– Ваша жена... – проговорила Долорес мне вслед. – На этих фотографиях она счастливая. Она выглядит так, словно вы хорошо о ней заботились.
– Это так, – многозначительно ответил я. – Я очень хорошо о ней заботился.
Ночью я беспокойно ворочался в полудреме. За окном моей спальни в полутьме шуршали кривые грушевые деревья, светясь бумажно-белыми цветами, лепестки которых были с ноготок Марии. Информация перемещалась по всему миру. Вы почти ощущали это: невидимые импульсы и байты, летящие по воздуху, беззвучные клеточки света, пульсирующие через континенты. Можно было почувствовать, как меняется мировой рынок: производители компьютеров – «А.Т.Т.», «Мацушита», «Ксерокс», «Ай-би-эм», «Майкрософт», «Эппл» – объединяли технологии, давили на Корпорацию. При всей своей самоуверенности Моррисон это понимал, зная, что для выживания Корпорации нельзя допустить, чтобы Президент оставался ее руководителем. Я лежал в темноте, ощущая во рту привкус мела от лекарства, понижающего кислотность, и гадал, окажется ли завтрашняя встреча с Президентом хоть сколько-то результативной.
А потом я услышал шаги на темной лестнице и проснулся. Дверь заскрипела на старых медных петлях. Я повернулся – рядом с кроватью стояла Долорес. Она была обнажена, ее живот был на уровне моих глаз, а тяжелые груди с их печальной смертельной красотой – прямо надо мной. Волосы на лобке были темными и пышными. Она наклонилась и крепко обхватила мое лицо обеими руками. Я почувствовал, что она пила на кухне вино. Она всматривалась в мое лицо очень серьезно: по-моему, ей хотелось убедиться, что между нами все будет честно, а потом откинула одеяло и легла в кровать. Моя голова была горячей от сна, а дыхание стало зловонным. Я колебался, а она – нет. Мои мысли быстро прояснились. Внезапно появилась какая-то жадная энергия. «Не надо пока ничего ей говорить». Я гадал, не пошла ли она на это, потому что чувствует себя обязанной. Я давно не занимался сексом, и мне хотелось действовать медленно, чтобы все вспомнить. Но Долорес была настойчива и стремительна, она легла на меня, с силой толкая меня в грудь. И снова все стремительно вернулось: влажное движение туда и обратно, напряжение и дыхание. Сладковато-едкий запах Долорес наполнил комнату.
Когда мы перекатились, она схватила меня за ягодицы, навязывая свой ритм. Люди, которые только что встретились, редко трахаются изо всей силы. Для этого нужны стремление к забвению и определенная отвага со стороны женщины. А если вы мужчина, то никогда не можете быть уверены в том, что не начнете двигаться слишком мощно, не упретесь сильной рукой женщине в ключицу, чтобы сильнее приподняться, не повернете бедра под таким углом, чтобы она ни при каких условиях не смогла сдвинуть ноги. Мужчинам хочется вести себя именно так. Все мужчины в душе это знают. А Долорес позволила мне это, сама подтолкнула, не боялась. Она высоко подняла согнутые ноги, ее шершавые пятки царапали мою кожу, а я трахал ее с отчаянным жаром, и мое сердце готово было выпрыгнуть из груди.
А потом мы лежали молча. Пот у меня на груди высох, ноги и руки приятно отяжелели. Я обнимал Долорес и ощущал, как поднимаются и опадают ее ребра.
– У меня смешной вопрос, – сказала она в темноту. – Он не романтический, понимаешь, но я просто об этом подумала.
– Ясно.
– Что это за штука...
– «Штука»? – Я рассмеялся. – Ты не знаешь, что это за штука?
– Не эта, - весело отозвалась она. – Дай мне договорить до конца, ладно?
– Безусловно.
– Что это за странное место на лестнице, где вырезана стена? Я раньше никогда такого не видела.
– Ты о том месте, где ступени поворачивают направо, а в стене большое углубление, словно в ней вырезали небольшую изогнутую полку?
– Да.
– Это называется «гробовой поворот», – сказал я. – Эти дома строились в то время, когда большинство людей еще умирали дома, у себя в спальне. Никто не ложился в больницу, чтобы там дожидаться смерти, как сейчас. Тогда покойник лежал в постели. И надо было иметь возможность снести гроб вниз по лестнице, чтобы не оббить штукатурку и не ставить его на попа.
– Так ты думаешь, что люди умирали в этом доме?
– Ему сто десять лет. Так что возможно.
Долорес секунду это обдумывала, а потом свесила ногу с кровати.
– Мне страшно, я хочу взглянуть на Марию. – В ее голосе слышалась тревога. – Ладно?
