Позднее сказал свое ответное слово и Эдик Мысловский. Он согласился сделать попытку пройти маршрутом Кассина.
Было принято и еще одно решение. И уж если нам полагалось сделать что-нибудь «первое», то эта затея — одна из самых первых на Мак-Кинли.
Увидев меня возле иглу, Майк и Рейли с округленными от удивления глазами спросили;
— Это правда?
— Что «правда»?
— Вы хотите идти на вершину в альпийском стиле?
— Хотим.
— Но это... Мак-Кинли!
Именно потому, что это Мак-Кинли, мы хотим идти без промежуточных лагерей, без предварительной обработки участков, без предварительных забросок. Все при нас — в рюкзаках. Мы считаем, что по Мак-Кинли нельзя разгуливать туда-сюда — слишком она норовиста. Но у нее, к счастью, довольно замедленная реакция. Прежде чем эта гора возьмется стряхивать с себя мошкару в образе альпинистов, мы, возможно, успеем подняться на вершину и спуститься с нее.
22 мая рано утром решили сделать небольшую рекогносцировку. Отправились по северо-восточной ветви ледника Кахилтна и, преодолев перепад высота около 750 метров, вышли на отметку 3400. Отсюда хорошо видны подробности предстоящих маршрутов. Если б не отдельные темно-серые плеши, пробившиеся скальные пики или проросшие двускатными крышами острые каменные гребешки, на которые изредка натыкается глаз, можно было подумать, что мы попали на огромный айсберг. Бесконечное царство льда! Им заросли склоны, кулуары, перегибы... Повторяю, ветры оголяют его поверхность, сдувая сухой снег вниз, на ледник. С тяжелой душой мы вглядывались в верхний ледопад, сплошь испещренный трещинами, напоминавший морщинистую шкуру слона, — искали пути прохода. Впрочем, нет худа без добра. Нас отчасти успокаивал тот факт, что вероятность схода лавин на редкость низкая. Наши хозяева говорили, что в этом смысле нам повезло: нынче стояла сухая весна и структура снега не позволяла ему вовремя закрепиться на склонах.
Насытившись этими далеко не радостными для нас ландшафтами, отправились вниз. Уж пару дней стоит плохая погода. Оправдывается статистика: из семи дней нашего пребывания на Аляске четыре скверных. Сегодня, 24 мая, Мак-Кинли затянута облаками. Наши альтиметры «низко пали», так что ничего хорошего по части метеоусловий нынче не предвидится. Сегодня не выходит ни одна группа. И... это большая ошибка. Человек, понятно, слабее природы, но он иногда может оказаться хитрее. У меня есть ощущение (я ему доверяю: способность предчувствовать погоду — одна из сторон альпинистского опыта), что нынче эта, так сказать, непогожая волна достигнет кульминации и к завтрашнему дню пойдет на спад. Я предложил группе немедленно выступить. Пока мы будем находиться достаточно низко, чтобы не бояться катастрофических исходов даже в случае сильного шторма. Трудности перетерпим. Зато есть надежда, что самые тяжелые участки, где-нибудь в районе вершины, нам высветит солнышко. Я сказал:
— Погода неважная. Американцы, канадцы в такую, как правило, не выходят. Можно и нам подождать. Но вслед за хорошей может случиться ужасная, невыносимая — по закону затишья перед бурей. Лучше идти теперь с реальной надеждой на улучшение, чем потом неделю отсиживаться где-то в пещере... Убеждать никого не пришлось. В увесистых рюкзаках запас продуктов, горючего на 7-8 дней, теплые вещи, среди которых по 4-5 пар рукавиц, два примуса — на каждую связку по штуке. Третий у Мысловского с Ивановым. Они, как уже известно, идут другим, кстати, параллельным путем. Нам здесь дали две рации: дальней связи — для переговоров с базой — и ближней — для общения между группами.
Еще в Анкоридже наше снаряжение дотошно проверяли представители спасательной службы. Они осмотрели палатки, спальные мешки, обувь, рукавицы, носки, набор продуктов — не только их количество, но и качество. Спасатели прочитали в наших глазах недоуменный вопрос: «Здесь, стало быть, кончается игра в «свободный альпинизм»?» — и ответили так: в прошлом 1976 году каждая пятая группа имела несчастный случай, каждый 20-й восходитель стал жертвой такого случая, а каждый 30-й нуждался в эвакуации (всего в ледниковой зоне побывал 671 человек).
