...В 1971 году из бакинского «Нефтчи» в ереванский «Арарат» перешел Эдуард Маркаров, чудный, оригинальный форвард. Годом позже из Баку уехал Александр Мирзоян, прочный защитник, которого помнят по бесковскому «Спартаку». На первый взгляд, ничего особенного. Но именно тогда в «Нефтчи» взяли курс на «чистоту рядов». Этот с позволения сказать курс обернулся для азербайджанского клуба потерей места в высшей лиге, да и до сего дня он себя так и не нашел, тогда как ранее, будучи по составу игроков интернациональным, «Нефтчи» котировался высоко. Так что молния, пусть еще без грома, без выстрелов, сверкнула задолго до грозы — над футбольными полями.
Я заканчиваю работу, когда идет чемпионат страны 1990 года. Отказался участвовать «Жальгирис», а две команды Грузии играют в первенстве своей республики. Футбол тут не при чем. А началось тем не менее с него. Промелькнуло в печати, что и на Украине подумывают об отдельном турнире. Делать нечего, пришлось мне взять список команд и прикинуть, каким способен стать чемпионат России. Надо быть ко всему готовым. Но есть надежда — на изумительную жизнеспособность футбола. Множество раз он доказывал, что готов быть выше любых обстоятельств.
* * *
Как свести начало рассказа с окончанием?
Разве что усадить напротив себя, сегодняшнего, в январе 1990 года, себя же, студентика, болельщика довоенной поры. Фантастика, выдумка, между нами полвека, что мы скажем друг другу? А вдруг? Любопытно, как он начнет?
— Какие новости?
Другого вопроса я не ждал: новости прежде всего, душа в нетерпении.
— Тебе повезло, «Спартак» зимует в звании чемпиона. Двенадцатый раз. Перегнал «Динамо». В твое время, в сороковом, они были равны, и, видишь, сколько понадобилось, чтобы перегнать.
— Прекрасно! Поздравляю! Дай пожму руку. Что так вяло? Рисуешься? Все равно не поверю, знаю, что тебя распирает от гордости.
— Представь себе, нет. «Спартак» взял, что причиталось. Но в игре его было больше от дня вчерашнего, чем от завтрашнего. Вот в 1979 году «Спартак» был чемпионом, обращенным лицом вперед, и сам себе, и людям нравился, обещал, еще не наигрался. Тогда я ему сострадал. А сейчас отдавал должное, без сердцебиения.
— Все равно здорово! Я бы всю зиму нос задирал и хвастался.
— Что значит «здорово»? После сезона я писал для трех газет и одного журнала. Хорош бы был с этим твоим «здорово»! Разумных поводов для восторга не набегало. Футбола я насмотрелся столько, что путаться в оценках было бы стыдно, себя бы перестал уважать.
— Страх как ты важничаешь. Или боишься, что упрекнут за пристрастие? Отступился от «Спартанка»? Кто бы мог подумать...
— Я ждал твоих подкалываний. Постарайся понять и не перебивай. Знаешь, у людей одной профессии заведено спрашивать: что вы кончали? Так я с удовольствием сообщаю, что курс наук проходил в спартаковском лицее. Удачно получилось: большая команда, дальнего плавания, с причудливой судьбой, с интересными людьми, с высокими претензиями, с бесконечными драматическими коллизиями. И сколько «однокурсников» среди журналистов — М. Ромм, М. Мержанов, А. Вит, И. Бару, Ю. Ваньят, А. Перель, В. Фролов, К. Есенин, Н. Озеров, А. Леонтьев, Г. Радчук, Н. Киселев! И не переводятся: есть они и среди молодых. Так что всегда находилось с кем обсудить, дружественно посостязаться во мнениях. В общем, спартаковский лицей дал хорошее образование, привил вкус к футболу высокого класса. Как видишь, я ничего не забыл, нечего меня изображать отступником.
— Не хватало еще забыть!
