Против меня играл – уж не помню точно фамилию, что-то вроде Ряммеля или Руммеля – высокий, красивый и дородный парень. Скорее, уже и не парень, а мужчина средних лет, мне, мальчишке, показавшийся тогда и вовсе стариком.
По нынешним меркам он и технарь был, наверно, посредственный. Но в те дни казалось, что катается как бог. Такого вот бога меня и приставили опекать. Сначала и подъезжать к нему боялся. А когда в перерыве трусом меня обозвали, к потолку от обиды взвился. Помню, после того, как я первый раз отобрал у него шайбу, посмотрел он на меня с высоты своего роста печально-удивленными глазами и обидчиво пошамкал губами. Здорово меня это рассмешило! И вся скованность пропала! Страха, честно говоря, и не было – одно преклонение перед человеком, который может проделывать с шайбой такое, чего никто не может.
За один период сравняться с ним в технике я не мог, зато бежал куда быстрее. Был случай, когда он, запутавшись в своих виражах, в одной атаке к воротам– вынужден был обыгрывать меня трижды. И нервишки у него сдали… И техника его показалась пустой, никчемной…
Меня после игры хвалили с таким же жаром, с каким ругали после первого периода. А я запомнил другое-вот это обнаженное противоборство техничного и скоростного хоккея. И с тех пор предпочтение отдавал последнему. Хотя с годами все выглядит не так просто, но страсть к скоростной игре осталась у меня в крови. И тот. десяток чемпионатов мира, выигранных сборной, тоже результат скоростного хоккея.
А сколько споров надо было выдержать, сколько схваток, каждая из которых могла оказаться последней в должности старшего тренера сборной страны!
Тогда «это» и началось. Стоило в чемпионате мира оказаться лишь вторыми, как сразу поднимались голоса противников скоростного, атлетического хоккея:
«Скорость – это ущерб для техники!», «Неразумные тренировки на высоких скоростях ведут к обеднению игры!», «Если идти таким порочным путем и дальше, хоккей умрет как зрелище!».
Они и сейчас не умолкли, эти голоса… Хотя совершенно очевидно, что хоккей техничный, но медленный уступает место под солнцем хоккею моему, в который играют крепкие ребята на высоких скоростях. Увы… Скорость – это риск. На скорости можно и промахнуться… Вот когда все «это» началось. Шептуны понимают: выиграй мы серии с канадскими профессионалами-конец всем спорам! Сильнейший и будет прав…»
Несмотря на теплоту воздуха, лившегося из окна, Рябов ощутил легкий озноб. Быть может, он шел от внутреннего волнения. Рябов собрался закрыть окно, когда внезапно перед ним выросло улыбающееся лицо сына.
– Здорово, фермер! – он кивнул отцу, тряхнув крупной, красивой, как у матери, головой.– У вас тут, как в другом мире. Дыши – не хочу! А в городе сейчас такая толкотня!
– Откажись от Англии, приезжай к нам с матерью и наслаждайся.
Сергей засмеялся:
– Сам-то ты надолго в зеленую берлогу забрался? Небось уже давно коньки точишь, чтобы в дорогу сорваться?
Но потом Сергей вспомнил, что у отца, по слухам, крупные неприятности. В своем предвыездном цейтноте именно потому и выкроил минутку, чтобы проведать старика и поддержать. И сразу посерьезнел.
Изменение в настроении сына не укрылось от Рябова. Он тоже насупился и, чтобы скрыть свое душевное состояние, грубовато сказал:
– Ладно, сочтемся суетой! Заходи в дом. Мать никак тебя не дождется. Пироги затворила…
Сергей направился к крыльцу, а Рябов посмотрел ему вслед долгим взглядом, прежде чем закрыть окно.
«Красивый парень Серега. Мать вроде не из писаных красавиц, хотя в молодости была совсем недурна. А уж меня на роли первых любовников в театр и вовсе только сумасшедший пригласит! В кого же новая порода? В кого бы ни сложилась, а хороша!»
Сергей и впрямь радовал отца. Рос энергичным, красивым парнем, рано превратился в полного внутренней силы мужчину с хорошо тренированным телом. В каждом его движении чувствовалась уверенность человека, прочно стоящего на земле. И даже какая-то отцовская дерзость – все мне по плечу, что ни задумаю!
