«Сократ, куда мы направляемся?» – спросил я, когда мы присели для короткой передышки.
«Мы идем к особой области, святому месту, самому высокому плато, находящемуся за несколько миль отсюда. Оно служило местом захоронения для одного из древних Американских племен, которое было настолько малочисленно, что в книгах по истории о нем нет никаких упоминаний, однако эти люди жили и трудились в уединении и мире».
«Откуда ты знаешь об этом?»
«У меня есть предки из этого племени. Пойдем дальше; мы должны добраться до плато до наступления темноты».
В тот момент, я хотел верить всему, о чем говорил Сократ…, хотя, меня не покидало острое ощущение смертельной опасности и того, что он мне чего-то не договаривал.
Солнце опускалось угрожающе низко; Сократ увеличил темп. Теперь, мы оба запыхались, перебираясь с одного огромного валуна на другой, уже в сумерках. Сократ исчез в разломе меж двух скал, и я последовал за ним в этот узкий тоннель, сформированный из двух массивных обломков породы, внутрь и снова наружу. «На тот случай, если тебе придется возвращаться одному, ты должен пройти через этот тоннель», – говорил Сократ, – «Это единственный вход и выход». Я стал задавать вопросы, но он жестом прервал меня.
Свет уже почти догорал в небесах, когда мы начали завершающий крутой подъем. Внизу перед нами открылась огромная каменная чаша плато, окруженного могучими скалами. Темнело. Мы стали спускаться вниз, в чашу, прямо к зазубренному пику.
«Скоро мы придем к месту захоронения?» – нервно спросил я.
«Мы стоим на нем», – сказал он, – «Стоим среди призраков древнего рода, племени воинов».
Ветер принялся толкать нас, будто добавляя силы его словам. Затем послышался самый жуткий звук, который я когда-либо слышал…, будто стонал человеческий голос.
«Что это, черт возьми, за ветер?»
Не говоря ни слова, Сократ остановился перед черной дырой в скальном утесе и произнес: «Пошли».
От близкой опасности мои инстинкты бунтовали, однако, Сократ уже вошел. Щелкнув своим фонариком, я оставил стонущий ветер позади и последовал за слабым отблеском его фонаря вглубь пещеры. Луч моего фонаря не доставал до конца изгибов и впадин этой пещеры.
«Сок, мне не по душе идея быть похороненным так глубоко в горах». Он проткнул меня взглядом. Однако, к моему облегчению, он подошел к выходу из пещеры. Разницы не было. Снаружи было также темно, как и внутри. Мы остановились внутри, Сократ достал из своего рюкзака вязанку дров. «Я подумал, что они нам пригодятся», – сказал он. Вскоре затрещал огонь. Наши искаженные тени причудливо плясали перед нами на стене пещеры, по мере того как огонь пожирал дрова.
Указывая на тени, Сократ сказал: «Эти пещерные тени есть важнейший образ иллюзии и реальности, страдания и счастья. Вот древняя притча, популяризованная Платоном:
Давным-давно жил народ, люди которого всю свою жизнь проводили в Пещере Иллюзий. Так прожило не одно поколение и, вера в то, что тени на стене и есть субстанция реальности, прочно укрепилась в этих людях. Только мифы и религиозные сказки рассказывали о более светлой возможности.
Одержимые игрой теней, люди привыкли и попали в заточение своей темной реальности.
Я глядел на тени и спиной чувствовал жар костра, тем временем, Сократ продолжал:
«За всю историю, Дэн, случались благословенные исключения из узников Пещеры. Это были те, кто устал от игр теней, кто начал сомневаться в них, кого уже не удовлетворяли тени, вне зависимости от их величины и формы. Они стали искателями света. Нескольким везунчикам удалось найти проводника, который подготовил и вывел их за пределы иллюзий на свет божий».
Плененный его рассказом, я смотрел на тени, пляшущие в желтых отблесках пламени, на гранитных стенах. Сок продолжал:
«Все люди этого мира, Дэн, пойманы в ловушке Пещеры их собственного ума. Лишь те, немногие воины, которые видят свет, освобождаются, отказываясь от всего, лишь они могут засмеяться в вечность. Так будет и с тобой, мой друг».
«Звучит практически недостижимо, Сок… и как-то пугающе».
«Это находится за пределами поисков и страхов. Когда это происходит, ты увидишь, что это только очевидно, просто, обычно, четко осознаваемо и счастливо. Это та, единственная реальность, вне теней».
Мы сидели в полной тишине, нарушаемой только потрескиванием костра. Я наблюдал за Сократом, который, казалось, ожидал чего-то. У меня было нелегкое чувство, но, слабые предрассветные лучи, очерчивающие силуэт входа в пещеру, вернули мне бодрость духа.
