БУТСЫ ДЛЯ КАПИТАНА
Капитан нашей футбольной команды «Молния» Федор Марченко нетерпеливо ждал нас со Степкой. Все уже собрались и, переговариваясь, сидели под каштанами. Игра должна была проходить на Собачьей тропе.
Капитана начинало тревожить отсутствие двух форвардов.
— Профессора,— с возмущением говорил о нас Федор Марченко,— вот дам им разок по сопатке, научатся вовремя являться.
— А пора,— как всегда, подлил масла в огонь Керзон. Он знал — Федор слов на ветер не бросает. Капитан — признанный вожак черноярской младшей шпаны. Не только возраст (лет ему семнадцать-восемнадцать) выдвинул его в главари. Он отличается гордым и властным характером, умеет одним взглядом заставить повиноваться, а если кто и пытается проявить независимость, тому он наносит сокрушающий удар. Пока еще никому не удавалось устоять после этого на ногах. Стройный и широкоплечий, с гибкой и тонкой талией, он выглядит заправским гимнастом. Да и лицом хорош: ровный нос, насмешливые глаза, волевой и резко очерченный рот. Незнакомый человек никогда бы не заподозрил его в жестокости, а ведь она была, пожалуй, главным свойством его характера. Впрочем, иногда он проявлял поразительную справедливость, становясь на защиту младших и слабых. Разумеется, на Черноярской, да и во всей округе ребята подчинялись ему беспрекословно. Сам он настолько привык к власти, что малейшее противодействие рассматривал как предательство. Даже Седой Матрос, вожак старшего поколения черноярской шпаны, относился к Феде с уважением, как к своему преемнику.
— Да разве это команда? — продолжал бушевать капитан. — Сброд блатных и нищих! Мешком надо запастись — набросает нам «Гарибальдиец» голов, погляжу я тогда, хвастунишки, что вы заноете.
«Хвастунишки» сидят у забора, зашнуровывают бутсы и молча усмехаются. Только Керзон позволяет себе изредка вставлять слово. В другое время ему бы досталось на орехи, но несколько дней тому назад он приволок пять пар поношенных бутсов для команды и одну пару новеньких — для капитана. Такой подарок, естественно, ставил его в привилегированное положение. Зная природную скупость вратаря, Федя не мог понять, что заставило Керзона пойти на такие расходы. Сколько стоили бутсы, где он их купил? Об этом Керзон упорно молчал.
С особым нетерпением ждал нашего появления Санька Либредо. Фамилия эта была псевдонимом его матери — известной цирковой актрисы. Саню выводило из себя злорадство Керзона.
— Физкульт-ура рабочему классу! — обрадовался Саня и обратился к капитану: — Хлопцы с работы идут, напрасно их ругали. У них ведь нет собственного магазина или акционерного общества по торговле булавками.
Федя бросил на нас мрачный взгляд и велел всем подниматься. Я хотел забежать домой, но не решился и пошел вслед за командой. Точильщик устало плелся позади, у меня у самого гудели ноги — ведь таскал я станок чаще Степана. И все же мысль о предстоящей игре будоражила кровь, вливала в тело свежие силы, смывая усталость. Предстояла интересная и острая игра. Все мы знали: «Гарибальдиец» — крепкий орешек. Команда, созданная мальчишками с Пушкинской улицы, постепенно превратилась в хорошо спаянный коллектив при клубе металлистов. Но и мы в нынешнем сезоне еще не знали ни единого поражения, были в хорошей форме и верили в свою фортуну.
Я, Степка и Санька шли в хвосте команды, рассуждая о предстоящем матче. Стая птиц, громко хлопая крыльями, пронеслась над нашими головами. После утреннего проливного дождя стоял влажный зной, природа застыла в ленивой истоме.
Мы подошли к садам, огороженным высоким забором, и Степка сказал:
— Скоро мы здесь повеселимся, факт!
Обычно после игры ребята лакомились яблоками и грушами из этих садов. Правда, прошлым летом усилили охрану, вооружив сторожей дробовиками, и охотиться за фруктами стало опасней. Степка любил весенние сады, когда яблони и груши кудрявились молочным цветом, я же не замечал поэзии в природе и предпочитал август, когда деревья сгибаются под благодатной тяжестью плодов.
— Ей-богу, стоит рискнуть даже сегодня,— не выдерживает Санька. — Черешня поспела!
Степка не разделяет его решимости.
— Загонят тебе, за милую душу, заряд дроби в зад!
— Так сразу и загонят? — сомневается Санька.
Я прихожу ему на помощь:
— Волков бояться — в лес не ходить. Один из нас будет сторожу баланду травить, а двое поработают.
