Вальтон навис над нами с исследовательским выражением лица, стараясь понять механику того, что я делаю. Видимо, ему понравилось. Он удовлетворенно хмыкнул и пихнул подошвой поляковский зад. Бедный Поляков перелетел через голову с рукой на излом и в голос заплакал. Я отпустил его и, отряхиваясь, встал. Вальтон и все вокруг хохотали. Мои друзья – от радости (кто-то даже зааплодировал), Вальтонова команда – в поддержку лидера. Я стоял еще готовый к тому, что Поляков снова кинется на меня. Он рыдал. Потом, срываясь на визг, крикнул: «Пойдем отойдем!» Вальтон оборвал смех и, сузив глаза, тихо, но зловеще проговорил: «А ну пошел на…!» Поляков со скрюченным от мук позора лицом, всхлипывая, пошел прочь, сопровождаемый положенным в таких случаях улюлюканьем.
Вальтон по-свойски хлопнул меня по плечу и улыбнулся: «Молодец! Здорово ты его! Теперь вижу – самбист!» Окружение Вальтона кинулось пожимать мне руку. Некоторые мерили взглядами мою все еще хрупкую фигурку, и в глазах их читалось легкое замешательство – Полякова побаивались и они… Это произошло через два года после того, как, содрогаясь, я переступил порог борцовского зала ЦСКА.
К этому времени борьба самбо перестала быть для меня спасательным кругом. Незаметно для себя я сделался фанатиком. Учеба в школе перешла в разряд докучливой необходимости. В голове было лишь самбо, а все остальное не интересовало вовсе. В тот период я читал только разделы, посвященные самбистской и дзюдоистской тематике во всех средствах массовой информации.
Учительница математики изо дня в день повторяла: «Гаткин! Ты не сдашь экзамены! Ты тренируешь только мышцы, было бы неплохо, если бы иногда тренировал и голову». Я тупо упирал взгляд в доску с начертанными мелом каббалистическими символами. Высшая математика не стала для меня делом всей жизни. В голове тем временем шевелилась лишь одна мысль: «Через три часа тренировка – и это единственное, ради чего стоит жить».
К шестнадцати годам в соревнованиях я уже перестал проигрывать вообще. Если же это происходило, я делался невменяемым и мной овладевала одна страсть – схватиться с обидчиком и взять реванш.
Весной 1970 года я стал чемпионом Москвы среди старших юношей в весовой категории до 52 килограммов и вошел первым номером в сборную столицы. К тому времени я был самым стабильным и результативным борцом, неизменным капитаном команды ЦСКА. Команда считалась традиционно сильной, и на равных мы боролись только с динамовцами. Это было великое противостояние. Когда в командных состязаниях мы рубились «стенка на стенку», на трибунах стоял рев… Вспоминаю то время, и грудь сжимает от того, что все это в невозвратном прошлом.
К сожалению, не обошлось и без травм. Часто в пылу борьбы я забывал о своей безопасности. Те из приятелей, с кем я виделся нечасто, встречая меня, каждый раз отмечали, что я какой-нибудь частью тела сильно напоминаю Каменного гостя.
Мама, как о манне небесной, мечтала лишь об одном – чтобы я бросил спорт. Папа, напротив, мной гордился и ездил на все соревнования, фотографируя меня то в атаке, то на пьедестале почета.
Отец, если схватывался со мной, всегда оказывался на лопатках, хотя весил на двадцать килограммов больше. Болевых приемов и удушающих захватов я, конечно, не делал. Ему тогда было уже за пятьдесят.
Стал я и призером первенства Москвы по дзюдо. Чемпионом стать не мог, потому что весил пятьдесят один с половиной килограмм, а наилегчайший вес был до пятидесяти восьми. В этой весовой категории выступали те, чей вес намного превышал мой.
Как-то корреспондент «Советского спорта» был на тренировке сборной страны. Много фотографировал. Подошел к Степанову: «А вы смену-то сами растите или самородков выискиваете в других местах?» Олег Сергеевич показал на меня: «А вот этот шустрик – наш воспитанник. Дохляк был такой, что ветром его с ног валило. А подрастет – еще многим настроение будет портить».
Сам он очень много со мной занимался и один раз в тренерской достал из ящика стола и протянул мне вышитый Герб Советского Союза, который красовался на его кимоно в Токио.
– Возьми! Нашьешь, когда станешь членом сборной Союза.
Но, увы, этому не суждено было сбыться… На командном первенстве Москвы при подвороте на прием я зацепился стопой за плохо натянутую фланелевую покрышку ковра и получил тяжелейшую травму коленного сустава. Схватку тем не менее довел до конца и выиграл, даже вышел на следующую, но, начав атаку, упал как подкошенный, и с ковра меня вынесли. Потом было несколько операций на суставе и сопутствующие этому прелести.
