Не знаю, уж в каких потемках бродило сознание наших сотоварищей по ратному искусству, если считать, что восточная философия пролилась на него ослепительным светом. Где сейчас только не встретишь сине-красной наклейки Инь-Ян! Два цвета в круге, разделенные вьющейся полосой. Впрочем, современная наука широко использует эту идею и без ориентации на Восток. На языке Инь-Ян обозначается как «бинарные оппозиции», «единство и борьба противоположностей», наконец, просто одним словом — антагонизм. Происхождение идеи — ведическое. Однако такой значимости, как на Востоке, Инь-Ян нигде не имел. Почему? Вероятно, потому, что это — «мертвая» схема. В действительности ведь бытие не разделяется на «наших» и «чужих» в чистом виде. Такое деление весьма условно. Как догадался, вероятно, читатель, Инь-Ян имеет прямое отношение к теме нашего разговора, то есть к сопоставимости идейных структур Востока и Запада. Мягкие и жесткие стили, блоки и удары, раскрывающие и закрывающие энергию движения и т. п. — все это структуры основного для Востока закона регуляции.
Но давайте приглядимся — может, для регулирования все-таки чего-то не хватает? Кто, например, видел, чтобы день сразу сменялся ночью? Между ними всегда есть среднее состояние, которое в зависимости от стороны отсчета называется утром или вечером. После дня, то есть как бы за его спиной, стоит вечер, после полуночи — утро. Может, само понятие «человек» делимо только на два рода — мужской и женский? Нет, и здесь есть средняя величина — ребенок, которая конкретизируется по тому же правилу, что и утро-вечер. А разве жизнь можно поделить только на молодость и старость? Разве можно поделить происходящее только на плохое и хорошее? Нет, всегда будет существовать разделительная полоса, невзрачное, неприметное среднее состояние. Оно сводит берега нашего бытия, делая жизнь не умозрительной схемой, а собственно жизнью. И уж не такое оно в действительности неприметное, это состояние, чтобы его проглядеть за ненадобностью. Более того, именно этому третьему состоянию язычники отдают лидерство в регуляции бытия. Полюса здесь всегда крайности. А перегружать любую крайность — дело неблагодарное. Не верите? Попробуйте провести опыт, как в школе на уроке физики.
Для наглядности можно взять лодку и много разного груза. Безусловно, «восточная лодка» не опрокинется. Восток тоже строит схему гармонии, равномерно загружая полюса. Но в такой схеме середине не отводится никакого места. Оттого эту лодку и мотает на стремнине реки. А что скажут дела ратоборческие по поводу сугубо полярной градации действий? Значит, либо защищаешься, либо нападаешь? Хорошо, а как расценить встречный, упреждающий удар? Что это, защита или атака? Если защита, то почему выглядит как атакующее действие? А разве нельзя сопротивляться малоподвижному, силовому борцу высокой подвижностью и активностью своих действий? Да и кто сказал, что это сопротивление? Если с помощью действия можно и нападать, и защищаться, не задумываясь, что именно делаешь — защищаешься или нападаешь, то такое действие — нейтрально. Русский стилевой уклад боя по-своему исключителен, ибо не разделяется на привычные категории. Мир триедин! В триединстве нейтральность уравновешивает полярные силы, сводя их воедино.
Любопытно, что, обозначив закон двух начал. Восток последовательно тяготеет в пассиву, отражению. Иначе как объяснить, что закон этот звучит Инь-Ян, а не наоборот, выделяя на первое место мужское начало — Ян?
Примеров всеобщей повторяемости разделения бытия на полярные категории, конечно, великое множество. Однако нам нужны показательные примеры. В этой связи нельзя не отметить уникальную в своем роде традицию философских бесед в чань (дзен-)-буддизме. Как уже следует из самой схемы противоположностей, беседы эти должны были бы отражать полярные стихии диалога — речь вопросительную и речь восклицательную. В соответствии с данной философской традицией наставник задает молодому монаху вопрос, совершенно абсурдный по содержанию с точки зрения человека постороннего. Молодой соискатель дзенбуддийской зрелости должен моментально провозгласить неординарный по форме, но соответствующий по содержанию ответ. Другой носитель идеи Инь-Ян — глобальная установка ДВИЖЕНИЕ и ПОКОЙ. И здесь, как мне кажется, традиционный подход не выходит за рамки схематизма. Почему, например, покой не может сочетаться с движением, почему их следует разводить по разным углам? И разве трансформирование энергии, являющееся движением, не может происходить во внешне покоящемся теле? Ведь именно такова идея внутренней концентрации. Сосредоточенность в медитативном состоянии с концентрацией энергии в точке Дянь-тянь — это действие само по себе уже нарушает классический Инь-Ян.
