Не буду заострять внимание на всех событиях турнирной борьбы и жизни команды того периода. Все они достаточно описаны в футбольной литературе, и жаждущих получить дополнительную информацию я отправляю к книге нашего голкипера Олега Макарова «Вратарь», изданной в Киеве в 1963 году.
Расскажу лишь о Вячеславе Дмитриевиче Соловьеве, с которым мы до сих пор, несмотря на разницу в возрасте, поддерживаем дружеские отношения, и к его советам я внимательно прислушиваюсь.
Обаятельный человек, Соловьев-тренер не душил нас своим авторитетом игрока, был тактичен и исключительно требователен. Мы не могли, например, поверить, что он отчислит за нарушение режима на сборе ведущего центрального защитника, игрока в то время уже «в возрасте», но опытного и надежного. Соловьев как сказал, так и сделал, не став слушать ничьих возражений. Ему хотелось создать чистый во всех отношениях молодежный коллектив в киевском «Динамо», в честолюбии молодых он видел перспективу и решительно шел к намеченной цели. «Сила команды, – говорил Соловьев, – начинается с дисциплины и порядка. О них я буду печься, не щадя усилий, и добьюсь своего».
Настойчивым был Вячеслав Дмитриевич и при изменении функций игроков. Это сейчас футбол настолько универсален, что постоянные переводы из линии атаки в полузащиту или же из обороны в середину поля ни у кого не вызывают удивления. Тогда же амплуа было свято. Мне нравилось играть центральным нападающим, я и представить себе не мог другого места, а Соловьев предложил мне левый край. «Как левый? Он что, затирает меня, хочет перевести на фланг, где возможностей-то никаких нет, «спрятать» меня там?» – думал я тогда и до хрипоты спорил с тренером, который сумел перебороть мое упрямство и настоять на своем.
Где-то прочитал, что Соловьеву было, дескать, легко осуществлять любые перестановки игроков. Мы, мол, безропотно меняли амплуа в интересах команды, и это помогло нам определиться на тактических позициях, способствующих нашему признанию. Нет, все обстояло не так просто, как казалось со стороны.
Другой вопрос, что в целом в команде тогда установилась деловая, товарищеская атмосфера. И истинный факт – стремление каждого видеть свой клуб на передовых позициях.
При Соловьеве, уделявшем огромное внимание розыгрышу и исполнению стандартных ситуаций и справедливо полагавшем, что в результативной их реализации кроется немало игровых резервов, я стал разучивать подачу угловых ударов: один и в паре с Олегом Базилевичем, на общей тренировке и в индивидуальной, в жару и слякоть, на нашей базе и на стадионах других городов – но нескольку сотен корнеров в день.
С утра до ночи Вячеслав Дмитриевич убеждал нас в том, что мы сильнее всех остальных и уверенность в своей силе должны зарубить себе на носу, а иначе ничего серьезного не добьемся. Соловьев никому не давал обещаний: «станем призерами или чемпионами», но нам мысль о возможности достижения самых крупных в истории киевского «Динамо» успехов внушал постоянно, и прониклись ею все.
Сила убеждения – великое дело. Нас не смущали даже такие поражения в первом круге предварительного турнира 1960 года, как 1:5 от «Адмиралтейца». Прибавив значительно в круге втором, мы стали поговаривать ни много ни мало, как о золотых медалях, и здесь уже Соловьеву приходилось нас сдерживать, не нас даже, а наше залихватское настроение. «Поймите, – говорил он, – переоценка собственных возможностей не менее опасна, чем недооценка. Мы только-только стабилизировали состав, что торпедовцы сделали давно. Не собираюсь вас уговаривать не гнаться за ними, но как бы в этой погоне вы не перегорели до такой степени, что на финише и другие вас сомнут».
Перед очной встречей в Киеве – центральным, пожалуй, событием сезона – у нас оставались шансы на то, чтобы обойти автозаводцев внутри «золотой шестерки» команд, оставшихся после предварительного турнира, – такова была тогда формула первенства. Это могло произойти только в случае нашей победы. Поражение же фактически выводило в чемпионы «Торпедо».
