Кроме того, характерно, что Виктор Петрович в силу гибкости натуры, психологической пластичности может с успехом ездить и на тех лошадях, которых принято считать «мужскими», и на "женских".
Поясню свою мысль. Когда речь идет о лошадях «женских» — легких, обладающих мягким от природы или отработанным упором в повод, это не значит, что ездить на них легче. В какой-то мере даже труднее. Тут всадник должен постоянно контролировать себя, поскольку малейшее лишнее движение — не неверное, а просто лишнее — сбивает лошадь с толку. Это не столько физически, сколько нервно утомляет всадника, заставляя его быть в постоянном напряжении. Лошадь же, которую всадник ведет, находится под его постоянным, твердым, я бы сказала силовым, контролем. Зато тут уж не уповай на то, что при твоей оплошности конь тебя вывезет. Он настолько рассчитывает на тебя, что растеряется, лишившись контроля.
Одним словом, есть лошади, которых надо уметь показать, и есть такие, которым нужно не помешать показать себя. Какова же лошадь изначально, видно в ее молодости, на свободе. Иные двигаются красиво и правильно: таким был Пепел. Другие скованны, точно на ногах путы: таким был Абакан. Правда, под седлом, стоило Пеплу упереться в повод, вольное его изящество тотчас утрачивалось. Но ведь всадник стремится сделать лошадь такой, чтобы она отвечала его характеру, физической силе, типу нервной организации. И поэтому я хотела уподобить Абакана Пеплу. Хотя понимала, что в данном случае "стадию упора" необходимо пройти — ее не объедешь и не перепрыгнешь.
Вообще же, и спортсмены-конники, и наши старые специалисты, воспитанные в кавалерии, считают, что сильный упор в повод — недостаток лошади. Однако есть противоположное качество, тоже недостаток, но служащий продолжением достоинства — так называемая бесповодость. (После опубликования фрагментов книги в журнале «Огонек» я получила много писем от любителей конного спорта с вопросами чисто специального характера. Им адресованы те несколько страниц, на которых я делюсь некоторыми соображениями по подготовке спортивной лошади. Будет вполне естественно, да я и не обижусь, если менее подготовленный читатель их просто перелистнет.)
С моей точки зрения, бесповодая лошадь — это не та, которая идет в полном сборе, почти не упираясь, постоянно отжевывая ртом и прислушиваясь к приказам, — «лошадь-пряник», мечта всадника. Бесповодая от всадника совершенно отключается, и хоть она тоже движется в сборе легко и свободно, однако при попытке переключить ее на другое движение либо не реагирует, либо начинает борьбу.
В отличие от Угрюмова, теоретика, я эмпирик. Сколько лет в седле, а иные истины открылись мне довольно поздно. Скажем, чисто опытным путем я обнаружила, что есть упражнения, не входящие в программу ни Большого, ни Малого призов, сами по себе с точки зрения техники вроде бы неправильные, однако дающие возможность правильную технику выработать. Своего рода подводящие.
Допустим, чтобы научить лошадь лучше делать принимание, надо на тренировке двигаться в манеже не наискосок, по диагонали, как полагается, а строго перпендикулярно к стенке, без малейшего продвижения вперед.
То же — с пируэтами на галопе. Нас учили словно закручивать спираль. Но в этом случае один темп обязательно приходится не на точку вращения. Однако вот парадокс: чтобы научить лошадь крутить пируэт, надо на время о нем забыть, двигаться на галопе то шире, то короче — «гармошкой» — и укорачивать до того, чтобы три-четыре темпа выходили почти совсем на месте. После этого чуть-чуть поведешь поводом и корпусом в сторону, и лошадь сама выполнит прекрасный пируэт.
Есть еще деталь техники, которую я поняла не так давно, работая на молодых лошадях.
На тренировках всадники чаще ездят на учебной рыси, и редко можно видеть строевую. А иногда во время разминки на строевой удается добиться от лошади (речь, напомню, идет о молодой) выразительных и красивых движений, но чуть попытаешься опуститься в седло, и все это мигом утрачивается.
Долгое время я не могла осознать причину этого явления. А потом сообразила: при строевой (облегченной) рыси, когда опираешься на стремя, можно практически не сжимать бока шенкелями. Но чуть сел в седло, невольно, для поддержания равновесия и сохранения посадки, с той или иной силой (в зависимости от тряскости лошади) бока сжимаешь. По-видимому, старая, опытная лошадь на это изменение не реагирует, поскольку привыкла, а молодая тотчас же рефлекторно напрягается, и непринужденность исчезает.