Любопытнейшая это вещь — точка Дянь-тянь. На Востоке ее называют «морем внутреннего дыхания». Говорят, это некий аккумулятор внутренней энергии Ци. Анатомически «море» провалено в кишечник. Где же этот физически воплощенный магический генератор, ведь раз есть функция, должен быть и орган? Однако анатомия человека не позаботилась о внешнем представительстве загадочной энергии в теснинах человеческой плоти. Вот взять, к примеру, славян. Кому не известно метафизическое понятие «душа». У церкви, конечно, свой взгляд на ее природу. Но язычник прагматичен. В русском кулачном бое испокон веку душой называется солнечное сплетение. Удар в него так и обозначается, как «в душу». Солнечное сплетение-это уже не призрак, это могучее ганглиевое сочленение, называемое физиологами «мозгом живота». Нервные ганглии — элементы симпатической нервной системы — передают внутренним органам электрические импульсы. Солнечное сплетение, самое большое из всех сплетений вегетатики, имеет свой доступ почти ко всем органам брюшной полости. А что это такое? Это — электрическое обеспечение деятельности внутренних органов и кровеносных сосудов, всех желез, управление гладкой мускулатурой. Понятийно душа внутри тела. Все сходится, перед нами — электрический генератор внутренностей.
Однако нет смысла и отрицать сам факт существования «моря внутреннего дыхания». Но показательно здесь то, что Дянь-тянь воплощается в центре тяжести человека. Давайте рассмотрим антропометрическую модель монголоида. Помимо характерных признаков, связанных с влиянием ультрафиолета (климатической зоны), как-то: защитной пигментации кожи и волос, защитного цвета радужной оболочки глаз, безусловно, этой пресловутой узкоглазости, что является не более чем защитной функцией против интенсивного излучения, какое может исходить только от кристалликов вечных снегов под действием Солнца, особо показательно и телосложение. Представитель желтой расы словно бы примагничен к земле. Его центр тяжести более «посажен», соединен с землей, что сказалось на форме нижних конечностей. А разве эта тяга к жестким, стабильным стойкам, к приседанию со сложенными ногами и полное отсутствие такого элемента обихода, как стул, во всей культуре Востока не является следствием какой-то особой причины? Биомодель человека, формирующегося в горах, не только воплотит в себе защитные свойства от интенсивного ультрафиолета или пронизывающих ветров, она еще и усилит некоторые части конструкции с учетом общей схемы движений. Таким образом, гипотетическая Шамбала возвращает сознание человека Востока к идее прародины, мифическому образу своего изначалия и формирования. Отсюда вокруг Тибета и Гималаев блуждает идея некоего информатория мертвых (Тибетская книга мертвых). С горами же связан и принцип опущения центра тяжести, то есть рефлекторный поиск устойчивости. Культ устойчивости, воплощенный в идее специфических восточных стоек. Тысячелетия стягивания вниз биофизического поля человека сформировали генетическую модель с энергоактивным центром тяжести. Отсюда и «море внутреннего дыхания».
Еще одна особенность восточной состязательной культуры — подражание животным. И здесь идеология стремится нащупать связь с естеством, считая, что если человек имитирует посредством движений поведение животного, то он, несомненно, приближается к природе-матке. И снова восточная философия грешит не пониманием того, что мир человека — это отнюдь не одно и то же, что мир животных. Движения здесь искусственно стилизованы, а человеческой двигательной программе, развивающейся в заданных эволюцией пропорциях и нормах, насаждаются совершенно неоправданные формы. Впрочем, дело даже не в этом, а в том, что человеку трудно имитировать природу змеи или тем паче дракона. В Природе каждый является самим собой. Зайца, например, нипочем не заставишь сыграть роль волка. Да и сама эта идея кажется неким биологическим извращением, нарушением естества, а вовсе не его воплощением.
Впрочем, тотемические культы свойственны всему человечеству, не обошли они и славянское язычество. Птицы клевучие да звери рыскучие по-разному будоражили сознание русского человека. Медведь, волк, сокол, петух — образы-посредники, соединяющие реальный мир с миром сопредельным. Человек не «играет» в зверя. Он призывает его дух в качестве оберега, а внешняя атрибутика — всего лишь символ этого духа. Язычники тотемического культа возводили свои рода к происхождению от священного животного, и при всем при том они оставались людьми. Тотемизм же вообще — одна из самых дремучих, примитивных языческий конфессий, отражает тот период развития человеческого сознания, когда человек еще никак не осознавал существо Бога.