В чемпионате Москвы весной я не участвовал – лежал в отделении спортивной травмы ЦИТО (Центральный институт травматологии и ортопедии). Оперировала меня Зоя Сергеевна Миронова. В тот период она была главным врачом олимпийской сборной СССР. Об этой знаменитой на весь мир женщине можно рассказывать много. В прошлом, еще студенткой медицинского института, она была неоднократной чемпионкой страны по конькобежному спорту. Получила звание заслуженного мастера спорта. Талантливая спортсменка, замечательный хирург, профессор Миронова, на какие бы вершины ни возносилась в спорте и медицине, была очень проста в общении. Она умела найти общий язык с любым человеком. Она вселяла уверенность в людей даже тогда, когда для оптимизма было весьма мало оснований.
Когда я лег на операционный стол, она, взяв в руки шприц с огромной иглой для внутрикостной анестезии, сказала: «Ну смотри. Чтобы принес мне потом билет на свои первые соревнования, на самые лучшие места; и попробуй не победить!» Она это всем говорила.
Тогда мне было 17 лет, а по отделению ходили суперзвезды мировой величины – фигурист Уланов (первый партнер олимпийской чемпионки Ирины Родниной), хоккейный вратарь Виктор Зингер, баскетболист Владимир Андреев, футболист Шота Хинчикашвили, гимнастка Нина Дронова… У меня рябило в глазах or обилия великих. Зоя Сергеевна культивировала в отделении дух надежды и веры. Многие спортсмены попадали туда с такими травмами, после которых обычные люди оформляют себе инвалидность. Подопечные Зои Сергеевны, возвращенные ею к нормальной жизни, не только снова выходили на старты, но и часто выступали даже лучше, чем раньше, до травмы, и портреты их снова не сходили с первых полос центральных газет.
Контрактура сустава с неполным переразгибанием колена и атрофией мышц голени и бедра у меня осталась на всю жизнь. Восстанавливался я трудно, но на прикидках к первенству Союза участвовал и выиграл у всех. Правда, на первенстве СССР мне не повезло – снова произошла травма.
Я направился в Институт физической культуры, но когда пришел в приемную комиссию, увидел, что абитуриенты на стадионе уже вовсю бегают, прыгают, подтягиваются… Приемные экзамены шли полным ходом. Да впрочем, я их все равно бы не сдал. С ногой было плохо, она болела, я хромал, сустав болтался. С табуретки не спрыгивал, а слезал.
В школе тренеров экзаменов вроде не было. Спортсменов туда принимали без особого отбора. Я приехал с документами. Мне обрадовались как родному: «О! Борцы нам нужны!»
Правда, сразу же выяснилось, что специализация по классической борьбе. Мой самбистский фанатизм не позволил мне пойти на такой компромисс, и я удалился с горделивым чувством сохраненной верности и самбистского целомудрия.
– Все! – сказала мама. – Хватит! Ты будешь поступать в медицинское училище, чтобы хоть в армию пойти со специальностью…
Перед самой армией я снова начал интенсивно выступать в соревнованиях, но до звания «Кандидат в мастера спорта» мне не хватило одной победы. По повестке я явился в военкомат, и через сутки нас погрузили в плацкартные вагоны и повезли навстречу соленым Балтийским ветрам, бомселям, румпелям, кингстонам и прочим военно-морским приключениям.
За время службы мне не раз довелось испытывать сверхнапряжение и физическое, и моральное, но полученные в секции навыки помогали перенести все без тяжелых последствий. Не хочется даже думать о том, как бы мне служилось, если бы не самбо…
Прямо с поезда, подметая клешами мостовую и полоща на майском ветерке гюйсом и ленточками, я двинулся в ЦСКА. Все было на месте – Дворец тяжелой атлетики и зал самбо – дзюдо на втором этаже. Георгий Николаевич поздоровался со мной так, как будто мы только вчера с ним расстались. Его губы и глаза чуть улыбнулись, а рукопожатие было, как всегда, мощным и дружеским. Для своего шестидесяти одного года он был весьма подтянут и силен.
– Ты что, прямо с вокзала?
– Да…
– Молодец. Завтра приходи на тренировку… За время моего отсутствия здесь появились новые борцы – молодые, честолюбивые ребята, новые лидеры и чемпионы. Те, кто был младше меня, уже стали мастерами спорта. Это было закономерно, но мучительно для меня.
Я начал усиленно тренироваться, но отстал здорово… Чуть не выл от горечи, когда меня бросали те, кто когда-то смотрел с уважением и мечтал о том времени, когда станет старше и будет бороться, как я…