Вспоминая о работе с Пеплом, заново взвешивая прежний опыт, я открываю для себя, как было хорошо, что я много ездила на нем строевой рысью. Он был очень тряский, и рысь учебная выбирала из меня всю душу. Это уж потом, когда он стал старше, то, как говорится, "принял всадника на спину" (научился амортизировать поясницей).
Большая доза езды на строевой рыси в работе с молодой лошадью имеет еще одно преимущество — для тренировки рыси прибавленной. От посыла вперед юнец учащает движения, они становятся суетливыми. Но всадник может в какой-то степени навязать неопытному партнеру нужный ритм именно при строевой рыси — приподниматься с седла и опускаться в него, как бы слегка запаздывая по отношению к ритму лошади.
Как я уже говорила, Виктор Петрович работал с Абаканом, пока я была в США. Причем работал, как говорим мы, конники, "в руках" и "на вожжах".
"В руках" — значит, находясь рядом с лошадью на земле и держа за повод. При такой работе добиваются смягчения рта, подведения задних ног и уравновешенности, сбалансированности лошади. Иногда на лошадь сажают всадника, но только как груз. Этот метод именуется довольно своеобразно — "работа в руках с болваном". Пепел, помню, был настолько строг, что о подобной работе с ним речи быть не могло: однажды на тренировке он Сергея Филатова сильно ударил копытом в грудь.
Я "в руках" работать не умею, никогда не пробовала, а для Абакана такой способ оказался очень хорош, равно как и другой — "на вожжах", когда лошадь без всадника идет впереди, а тренер, держа вожжи, прикрепленные к трензелю, метра на четыре-пять сзади, точно пахарь за плугом. В такой позиции можно отрабатывать и менку ног, и пассаж, и пиаффе.
Всем этим и занимался с Абаканом Виктор Петрович, пока я уезжала, и добился изрядных успехов, за что я была ему очень благодарна.
На выставке "Спорт в СССР", экспонировавшейся в США в течение второго полугодия 1979 года, я работала три последних месяца как гид-переводчик и консультант. До меня эти обязанности несли и другие советские спортсменки — в частности, олимпийская чемпионка Мельбурна в метании копья Инесса Яунземе, ныне хирург-травматолог, кандидат медицинских наук, и Дайна Швейц, бывшая чемпионка Европы по гребле, кандидат химических наук. На выставке приходилось выполнять множество разных ролей и функций. Быть не только гидом, участвовать в телепередачах, в дискуссиях, которые проходили в студенческих дискуссионных клубах. Нужно было и экспонаты расставлять, когда выставка переезжала, даже красить заново стенды, что мы делали с огромным удовольствием. Самое порой увлекательное — заниматься не своим делом.
Но прежде чем перейти к тому, что мне представляется наиболее важным в пребывании за океаном, поделюсь впечатлениями о том, что особенно взволновало половинку моего сердца, приверженную конному спорту.
Родео, увиденное мною в Канзас-Сити, было частью многодневной церемонии с пышным названием "Королевское американское лошадиное шоу". Меня, кстати сказать, удивляет пристрастие американцев к термину «королевский», к короне в эмблемах магазинов, отелей, фирм. В том же Канзас-Сити комплекс, где проходила наша выставка (определить его функции нелегко: выставочно-отельно-конгрессно-торговый — пожалуй, так), именовался "Королевским центром", его герб тоже был увенчан короной… Что это — ностальгия по давним временам, когда Америкой владели заокеанские монархи, или знак того, что Штаты сегодня мнят себя всемирной монархией?
Итак, я впервые увидела родео — не по телевизору, а воочию. Ему предшествовал грандиозный парад-карнавал. По улицам безостановочно текли ярко разодетые ковбойские отряды на лошадях, подобранных масть к масти: сначала рыжие, потом вороные, гнедые… Маршировали оркестры девушек, предводительствуемые лихими тамбур-мажорами… Везли на автомобилях огромные потешные чучела… И опять — конники, конники, конники. Наверное, все канзасские обладатели лошадей выехали в тот день на улицу.
Потом началось само шоу, и начались для меня открытия.
Я всегда была уверена, что родео — это состязание на диких, необъезженных мустангах, которые, впервые почувствовав на спине всадника, стараются его сбросить. Вообще, слово «мустанг» звучало для меня романтично, табуны этих одичавших скакунов представлялись сплошь состоящими из красавцев и красавиц. А увидела я довольно неказистых лошадок, не блещущих статями и вовсе не диких. Они называются в приблизительном переводе "четвертными лошадьми", поскольку им нет равных в скачках на четверть мили. Благодаря мощному крупу и очень сильным задним ногам, придающим им особую резвость и поворотливость, они незаменимы для ковбоев — чтобы, например, гоняться за бычками.
