В центре на 14-й воняло, как в ночлежке. Ясно, что клиентов запускали в девять и выгоняли в шесть, но за это время они успевали загадить воздух.
Бледный, шелушащиеся (от кожной болезни) морщинистые щеки, инспектор заметил книгу на моих коленях. Привстал заинтересованный, протянул руку "Можно?" Муссолини... Ты читаешь это?"
"Медленно. Для практики английского... Очень медленно." Я подумал, что совершил ошибку, взяв книгу с собой. Одной из причин для получения вэлфэр-пособия служило мне незнание английского. Основной причиной.
Инспектор помахал книгой коллеге за соседним столом "Посмотри на это, Джерри. Полюбуйся. Они теперь пропагандируют фашистов. Fucking publishing business. За мани они продадут родную мать... Их не ебет, какое влияние могут иметь подобные книги..."
Я хотел было успокоить инспектора, сказать ему, что даже уцененная до 99 центов книга "Дуче" очевидно не заинтересовала его соотечественников, пройдя мимо магазина, где я ее купил, я увидел, что цена на "Дуче" снижена до 79 центов, но я промолчал. "Do you like that book?", - спросил инспектор.
"Я не знаю еще. Он был бродягой в Швейцарии. Ночевал в ночлежках. Интересно."
"Он был один из самых крупных сукиных сынов в современной Истории", воскликнул инспектор, и вдруг схватившись за стол, объехал угол. Оказался рядом со мной, едва ли не упираясь в меня коленями.
"Может быть, - сказал я, стараясь звучать равнодушно. - Однако в Италии, где я прожил четыре месяца, простые люди говорили мне, что он построил дома для рабочих, дал людям хлеб и работу..." - Я хотел сказать, если Муссолини сукин сын для моего инспектора, не обязательно он сукин сын для всех.
Инспектор уехал на стуле на свое нормальное место. "Я говорю тебе, Джерри, однажды мы будем иметь здесь в Юнайтэд Стэйтс своего Муссолини или Гитлера. Черни у нас скопилось достаточно. Они лишь ждут сигнала. Суровый экономический кризис, и они выльются из вэлфэр-отелей на улицы..." Он покосился на меня, как бы подозревая и меня в намерении вылиться из вэлфэр-отеля на улицы в момент прихода экономического кризиса. Шлепнул моей книгой о стол рядом со мной: "Ты ищешь работу?"
"Sure, - сказал я вяло. - Но вы же знаете, в Нью-Йорке депрессия. Работы нет, тем более..." - я хотел добавить обычное "для не знающего английского", но не добавил, оборвал фразу.
"Я знаю, я знаю..." Собеседование вернулось в нормальное русло. Он обязан был вызывать Мр. Савенко раз в три месяца. Дабы оставить в моем досье запись о собеседовании. Он даже не мог развести передо мной демагогию, что он и другие американские налогоплательщики нас содержат. Нам они давали мани, которые недоплачивали нашим же бразэрс - беднякам. "Нью-Йорк Тайме" только что опубликовала статью "Вэлфэровские деньги", где объяснила, что платя работающим идиотам из национальных меньшинств по 2.50 в час, Америка содержит таких как я, да еще и имеет прибыль.
Двадцать минут мы дружно сочиняли фальшивую бумагу. Я называл ему имена организаций, в которых я якобы побывал за последние недели, ища работу. Он безостановочно писал, наклонившись над моим "делом", не переспрашивая меня, может быть даже добавил несколько организаций по своей собственной инициативе.
На скамье меж двух потоков Бродвея сидел полупьяный и злой Ян, дожидаясь меня. С бутылкой водки "Абсолют". Он приходил теперь в мой отель выпить со мной и поебаться с Розали. До этого он находил проституток на улице. Я рассказал ему о простом трюке со стуком в дверь и просовыванием банкноты.
Мы поднялись. В коридоре, у элевейтора, стоял почему-то комод. Мы подняли его и понесли. У меня в 1026 стоял точно такой же, но имущество мое недавно увеличилось. Я получил "в подарок" несколько ящиков рубашек, пиджаков и брюк. Проще говоря, наследник старика (я подрабатывал грузчиком в "Бьютифул мувинг") намеревался вышвырнуть тряпки на тротуар, я лишь спас их от мусорного трака. Если меня вдруг одолевало желание замаскироваться, я напяливал тяжелый черный костюм, могучий плащ и шпионом совершал по Бродвею круг почета. До 42-й и обратно.
"Тяжелый, бля, весь заплыл от краски, как бронированный, - выругался Ян, когда мы внесли комод в мою комнату. - Ты что, теперь и спишь с Муссолини, на хуя тягаешь с собой книгу!?" В голосе его звучало раздражение. Он был такой истерик, что лишние 1/2 кило веса, книга положенная мной на комод, раздражила его.
"Ходил на собеседование в Эмплоймент секцию. Обычно приходится ждать минимум час, делать не хуй. К тому же в юности дуче нахожу множество эпизодов, сходных с эпизодами моей юности."
