьбы, а у меня так и срывается с уст: такая судьба может показаться несправедливой только Щуке.
С уважением,
МД
Слупск, понедельник, вечер
Малгожата, я в Слупске…
Я приезжаю сюда в основном (иногда по пути заезжая в родную Торунь) на машине прямо из Франкфурта, чтобы преподавать информатику студентам математического и естественного отделений (собственно, на 90 % это студентки). На дверях маленького рабочего кабинета, который я делю с тремя другими людьми, висит табличка с надписью «Д-р наук Януш Л. Вишневский, профессор Поморской педагогической академии». Я вовсе не считаю, что я какой-то слишком особенный, но очень стараюсь донести до сознания студентов современную информатику. Много лет тому назад произошла «утечка» меня с моим мозгом из Польши. И вот уже пять лет я возвращаюсь в Польшу, в Слупск, и рассказываю, чему я научился в Германии, США или Великобритании. Эта выплата пусть и не всего долга, но она оставляет во мне приятное ощущение, что я выплачиваю хотя бы проценты. Мой друг, работающий в варшавском банке, убеждал меня, что для кредитных институтов выплата процентов гораздо важнее выплаты долга. Охотно ему верю…
Маленький и, по сравнению с Варшавой, Познанью, Вроцлавом или Краковом, очень уж провинциальный вуз, расположенным неподалеку от Устки, о которой часто вспоминают, когда приходит сезон отпусков. Иногда вечерами после девяти или десяти часов лекций я еду в Устку и гуляю вдоль пляжа, радуясь, что ничего никому я не должен объяснять. У меня совсем мет ощущения некой миссии, но я считаю, что так называемые провинциальные студенты ни в чем не уступают студентам учебных заведений, занимающих верхние строчки рейтингов. Разве что победнее и с более сильным стремлением к учебе, чтобы выбраться из этой бедности. Кроме того, на Слупске я остановил свой выбор по другим причинам, в том числе и личным. Здесь обо мне заботятся, здесь ценят мое присутствие, здесь мне дали компьютеризированное рабочее место, по мере скромных возможностей обновляется оборудование. Кроме того, я знаю, что студенты ждут меня и хотят слушать то, что я рассказываю им. Это, наверное, самое щедрое вознаграждение за мой труд. Другое вознаграждение, в денежном эквиваленте, поступающее на мой банковский счет, такое, какое есть, потому что, как говорится, чем богаты… Особенно если это богатство из бюджетной сферы. За свою жизнь мне довелось преподавать в нескольких учебных заведениях в разных странах. В Торуни (Университет Николая Коперника), в университете Майнца, в Нью-Йорке (City University of New York). А теперь я преподаю в Академии в Слупске. Если оценивать студентов, то должен признаться, что разницы практически никакой. Может, только студентки здесь исключительно привлекательные. Но это мое личное мнение… Зато теперь ты знаешь, почему я иногда пишу тебе из Слупска.
В Слупске «читают Вишневского». Это к комментариям к Щуке. Знаю это также от моих студентов. Сначала я подписываю зачетки, а потом и свои книги. Отсюда и мое знание. Я все думал, сколько же из студенток, которым я подписал книги, феминистки. Как-то раз в перерыве между лекциями я даже спросил. И не получил ни одного конкретного ответа. Эти юные женщины (но уже не наивная молодежь: я веду занятия на четвертом курсе) просто не интересуются феминизмом. Только одна из них (то есть из пятидесяти шести) громко заявила, что она феминистка. Но не стала отождествлять себя ни с тобой, ни с Дунин, ни с Графф, ни со Щукой. А поскольку она «высказалась», я использовал ее (интеллектуально) и стал раскручивать тему. Она заявила нечто весьма характерное: феминистки в Польше напоминают ей маленьких девочек, которых заперли на ключ в каморке. Они топают ножками, стучат в дверь, но ничего, кроме приглушенного шума, из-за двери не доносится. Они инфантильны, а порой и неловки, когда ведут себя как раздраженные «суфражистки в критические дни». Особенно те, что, уже будучи матронами феминизма, «разыгрывают из себя олицетворение вечной молодости, напяливают на себя маечки с изображением Мадонны». Кроме того (это она мне тоже сказала), феминизм не нуждается в руководительницах, потому что тогда он становится подозрительно элитарным и перерождается в нечто, что можно воспринимать как политику. А политика в Польше лживая и ассоциируется только с «грязью и комиссиями». Она сама хоть и феминистка, но любит, когда мужчина целует ей руку при встрече, и не видит ничего плохого в том, что будет гладить ему рубашки. При условии, что, если возникнет необходимость, он возьмет отпуск по уходу за их заболевшим ребенком, а ей позволит «делать карьеру». Ради общего блага. Я знаю, что мои книги читают в основном женщины. Я знаю это из полученных мною семнадцати тысяч мэйлов, свыше 72 % из них отправили женщины. Пожилые, молодые, из Польши и из-за границы, женщины с учеными степенями университетов, госслужащие, парикмахерши, кухарки, уборщицы, домохозяйки, продавщицы, студентки и ученицы. Каждый из этих мэйлов был своего рода рецензией. Одни состояли из единственной фразы, другие из четырех страниц. Я не вижу ни малейшей рациональной причины, чтобы мнение «критикессы из телевизора» было хоть в чем-нибудь более важным и ценным, чем мнение каждой из этих женщин. Если бы я так взвешивал эти мнения, то был бы антифеминистом. А как ты сама прекрасно знаешь, таковым я не являюсь. Ты увидела это точно в нашем интервью для журнала «Pani» (январь 2004), которое провокационно назвала «Раздеть феминистку». С сегодняшнего дня я знаю, что есть и такие феминистки, которых я хотел бы не раздеть, а одеть. Лучше всего в смирительные рубашки.