— Погоди, не спеши. Вот тебе еще новость: многие последние успехи «Спартака» связаны с тренером Константином Бесковым. А он, как ты знаешь, еще в 1941 году связал свою жизнь с «Динамо», играл там до конца, уйму голов назабивал «Спартаку». А как клубный тренер прославился в «Спартаке». Помнишь Виктора Маслова, левого хавбека в «Торпедо»? Так он стал знаменитым тренером, когда вывел на первые роли киевское «Динамо». Ты морщишься, тебе и тут мерещится чуть ли не измена. А это профессия, милый мой, дело. Вот и я после спартаковского лицея поступил на службу репортером. И передо мной оказался сразу весь футбол.
— Предположим. И все равно до меня не доходит: быть с футболом и сердце свое не слышать? В чем же интерес? Не в стерильности же?
— Так и норовишь царапнуть. Какая там стерильность, смешно сказать. Болельщика в себе не подавишь. И слава богу, иначе что за работа. Откуда тогда возьмется желание пойти наперекор общепринятому, поспорить с авторитетами, усомниться в раздутом достижении, защитить игру, за которой будущее, разгадать обман за респектабельностью? А без всего этого репортеру невозможно. И на все это идешь, рискуя оказаться непонятым, а то и под боем.
— А что, газетчики всегда правы? Не слишком ли торжественную декларацию ты произнес?
— Да, кажется, я злоупотребляю «высоким штилем». Не удивительно, мне ведь приходится перед тобой отчитываться за полвека. Нет конечно: и путаем, и заблуждаемся, и подвираем. Но я бы тебе ответил так: на нас возложена обязанность —судить о футболе как о зрелище, мы заодно со зрителями. Это наш передний край. Тебе это покажется удивительным, но далеко не всегда команды, тренеры и руководители равняются на аудиторию, они легко впадают в грех самонадеянности («лопай, что дают»), погрязают в устройстве своих обстоятельств. И тут мы редко ошибаемся, хотя, может быть, и надоедаем, и вызываем обиды.
— Значит, вместо того чтобы раскачиваться на волнах, ты сидишь в будке и следишь за порядком? Ничего себе занятие!
— А что ты предлагаешь взамен?
— У мамы был старинный сонник. Я запомнил, что увидел ты во сне газету — к расстройству. Понял бы — писать рассказы, повести, эссе, портреты, обо всем героическом, забавном, трогательном, что душа болельщика просит. Забыл что ли, чем тебя футбол приманил?
— Помню. Но сознайся, когда вел дневничок с «ахами» и «охами», ты был пуст, по наитию кое-что угадывал. У меня годы ушли на то, чтобы мало-мальски разобраться. И надо было выбирать.
— И ты выбрал...
— Да-да, выбрал репортаж. Жанр по крайней мере точный. А от словесного звона, когда натыкаюсь, меня тошнит. И не смотри на меня иронически.
— Сердишься? Плохой признак.
— Я привык серьезно относиться к своим обязанностям, а ты лепишь с кондачка.
— Как-никак, а началось с меня. И я имел право надеяться...— Ясно, не продолжай. Жаль, что ты не прочитаешь эту книгу, в ней и о нас с тобой. Началось с тебя, это верно. Футбол не стареет, и нам не дает стареть. И ты никуда не делся, хоть и прошло полвека. Иногда я на тебя сержусь, когда некстати взбрыкиваешь по старой памяти, а бывает, сверяюсь с тобой, и помогает. Я и не заметил, как увлекся репортажем, влез в него. Хуже нет—метаться, шарахаться, браться то за одно, то за другое. И жизни не хватит, и сам себя не найдешь.
— Что теперь толковать, дело сделано.
— Вот это уже голос не мальчишки. Знаешь, на что я надеюсь? Все то, о чем ты говорил, еще напишут. Непременно. Другие напишут. Начитаются наших репортажей и напишут. Им проще будет. Мы мостили улицу, брусчатку укладывали. В футболе в самом деле много стоящего. Но надо подобраться. Вот и сгодятся наши камешки.
— Поверь, я не хотел тебя обидеть: если цеплял, то ради ясности. Но скажи: на душе мир?
— Пока работаю, мира не жду. И может быть, в этом разгадка репортерства.
— А что, не так уж мало!
— Я тоже так думаю. Объяснились?
— Это была твоя затея, тебе и отвечать.
— Я и отвечаю. О том и репортаж о репортаже.
1987—1990
