В начале тридцатых годов демонстрировали свои способности талантливые крайние нападающие и в других городах Советского Союза.
Одесса восторгалась благородными манерами порывистого и мягкотехничного Михаила Малхасова. Его прозвали Цона. Малхасов играл один сезон в московской «Промкооперации» («Спартак»). Побывал он и в той команде Иванова-Вознесенска, куда был собран одно время весь цвет футбольной Украины. Но одесские болельщики вернули Цону обратно к Черному морю. Михаил ничуть не зазнался. Несмотря на огромную популярность, он оставался всегда таким же скромным, каким впервые я увидел его на Киевском вокзале в Москве.
Нерасторопный посланец нашего клуба не то опоздал к поезду из Одессы, не то просто проглядел Малхасова в толпе приезжих. Только к вечеру я узнал, что гостя не встретили. Тогда в сопровождении болельщиков я устремился на вокзал, Меня удивляло, почему Михаил сам не добрался до стадиона или до моей квартиры.
Я был наслышан о его скромности, но действительность превзошла молву. Вокзал был забит пассажирами. Мы раз-другой проскочили по его большим залам и уж готовы были уйти ни с чем, когда в уголке я увидел умилительную картину: на небольшом чемодане, спиной к стене сидел любимец одесситов, а около него полулежала очаровательная девушка. Она спала, а он старательно следил за тем, чтобы свет не падал ей на глаза.
Мы вначале остановились, боясь нарушить эту идиллию. Потом мои спутники радостно загалдели, вспугнув сон одесской феи.
— Миша, чего же ты тут сидишь? Или с другим поездом приехал? — спросил я, после того как он представил мне свою жену.
— Нет, мы приехали еще утром, но подумали, что неудобно не дождаться. Ведь нам писали, что встретят. На лавках-то все с детьми, так мы пристроились на вещах.
«Вон он какой, этот витязь, этот правофланговый одесского футбола», — пронеслось в моем сознании.
Но откуда Цона? Что скрыто за этим словом, так любовно произносимым взамен имени? Оказывается, Михаил и сам не знал, почему болельщики подхватили и разнесли это прозвище.
Но беспричинные клички в общем-то редкость. Гоголь писал, что народ дает прозвища по заслугам и метко.
Анатолия Акимова долго на трибунах звали Фитиль за тонкую и длинную фигуру. Владимира Степанова — Болгар за южный, резкий профиль. Меня самого в первые годы «Пресни» окрестили Апень — за то, что я вбил себе в голову, будто страдаю аппендицитом. От болельщиков ничего не скроешь. Они прослышали, что я часто на тренировках хватаюсь за правый бок. Действительно, иногда там покалывало. Но я мучительно боялся не болей, а того, что операция оторвет меня от футбола и мое, такое непрочное вначале место в основном составе уплывет к конкурентам. К счастью, профессор Владимир Николаевич Розанов после пятиминутного осмотра, рассмеявшись, развеял мои опасения.
— Есть перед тренировками не следует, — назидательно добавил известный хирург.
И как велико значение авторитетного слова: я сразу забыл о болях. Но еще долго друзья подтрунивали надо мной, распевали частушки на мотив знаменитой тогда «Дуни» с припевом «Апень, апень, аппендицит». Я не обижался, смеялся вместе с ними, и кличка постепенно забылась.
Если прозвище не по душе, главное — не показывать виду, что тебя оно задевает. Иначе — пропал, имя к тебе прилипнет как приклеенное.
Один из руководителей клуба — Николай Митрофанович Иванов, известный конькобежец и бегун-стайер, так и остался в памяти у всех под прозвищем Чичиков. Интересно, что ненавистное Иванову прозвище гоголевского героя дал ему ближайший друг, левый крайний Валентин Прокофьев, назвав его так, когда Николай Митрофанович — тогда артист театра оперетты — появился на стадионе в котелке и лайковых перчатках. Бедный Митрофаныч! Как он оскорблялся, когда за своей спиной вдруг слышал чей-нибудь дурацкий выкрик: «Чичиков!» Он мгновенно оборачивался, находил «преступника» и отводил его в сторону. Следовало горячее объяснение, угрозы сжить со свету, выгнать из команды, отомстить... Виновник извинялся, обещал больше так не называть, а веселая компания футболистов, все это наблюдавшая издали, покатывалась со смеху. Почти десять лет, как заноза, мучила его самолюбие в общем-то малообидная кличка, но затем он поумнел, а его мучители повзрослели.
Куда хуже обстояли дела у тех игроков, кому доставались обидные псевдонимы: Кнопка — за вздернутый нос, Шампиньон — за мясистое лицо...