"Бля, какой важный... Он находит..." Я чувствовал, что Ян меня за что-то уважает. Отчасти несомненно по причине того что я русский (Ян гордо называл себя антисемитом). Отчасти за то, что я жил себе единственным белым в отеле с черными. Отчасти за несколько статей, которые я успел напечатать в "Русском Деле", пока меня не уволили. А может быть потому, что я не был мрачен и истеричен подобно ему? "Слушай, а ты не находишь, случайно, что фашизм придет еще раз?"
"Трудный вопрос задали вы мне, товарищ..."
"Ты, бля, не кривляйся, Эдюня, я тебя серьезно спрашиваю. Здесь никого нет, ты, я и телевизор "Адвенчурэр"... Что ты думаешь насчет будущего фашизма? Я вот тебе признаюсь первый, открыто, что считаю себя фашистом. Ментально то-есть, а не членом чего-либо. Я за то, чтоб сильные люди правили миром, а не вся эта погань, только потому, что они удобно родились в нужном месте и посещали нужные университеты. Я за то, чтоб фашизм пришел опять."
"Знаешь анекдот про слона? У клетки со слоном стоит посетитель и читает табличку: "В день слон съедает 50 кг. моркови, 50 кг. капусты, 200 кг. сена..." Подходит сторож зоопарка. Посетитель спрашивает сторожа "А что, дед, правда слон все это может съесть? Так. много?" Съесть-то он съесть, да кто же ему дасть..."
Ян, сбросив ботинки, потер ступней о ступню. Носки на нем были рваные. Не по причине нищеты, но от небрежности. "И что ты этой басней хотел сказать? Я тебя не понял..."
'То что ты можешь сколько угодно считать себя фашистом, если тебе это льстит, но что ты можешь сделать? Система работает на подавление тебя, а не твоих мыслей. Ты эффективно подавлен: живешь еще с тремя бедняками на девяностых улицах в полуразвалившейся квартире, получаешь, как и твой покорный слуга (я ткнул себя в грудь) вэлфэр-пособие, подторговываешь пластинками, у тебя есть деньги на водку, иногда на темную дыру меж ног Розали... Ясно, что ты можешь сожрать много, как слон из анекдота. Тебе тридцать, ты можешь потребить много баб и хорошего шампанского и в тебе достаточно свирепости и истеричности, чтобы выпустить кровь из большого количества богатых обитателей Парк-Авеню и Пятой, но хто тебе дасть, Ян? Посмотри на себя в зеркало. Полупьян, челочка прилипла ко лбу, такими в телесериях изображают невысокого класса злодеев, районного, так сказать, масштаба... садящимися на электрический стул." В качестве свидетеля я указал Яну на телевизор "Адвенчурэр".
"На себя погляди", - пробурчал он, но я знал что он не захочет обидеться. Он ходил ко мне именно в надежде на такие разговоры, он специально заводил их, такие разговоры. Водку он мог пить и с тремя холостяками соседями. Мне разговоры с ним также были нужны. И не только потому, что он единственный продолжал посещать меня и не боялся "Эмбасси". Он еще был для меня крайним примером, как бы живым экземпляром человека, каким я могу сделаться, но каким не следует быть. Злобин был неприятный тип, без Шарма, поганый и опасный, как кусок старого оконного стекла, да... однако у него были жадные, свирепые грезы волка, а не домашнего животного.
"Тоже ничего хорошего, - согласился я. - В глубочайшем дерьме. Однако я менее злобен, чем ты. И у меня иногда просыпается чувство юмора, смягчающее меня. Посему я могу общаться и с тобой и с балетными пэдэ, - я кивнул в сторону окна. Там на Коломбус авеню видны были окна квартиры Лешки Кранца и Володи, танцора и балетного критика... - А ты, злой человек, с балетными пэдэ общаться не можешь."
Я достиг цели, он - загоготал. Ибо сидеть с ним и его бутылкой и слушать его рассказы о том, как сегодня утром ему опять хотелось напасть на богатую блядь, живущую в доме напротив, на 93-й улице, как он пошел за ней, и так как уже тепло и она вышла в одном платье, то он мог видеть какой формы у нее трусы, - эта перспектива мне не улыбалась. Я достал из крошечного холодильника редиску, колбасу, хлеб.
"Посолиднее ничего нет?"
"Куриный суп".
"Щи уже не варишь?" - ехидно осведомился он. Я читал ему пару глав из моей книги, еще когда я жил в "Винслоу". Первая глава начиналась с того, что я варю щи.
"Эпоха щей закончилась. Я живу теперь в эпоху куриных супов."
"И то верно, если все время жрать щи, желудок можно продырявить. С язвой жить хуево. Я вот мучаюсь..."
"У тебя не язва, ты сам язва", - сказал я, "Я не притворяюсь", обиделся он.
"Сорри. Неудачная шутка. Ты знаешь, я иногда думаю, что я мог бы быть таким, как ты, но..."