— Тот, кто умеет — делает, кто не умеет — учит, как делать,— съязвил Санька и попал в самую цель. Я сразу насупился и умолк.
Однажды меня уже поймали сторожа и высекли так, что я две недели сидеть не мог.
— Хлопцы,— попробовал я перевести разговор,— а что, если «Гарибальдиец» навешает нам?
Степка взглянул на меня с осуждением: существовал неписаный закон — перед игрой ни в коем случае не выражать вслух своих сомнений.
— У них, я считаю, одно преимущество,— заметил Санька,— они все в бутсах.
Я взглянул на свои босые ноги, и мне стало не по себе. Где уж мечтать о бутсах, если простых ботинок не на что купить! Играл я обычно босиком, но, учитывая серьезность предстоящей встречи, Федя дал мне свои старые ботинки. Они были очень велики и к тому же нуждались в капитальном ремонте. Бутсы стали моей навязчивой идеей. Я видел их во сне, подолгу простаивал у витрины спортивного магазина, рассматривал белые, чуть голубоватые бутсы. Даже Точильщик играл в австрийских ботинках, привезенных отцом с гражданской войны. В этом таилось и Степкино преимущество — некоторые игроки побаивались его, хотя вел он себя на поле очень деликатно. Тем не менее он, без всякого злого умысла и намерения, мог отдавить кому угодно пальцы железными подковками.
На Собачьей тропе уже было полно болельщиков. Непонятно, по какому телефону узнают они об игре? Зрители сплошной стеной окружили окопанное узкой канавкой иоле, на котором с обеих сторон стояло по две штанги без верхних перекладин, что нередко приводило к острым конфликтам, а то и дракам. На этом пустыре играли десятки уличных команд. Не раз сооружались настоящие ворота, но зимой верхние перекладины растаскивали на топливо. На поле давно стерлись линии штрафной площадки, лицевые линии, в центре выросла густая трава.
Гарибальдийцы уже начали разминку. Все они были в оранжевых майках и черных трусах, в белых с синей каймой гетрах и настоящих бутсах, а голкипер3 даже носил нарукавники и щитки на коленях, напоминая рыцаря, стоящего у входа в Исторический музей. Черноярцы собрались под акацией на высотке, где команды оставляли одежду под охраной малышей. Я чувствовал себя неловко в старых линялых трусах. Обычно играли в штанах, но сегодня на поле были настоящие спортсмены, в форме. Рассматривая мою нижнюю сорочку и старые трусы, Федя в отчаянии махнул рукой и сказал:
— Ну и шайка-лейка! Придется играть без маек.
Керзон не на шутку испугался и стал просить капитана разрешить ему играть в свитере. Рядом с крепкими, мускулистыми ребятами тощий и непомерно долговязый вратарь выглядел карикатурно.
Когда команды вышли на поле, солнце уже спустилось до крыши больницы. Игру с центра начали гарибальдийцы. Я сразу же забыл обо всем на свете и бросился па левого крайнего, но он мгновенно передал мяч своему центру форвардов. У того завязался поединок с нашим беком 4 Славкой Коржом. В конце концов Славка вышел победителем: ему удалось сорвать первую атаку в сторону наших ворот, и даже я, презиравший Коржа, испытывавший мстительную радость, когда его постигали неудачи, теперь восхищался напористостью, с которой, он пошел на форварда. Наша взаимная ненависть зародилась давным-давно. Семейство Коржей жило в шикарном собственном доме и владело писчебумажным магазином. Карманные деньги Славки — младшего отпрыска коммерческого рода — равнялись бюджету всей нашей семьи. Это не мешало Коржу отличаться скупостью Гобсека. Славка был выше меня на полголовы и внешне производил впечатление гиревика. Он не переставал бахвалиться своей силой и непобедимостью среди ребят нашего возраста, пока случай не столкнул его со мной. Совершенно неожиданно для всех и для себя самого я не только не сдрейфил, а сразу же ошеломил противника жестоким ударом. Корж взвыл и, закрыв лицо руками, убежал прочь. С тех пор он слегка косил правым глазом, за что был прозван Косым, и настолько привык к прозвищу, что даже не откликался, когда его звали по имени. Наша взаимная ненависть все возрастала. Нередко повторялись поединки, и мне, по правде говоря, доставалось. Но Славкино могущество было подорвано. Не раз пытался он помириться со мной, но я не хотел его дружбы. Даже когда Славка вдруг раскошелился и купил для команды настоящий мяч с камерой и покрышкой, вызвав общий восторг, мы со Степкой остались равнодушными.