С детства собранный, вдумчивый, Сергей принес в спорт – он предпочел отцовскому выбору свой: хоккею – футбол – капитальность знаний и щедрый запас интеллектуализма. Чего грешить – не часто таким багажом балуют спортсмены! Отыграв в отцовском клубе за команду мастеров пять лет и закончив институт физкультуры, по мнению отца, слишком рано перестал выступать и перешел на тренерскую работу. За три года умудрился добраться до второго тренера молодежной сборной страны. Злые языки поговаривали, что, конечно, с папиной поддержкой и дурак мудрецом станет. Но Рябов-то знал, что имя его, может, и играло роль, но характер и острые отношения с начальством, скорее, работали против Сергея. Люди, привыкшие видеть все в черном свете, не могли, не хотели признать одного: у Сергея своя голова на плечах, со временем он может и отца за пояс заткнуть.
Словом, папа доволен сыном. О материнском отношении не стоит и говорить – она его обожала. И умильное сюсюканье, несшееся из кухни, подтверждало, что мать обхаживает свое любимое чадо.
Рябов не спеша направился в столовую, но, прежде чем выйти, задержался у стола, взял пачку исписанных листков, именуемых заявлением, и сунул в ящик письменного стола, задвинув его наглухо.
В столовую они вошли вместе: возбужденный Сергей, обнимавший мать, и Рябов, еще думавший о том, зачем спрятал написанное заявление.
«Стоит ли вообще поддерживать разговор о предстоящем заседании коллегии, если сын его заведет?»
В том, что Сергей прекрасно знает сложившуюся вокруг отца обстановку, у него не было ни малейшего сомнения. Приезд Сергея на дачу в канун завтрашнего отлета говорил сам за себя.
Если Сергей и на улице выглядел не из мелких, то в столовой небольшого деревенского дома смотрелся настоящим гигантом. А комната, которая еще сегодня утром ощущалась такой пустой и просторной, стала тесной каморкой.
Они втроем присели к столу.
– Да что же мы за пустым сидим? – спохватилась Галина и ускользнула в кухню. Уже оттуда крикнула: – Сейчас обедать будем…
– Я за обед! – гаркнул ей в ответ Сергей.– С утра макового зернышка во рту не было!
Он вновь повернулся к отцу и внимательно посмотрел ему в глаза. Рябов не отвел взгляда. Наверно, холодное спокойствие рябовских глаз успокоило Сергея. Или, по крайней мере, он нашел в них то, что хотел, а не то, чего больше всего боялся.
Этот долгий встречный взгляд как бы подписал негласное соглашение о том, что при матери следует воздержаться от разговоров об отцовских делах.
– Мне предложили сесть за диссертацию. Как думаешь, отец, стоит тратить силы и энергию?
– Все зависит от цели – для чего нужна диссертация. Если прибавить к коллекции спортивных титулов звание кандидата наук, думаю, не стоит. Если есть за душой, что сказать людям дельного и нового, – тогда другое дело. Признайся, и тема уже определена?
– Определена, – признался Сергей.– Условно – «Формула воли». Хочется порассуждать вслух о волевой подготовке. Ты ведь всегда говорил, что клюшку держат не руками, а характером.
– Я много чего говорил. К сожалению, сделал меньше, чем хотел. Но тебе стоит подумать, прежде чем браться за диссертацию: в конце концов, ты не двужильный!
– А ты? Рябов смутился:
– Я – дело другое. Я – старый козел, который весь состоит из жил. Одну-две вытянут, другие останутся…
– Мне бы твою старость! – Сергей крякнул.– «Волгу» свою небось за бампер поднять без домкрата можешь?!
– Не льсти отцу… Если только «Москвича»… Они засмеялись оба, довольные друг другом.
– Видишь ли, Сережа, я рад, что ты перешел на тренерскую работу, хотя по-прежнему считаю, что активный спорт оставил рановато. Мог бы еще сам покорячиться, прежде чем других заставлять. Справедливее это было бы.
– Ты же знаешь, что тренерская жизнь – не из легких.
– Знаю. Потому и говорю. Тренерский хлеб чаще черствый. Я сам столько слушал разных тренеров, что казалось, нет уж никаких секретов в тренерской работе Ан нет! Ошибся! И все потому, что тренер каждый день, каждую минуту, подобно любому творческому работнику, идет в неведомое.
– Если творческое начало не окажется похороненным под трухой обязательных повседневных дел…
– Верно. Но я о другом. Скажем, игроки реагируют совсем не одинаково на одну и ту же твою реплику. Более того, один вслушивается в смысл твоих слов, а другому достаточно уловить лишь тон, каким сказано. Мы работаем с людьми, которые сами работают на пределе. И этим многое осложняется!
– Вот, вот, отец. Я и хотел в своей диссертации коснуться волевых усилий лидеров, тех, которые первые… У них особое положение.
– Интересно! – Рябов откинулся в кресле, рассматривая сына, но мысли его уже вертелись вокруг обозначенной темы. Это было взято точно и верно. Чемпионская воля-особая.– Не боишься, что придется сказать нечто идущее вразрез с общепринятым?