Я смотрел, как ее нагой силуэт движется в темноте. Она со скрипом спустились по ступенькам. Долорес выказала желание, которое, как я решил, не имело ко мне никакого отношения. Ее страсть была сконцентрирована на другом – на ней самой. Спустя несколько минут она вернулась в спальню и шепотом сообщила, что Мария по-прежнему спит. Она остановилась передо мной.
– Я знала, что что-то не так! – прошептала она с восторженным удивлением.
Я смотрел на нее снизу вверх.
– Что?
– Кровать – она кривая! Изголовье выше. – Она наклонилась и посмотрела на ножки. – У тебя там что-то... телефонные справочники!
– Под ножками изголовья.
– Зачем?
– У меня проблема с желудком. И если один конец кровати выше, это помогает.
– Как это?
– Кислота попадает мне в пищевод, соляная кислота из желудка. Она проходит через такой сфинктер, небольшое отверстие в конце пищевода, обжигает слизистую оболочку и повреждает так называемые пищеводные клетки.
– Ты поэтому все время кашляешь? – спросила она. – Я давно хотела спросить об этом.
– Да.
– Это больно? – спросила она сочувствующе.
– Иногда.
– Тебя рвет?
– Бывает, если кислоты очень много.
– Ты к врачу ходил? – спросила она, снова забираясь в постель.
– К целой куче.
– А от секса тебе не хуже? – поддразнила она меня.
– Нет.
– Вот и хорошо.
Она прижала пальцы мне к губам, очень крепко, и одновременно другая ее рука легла мне на пах. Я решил, что она чересчур оптимистична. Но она поплевала себе на ладонь и терпеливо занялась моим членом, с откровенной решимостью, которая не имела никакого отношения к моему возбуждению, но самое прямое – к ее собственному. Она двигалась на мне резко – резче, чем это было удобно мне. Ее ладони лежали у меня на плечах, ногти впивались мне в кожу. Потом ее правая рука скользнула к ее собственному паху и задрожала: пальцы умело стимулировали клитор, двигаясь с электрической стремительностью. И она кончила, откинувшись назад. Ее левая рука на секунду оторвалась от моего плеча и упала мне на лицо, тяжело давя на переносицу, царапая ногтями мой лоб. Мои мысли вдруг улетели назад, к прошедшему дню, и мне пришло в голову, что Долорес ничего не знает про компьютеры, войны между средствами массовой информации и структуру и хитросплетения капитализма. Она была здесь - женщина в спальне, занимающаяся сексом с мужчиной. Самодостаточная. В сером полумраке ее глаза были закрыты, нижняя губа сосредоточенно прикушена. Комната была полна ее запахом. Когда ей надоела эта поза, она упала на простыни и быстро встала на четвереньки, высоко подняв зад, чтобы я смог войти в нее сзади. Я притягивал к себе ее бедра и наслаждался узостью влагалища, которое мужчина чувствует, оказавшись сзади, и животной грубостью совокупления. И одна ее рука снова поползла назад, чтобы она могла трогать себя. Она застонала и остановилась, чтобы передохнуть. Пот тек с ложбинки на ее спине вниз по ребрам.
– А сейчас, – шумно выдохнула она. – Сейчас тебе. Будет хорошо.
Она опустила голову вниз, чтобы перенести на нее свой вес, и просунула под себя обе руки, откровенно служа моему наслаждению. Одна рука обхватила меня снизу, легонько поглаживая и теребя, а пальцы другой руки обхватили мой член тугим кольцом и стали скользить вперед и назад в ритме моих движений.
– Господи! – воскликнул я.
– Давай! – сказала она.
И я дал жару.
Потом мы несколько минут лежали, прислушиваясь к шуму ветра и машин на улицах. Долорес пробормотала что-то насчет того, что хочет быть с Марией, когда та проснется. Она откинула одеяло и исчезла в темном проеме двери. Она не стала наклоняться, чтобы меня поцеловать, и той ночью больше не возвращалась.
– Зачем ты носишь галстук? – спросила Мария следующим утром, пока я одевался.
Стоя под душем, я ощущал сладкую боль в паху от прошлой ночи. Но я уже – глупо и нервически – тревожился из-за предстоявшей мне встречи с Президентом. Моррисон будет смотреть на меня с застывшей на лице гримасой, словно вот-вот будет вынужден сделать что-то отвратительное. Я чувствовал, что он старается успокоить представителей «Ф.-С.». Мы неуклонно двигались к тому моменту, когда придется сделать какое-то публичное заявление о переговорах – в соответствии с требованиями закона о госбезопасности. Если я не выведу на поле Президента, Моррисон начнет жесткие действия в отношении совета директоров. И где я при этом окажусь, предсказать было невозможно.