Ажиотаж вокруг того матча я каждый раз вспоминаю, когда вижу переполненные трибуны киевского стотысячника перед официальным международным матчем. Тогда, правда, все было обставлено несколько торжественнее – музыка, горы цветов…
Наполовину наши надежды убил Борис Батанов, забивший мяч уже на третьей минуте. Но нас нельзя было остановить. Счет мы сравняли (Виктор Серебряников), а затем произошел момент, который мы иногда с Йожефом Сабо вспоминаем и переживаем до сих пор. Мы вдвоем остались против пустых ворот – нас вывел Базилевич, хотели протолкнуть мяч за линию, но только помешали друг другу и пробили выше. Следующий момент приходит на память, когда видишь недобросовестное судейство. Сабо сделал точнейшую передачу на вылетавшего из глубины Базилевича, удар – гол, огорченный вратарь торпедовцев Пеликанов кричит на своих защитников, понуро стоящих перед воротами, а затем зло швыряет мяч в центр поля, куда мы уже бежим, счастливые и довольные. Но… арбитр Крылов не позволил нам радоваться долго (а может быть, и не позволил стать чемпионами – уже тогда?), принял совершенно абсурдное решение, назначив от ворот «Торпедо» свободный удар за мифическое положение «вне игры». Второй гол забили соперники, в конце матча мы трижды попадали в штангу, но, как говорит Михаил Иосифович Якушин, «удар в штангу есть не что иное, как разновидность промаха».
Прав оказался тогда Соловьев: игра с «Торпедо», прорвавшим брешь в чемпионской гегемонии «Спартака», «Динамо» и ЦСКА, отняла у нас столько сил и нервной энергии, что мы едва не лишились не только «серебра», но и «бронзы». Лишь ничья или победа в последнем матче в Ростове-на-Дону могла принести нам второе место. С огромным трудом мы сыграли 1:1.
Накануне 1961 года Вячеслав Дмитриевич в беседе с рядом ведущих игроков команды высказал идею о некотором изменении тактического рисунка в игре киевского «Динамо». «Мы будем не правы, – сказал он, – если механически начнем осваивать бразильскую схему 4-2-4: у нас нет для этого исполнителей в линии обороны. Но мы должны разумно использовать тех, кто есть. В центре обороны должен быть создан плотный заслон из двух центральных защитников, один из которых при пашей атаке моментально идет вперед и усиливает полузащитников, и одного хавбека, назовем его для себя «стержневым». Когда мячом владеют соперники, нечего всем нападающим «околачиваться» впереди, двое из них обязаны составлять самый первый эшелон обороны». Схематично это выглядело 4– 4–2 при обороне в 3-3-4 при атаке. При такой игре должна была быть налаженной до автоматизма система взаимозаменяемости, взаимостраховки и перемещений в нужный момент. Этим мы и занимались в первые же дни нового сезона.
Идеальной с точки зрения реализации разработки получилась игра с теми же торпедовцами в первом круге финального турнира (из десяти теперь уже команд – чемпионат проходил вновь по новой формуле) в Киеве. Москвичи были впереди нас на очко, хотя перед началом финального турнира разница составляла четыре очка. Победа выводила нас в лидеры.
Болен был ведущий хавбек команды Войнов. Линию обороны составляли Кольцов, Щегольков, Турянчик и Сучков, среднюю зону вместе с Щегольковым и Турянчиком контролировал мобильный Сабо. Полузащитников было двое – Сабо и Биба, но при потере мяча к ним моментально подключались Трояновский (вот кто так и не раскрылся до конца, хотя имел фантастические данные – он умел в футболе абсолютно все!) и Серебряников. Проблем в этом матче у нас не было никаких, игра шла в одни ворота, и Трояновский и Биба забили по голу. К моменту ответной встречи мы опережали «Торпедо» на три очка, ничья в Москве 1:1 оставила все на своих местах, и 17 октября 1961 года в матче с харьковским «Авангардом» киевское «Динамо», выступавшее на своем поле, могло впервые стать чемпионом.
И стало. Еще не закончилась игра (счет был 0:0), как по стадиону объявили, что торпедовцы проиграли в Ташкенте и мы – чемпионы!
Спустя 25 лет, 17 октября 1986 года, мы сидели в номере московской гостиницы «Пекин» с Вячеславом Дмитриевичем Соловьевым. Я был в Москве в командировке, он заехал повидаться. Мы и не вспомнили бы об этой дате, если бы не заговорил о ней заскочивший на минутку наш друг народный артист СССР Олег Иванович Борисов, работавший в свое время в Киеве в театре Леси Украинки, затем в ленинградском БДТ, а сейчас – во МХАТе. И началось: «А помнишь… Болельщики… Пономарев…»
«А помнишь, Валерка, – сказал мне Соловьев, – как ты тогда после игры заявил: сейчас такое состояние, что, кажется, могу до сорока лет играть!» Что ж, мне тогда было 22, я и представить себе не мог, конечно, будучи в чемпионском настроении, что играть мне судьбой определено еще шесть с половиной лет, а потом…
«Болельщики, – вспомнил Борисов, – в каком-то едином порыве свернули принесенные с собой газеты в жгуты и подожгли их. Весь стадион – в факелах. Незабываемое зрелище!» Куда уж там забыть. Факелы запылали во время игры, после объявления результата «Торпедо», и на поле было довольно жутковато. Кто-то из наших подбежал к арбитру и сказал: «Товарищ судья, может быть, закончим, а? А то ведь сейчас стадион вспыхнет».