Все эти проказы молодости помогают нервной разрядке игроков. Люди с чувством юмора желательны всюду, от общения с ними выигрывает и футбол. Я особенно люблю остряков, с серьезной миной выкладывающих смешные истории. Таким был мой собрат по оружию, тоже правый крайний Сергей Копейка. Харьков гордился этим мастером спокойной, размеренной игры, основанной на отличном выборе места и хорошо поставленных ударах.
В Киеве много веселья вызывал небольшой крепыш Макар Гончаренко. Его отличительными чертами были быстрота, неутомимость и задорное стремление вперед. Этот любимец киевских трибун не раз забивал решающие голы в узловых встречах...
* * *
В разное время то одному, то другому клубу удавалось так подобрать нападающих в свои ансамбли, что игра их во многом определяла творческий почерк команды на целые десятилетия. Таким в середине тридцатых годов оказалось нападение московских динамовцев. Оно стало оплотом столицы во всех международных и междугородных матчах. Эту линию команды попеременно возглавляли славные динамовские игроки — Сергей Иванов, Василий Павлов и Михаил Якушин.
Инсайдом ярко атакующего стиля был Василий Павлов. Громкую славу он стяжал себе в Турции в 1932 году. «Королем голов» назвала его турецкая пресса: из девяти забитых советской командой мячей шесть на счету у Павлова. Возвратившись на родину, мы остановились в Одессе специально, чтобы сыграть со сборной города. И к перерыву проигрывали 0:2. Во втором тайме Павлов самоотверженно забивает три гола, спасая этой победой (3:2) наш престиж и мою репутацию капитана сборной. Ведь тренеров тогда еще не было и ответственность за проигрыш нес капитан.
Отличительной чертой Павлова было стремление выйти на чужие ворота и нанести завершающий удар. Делал он то и другое блестяще. Чуть выше среднего роста, похожий на испанца, Василий Сергеевич бежал как заправский спринтер, высоко поднимая колени, и бил с полного хода, особенно хлестко с левой ноги. Несколько сезонов он был лучшим бомбардиром в Москве, нагонял страх на наших извечных соперников ленинградцев и начинавших поднимать голову в футболе киевлян.
Труднее складывались его отношения с партнерами по клубу — склонность к индивидуальной игре и неприязненное отношение к оборонным обязанностям не совпадали с веянием новой тактики. Нужно было уметь и обслужить партнера и не чураться черновой работы, чтобы добыть мяч. Поэтому, видимо, Павлов несколько рано вышел из динамовской пятерки.
Сергей Иванов по своему дарованию был антиподом Павлова. Игрок ярко комбинационного стиля и превосходной техники, он во многом копировал Исакова, безупречно обслуживал своих партнеров, а когда нужно — держал мяч. Это не мешало ему лично забивать голы, умело подстраиваться к завершению комбинаций. Особой скоростью Иванов не обладал, и потому он довольно долго был подыгрывающим партнером Павлова.
Своему взлету в футболе Михаил Якушин обязан успехом в хоккее. Именно как выдающегося хоккейного центрфорварда заполучило его московское «Динамо» из команды совторгслужащих («Буревестник»). Огромное дарование обычно распространяется у спортсменов на все родственные виды спорта, и потому Якушин довольно скоро и в футболе достиг многого. Правда, скорость его и удар, следовательно, и результативность в хоккее были неизмеримо выше. Но зато в умении организовать атаку и использовать слабые стороны противника Якушин-футболист не уступал Якушину-хоккеисту.
Умел он и вдумчиво командовать на поле, требуя от партнеров точного и ясного выполнения их обязанностей. Эти качества делали его решающей фигурой в команде и позволили в дальнейшем стать одним из ведущих футбольных тренеров: шесть раз он обеспечивал московскому «Динамо» звание чемпиона СССР.
Ныне заслуженный мастер спорта Михаил Иосифович Якушин — тренер сборной команды СССР по футболу.
Игровая мощь московских инсайдов достигла зенита к середине тридцатых годов. А за три года до этого в Ленинграде появился полусредний нападающий, имя которого и теперь звучит почти легендарно. Я говорю, конечно, о Петре Дементьеве, который в 1932 году восемнадцатилетним юношей стал играть в сборной Ленинграда.
Он неожиданно появился на поле во втором тайме матча Ленинград — Москва. Маленький и упругий, как литой резиновый мячик, Петр Дементьев с такой быстротой и ловкостью мелькал между именитыми защитниками столицы, что мы только ахали.