Однако, в тот момент, пещера вновь погрузилась во мрак. Сократ встал и быстро пошел к выходу, я не отставал от него ни на шаг. Как только мы оказались снаружи, в воздухе запахло озоном. От наэлектризованности окружающей атмосферы, у меня на затылке зашевелились волосы. Затем грянула буря.
Сократ круто развернулся лицом ко мне. «Осталось совсем мало времени. Ты должен убежать из пещеры. Вечность рядом!»
Блеснула молния. Разряд ударил в один из дальних утесов. «Торопись!» – сказал Сократ, такой настойчивости в его голосе я еще не слышал. Ко мне пришло Чувство – то самое, которое никогда не ошибалось. Оно говорило мне: «Берегись! Смерть идет к тебе!»
Сократ снова заговорил, голосом зловещим и скрипучим. «Здесь опасно. Иди обратно, глубже в пещеру». Я начал рыться в своем рюкзаке, разыскивая фонарик, но он рявкнул на меня: «Двигай!»
Я отступил обратно во мрак пещеры и прижался к стене. Едва дыша, я стоял и ждал, когда он явится за мной, но он исчез.
Я уже собрался позвать его, как вдруг, сзади, меня, словно тисками, до потери сознания, что-то схватило за затылок, и, со страшной силой увлекло вглубь пещеры. «Сократ» – кричал я, – «Сократ!»
Хватка на моем затылке ослабла, но тут началась другая боль, куда как ужасней: мою голову что-то сдавливало сзади. Я кричал, кричал изо всех сил. Как раз перед тем, как под сумасшедшим давлением, треснул мой череп, я услышал эти слова – вне всякого сомнения, это был голос Сократа: «Это и есть твое последнее путешествие».
Со страшным хрустом, боль исчезла. Я рухнул и ударился со стуком о пол пещеры. Блеснула молния и, в ее моментальной вспышке, я увидел Сократа, который стоял надо мной. Затем, раздался раскат грома из другого мира. Вот тогда я понял, что умираю.
Одна моя нога свешивалась через край огромной дыры. Сократ спихнул меня в пропасть, в бездну, и я стал падать, ударяясь и ломаясь о камни, улетая глубже и глубже в земные недра, а потом я выпал через какое-то отверстие. Гора отпустила меня на волю, на солнце, где мое изуродованное тело катилось вниз, пока не сбилось в кучу и не остановилось посреди зеленого влажного пастбища, далеко-далеко внизу.
Теперь мое тело превратилось в разбитый, вывороченный кусок мяса. Птицы-падальщики, грызуны, насекомые и черви приходили, чтобы питаться останками моей разлагающейся плоти, той самой, которую я когда-то считал «собой». Время шло быстрее и быстрее. Мелькали дни, а небо превращалось в непрерывное мелькание, быструю сливающуюся смену света и тьмы; дни становились неделями, недели месяцами.
Менялись времена года, и останки моего тела стали превращаться в почву, обогащая ее. Ледяное покрывало снега приберегло, на время, мои кости, однако, с ускоряющейся сменой времен года, даже мои кости стали пылью. Питаясь моим телом, на этом пастбище росли и умирали цветы и деревья. В итоге исчезло и само пастбище.
Я стал частью птиц-падальщиков, которые питались моей плотью, частью грызунов и насекомых, а также частью их хищников в великом круговороте жизни и смерти. Я стал их прародителем, пока и они не вернулись в землю.
Дэн Милмен, живший однажды давным-давно, исчез навсегда – мимолетная искра во времени. Однако, я оставался прежним на протяжении всех эпох. Теперь, я стал Собой, Сознанием, которое наблюдало за всем, и было всем. Все мои отдельные части будут жить вечно; всегда будут меняться, всегда будут новыми.
Сейчас я осознавал, что Старуха с Косой, Смерть, которой так боялся Дэн Милмен, была величайшей иллюзией – проблемой, не более чем забавным эпизодом, когда Сознание забыло Себя.
Пока Дэн жил, он не прошел Врата; он не осознал своей истинной природы; он жил в смертной форме и страхе, один.
Теперь я знал. Ах, если бы он мог только догадываться о том, что знаю сейчас я.
Я лежал на полу пещеры, улыбаясь, потом присел около стены и стал вглядываться в темноту, с любопытством, но без страха.
Когда глаза привыкли, я увидел беловолосого человека, сидящего рядом со мной и улыбающегося. Все вернулось вновь из тысячелетней дали, и я ощутил мгновенный приступ печали от своего возвращения в смертную форму. Затем, я осознал, что это не имело значения – ничего не может иметь большого значения!
Это показалось мне очень забавным; все показалось…, и я счастливо засмеялся. Я посмотрел на Сократа; наши глаза светились от экстаза. Я знал, что он знает то, что знаю я. Подскочив, я бросился обнимать его. Мы принялись танцевать в пещере, дико хохоча по поводу моей смерти.