Итак, мы на снегоступах снова бороздим ледник. Ночью выпал обильный снег, полностью замел наши прежние следы. Ноги проваливаются в сыпучий полуметровый пласт. Чем выше поднимаемся, тем злее становится ветер. Кажется, здешняя метеослужба такой тоже называет порывистым. И впрямь порывистый... если периодические пятнадцати-двадцатиминутные ураганы считать порывами. В интервалах ненастье до конца не стихает. В такие минуты чудится, будто некий великан порциями набирает в легкие воздух, с каждым разом все больше и больше, чтобы потом с огромной силой выдуть его обратно. Все-таки в этот день мы прошли ледник, ледопад с его уймой трещин и оказались у начала скального ребра. Можно было двигаться дальше, силы еще до конца не иссякли, но за густой облачностью не представлялось ни малейшей возможности рассмотреть маршруты. Я говорю «маршруты» во множественнем числе, потому что Эдик Мысловский и Валя Иванов пока еще с нами. Лишь отсюда наши пути разойдутся. Здесь, на высоте 3570 метров, организовали первый бивак.
Рано утром, когда группа еще спала, я приоткрыл полог, чтобы поинтересоваться погодой. Ветер поутих, но через несколько секунд стало ясно, что и без того коротенький ртутный столбик опустился еще ниже. Moй взгляд упал на сильно провисшие скаты палатки Ефимова и Лебедихина. Это естественно: изнутри полотнища заросли толстым слоем инея, сантиметров в шесть-семь. Наша палатка выглядела как раз «противоестественно» — на внутренней стороне ее стенок едва заметен легкий след изморози. Мы с Олегом благословляем эту «противоестественность», ибо она следствие изощренной человеческой мысли. Наша палатка сшита из нового материала — гортекса. Мельчайшие его поры пропускают молекулы пара, но задерживают молекулы воды, которые во много раз больше. Таким образом, пар, образованный нашим дыханием, выходит наружу, а талый снег или дождевая вода стекает вниз. Правда, наш матерчатый домик чуть холоднее. Именно поэтому Сережа и Алексей предпочли палатку из традиционного материала — нейлона.
Я подумал: вот такие, казалось бы, совсем незначительные, крохотные детали влияют на успех восхождения. Ночь, проведенная в условиях кислородного голодания да еще в душной палатке, вряд ли могла пройти бесследно. Неудивительно, что порою у самой цели, под вершиной, восходителя неожиданно охватывает полное бессилие и он в двух шагах от воплощения мечты поворачивает, чтобы следовать вниз. В таких вот душных палатках, возможно, и «копятся» гипоксия и всякие гибельные на этих высотах болезни.
Однако, думая об этом, я чувствовал некое тайное, едва уловимое беспокойство в душе, что-то тяготило мою совесть. И вдруг стало понятно: я радуюсь послаблениям в своей альпинистской жизни. Тем послаблениям, которые несет цивилизация. Все-таки она просачивается в альпинизм, как ни стараемся мы от нее отгородиться. Впрочем, судя по моей реакции (и не только моей), можно сделать вывод: недостаточно стараемся! Не исключено, что только делаем вид, будто стараемся... Кто нам мешал, скажем, добираться до ледника собственными ногами, а не лететь на самолете? А мы, между прочим, тем самым упустили интереснейшую альпинистскую возможность: преодолеть самый большой в мире перепад высоты — пять километров! Но мы этого не сделали, поскольку уже давно сложилась традиция: восходителей на ледник доставляют самолеты. Подъем на вершину начинается с высоты две с половиной тысячи метров. Словом, главный принцип альпинизма: первородный способ покорения вершин, восхождения без использования механизмов — оказался не таким уже незыблемым.
...Необычно долго длятся сборы. Холодно. Пальцы шевелятся с трудом. Надеть на себя обувь — целая история. Много времени занимает приготовление пищи. Увы! Снег тает гораздо медленней, чем наши запасы бензина. Прежде чем станет водой, он, снег, сожрет уйму горючего.
Когда начинающие альпинисты спрашивают у меня «Что труднее — технические восхождения или высотные?» — я, как и положено, говорю: и то и другое по своему трудно. Так, наверное, и следует ориентировать новичков. Самому же мне казалось сейчас, что, работая на скальном куске гребня, я отдыхаю. «Это прогулка! — говорил я себе. — Приеду домой, пойду по отрогам кавказских хребтов». Глаз то и дело натыкался на продолжение скального острия — протяженные участки плешивого льда, к которым приближал меня каждый пройденный шаг.
Вот они, «ягодки»! Не поймешь: лед это или какие-то незнакомые кварцевые отложения? Разве что искры не летят из-под «кошек»! Впрочем, мне знаком такой — или почти такой — по незабвенной зимней Ушбе. Мог ли я тогда думать, что она станет прелюдией к легендарной Мак-Кинли?! Сейчас я порадовался, что там, на Кассине, есть Эдик Мысловский, прошедший вместе со мной ушбинскую школу.
