– Что? – произнесла она своим высоким голосом. – А, доброе утро, просто доброе утро.
Мне нужно было переключить ее на другую тему.
– Что происходит с герром Вальдхаузеном и его спутниками?
– Мы приближаемся к завершению. То есть мне кажется, что мы приближаемся к завершению. К работе подключились люди из «Саломона» и «Чейза». Примерно через неделю нам надо будет сделать какое-то заявление – как минимум о том, что переговоры идут. Так мне кажется.
– И мы моментально получим пару десятков исков от владельцев акций.
Мы уже обсуждали вопрос о том, как действовать в отношении владельцев акций, которых возмутит международное слияние такой чисто американской организации, как Корпорация.
– О, мы много чего получим! – небрежно бросила она, трогая браслет из золота и слоновой кости, обхватывавший ее запястье. – Но все пройдет хорошо. Как дела с Президентом?
– Он не поддается. А ведь я ему высказал все соображения. Вам не стоит рассчитывать на то, что у меня что-то получится, потому что пока ничего не выходит, понятно? Лучше Моррисону готовиться к схватке с советом директоров. Может дойти до этого, Саманта. Вам нельзя делать никаких заявлений, если их не поддержит Президент чертовой Корпорации.
Она уставилась на меня:
– Ты заметил это безобразие у здания?
Я напрягся:
– Где?
– С южной стороны.
Я пожал плечами:
– Я иду с другой стороны.
– Ну конечно, – отозвалась Саманта.
– Были еще свидания с герром Вальдхаузеном?
– По правде говоря, вчера мы вместе обедали.
Саманта выгнула брови. Я понял, что теперь она знает все подробности сделки: все идет через нее или рядом с ней. Но она была умна и понимала, что не следует меня этим дразнить.
– Надо полагать, Моррисон тобой доволен.
– Его интересует только сделка. Он просит, чтобы я разговорила Вальдхаузена.
– И он говорит?
– Ну, он все время пытается меня расспрашивать. – Она ввела команду «сохранить» и повернулась ко мне. – Он хочет знать, кто за что отвечает. Он даже о тебе спрашивал.
– Обо мне?
– Он хотел узнать, куда ты пропал.
Это меня удивило.
– И ты ему сказала?
– Я ему сказала, что ты выполняешь кое-какую работу для Президента. Он спросил меня, каким образом Моррисон рассчитывает заключить эту сделку без одобрения Президента.
– А ты сказала...
– Я сказала: мы считаем, что сумеем перетянуть его на свою сторону.
– Ах, полно! Он же должен видеть, что Моррисон хочет сбросить Президента с самолета. И как Вальдхаузен это принял?
– Улыбнулся. – Саманта нахмурилась. – Наверное, я ожидала, что он будет добиваться ответа. Казалось бы, ему следовало. Но с другой стороны, если он не настаивает, не бросает нам вызова, то это говорит, что он нас поддерживает. То есть он же умный мужчина, он знает про Президента...
– Может, Вальдхаузен и его люди тоже видят в Президенте препятствие. И они знают, что, имея дело только с нами – с Моррисоном и остальными, – они укрепляют нашу позицию на случай конфликта с советом.
– Или он может просто надеяться, что мы все решим сами и ему не придется с этим связываться.
– Или может, он ни черта не разбирается в ситуации на тридцать девятом этаже.
– Как такое может быть? – спросила Саманта.
– Моррисон сказал нам, что заранее изложил Вальдхаузену всю правду о создавшейся ситуации, но не исключено, что он охарактеризовал неправильно или ее, или себя. Представил все так, будто самый главный – это он сам. Это можно было сделать очень тонко.
– Вальдхаузен на такое не попадется.
– Да?
– Да. То есть мы с ним очень много говорили о самых разных вещах... О том, как он смотрит на американскую культуру, о том, какие сейчас в Германии дети, о его жене, – призналась Саманта, разглядывая ногти. – Ульна то, Ульна это.
Я вспомнил, что в факсе имя у жены было другим: Гретхен.
– Ее так зовут?
– Да. И он все рассказывал, как она им пренебрегает, не убирается дома, и все такое.
– Он похож на человека, у которого есть любовница?
– Я его об этом спросила, а он сказал – нет, он слишком переживает из-за жены. Мы о многом разговаривали. Он сказал, что потрясен нашими проблемами с бездомными. Он сказал, что зашел в Центральный парк и увидел, как какой-то мужчина жарит дохлого голубя. Что еще... Его впечатлил Моррисон, – по его словам, он сейчас на самом пике своей карьеры... Все в таком роде. Мы просто разговаривали.
Это был один из немногих моментов, когда мне было известно больше, чем Саманте, и я намеревался промолчать, тем самым сохранив свое преимущество. Если предположить, что факс, адресованный любовнице, подлинный, то Вальдхаузен лжет Саманте, создает вымышленные картины, чтобы добиться ее доверия. Его письмо жене, в котором стояло совсем другое имя, выглядело настоящим. Что до любовницы, то такая ложь была логичной: с какой стати ему рассказывать об этом Саманте? Он каким-то образом обрабатывает Саманту, а она об этом не догадывается. Зачем? Я не мог понять причины, я мог только тупо смотреть на Саманту, изумляясь тому, как она собой довольна. Я знал, что последует за этим.
– А потом ты, конечно, его соблазнила.
Саманта наклонила голову и приоткрыла свои широкие красивые губы:
– Ну конечно!
– Счастливчик, – сказал я.
Она положила ногу на ногу:
– Другим тоже посчастливилось, разве нет?
– Ах, Саманта...
– Да? – поддразнила она меня. – В чем дело?
Я сел в кресло напротив нее:
– Мне это все еще странно, даже спустя столько времени.
– Ты просто сентиментальничаешь, – отозвалась она серьезно. – Ты человек чувствительный, Джек. В тебе достаточно безжалостности, но в конечном итоге сентиментальность сильнее. – Она посмотрела на меня, скосив к переносице второй глаз. – Я в этом уверена.
– Возможно.
Она покачала головой:
– Нет, точно.
Свет падал из окон позади нее.
– Я видела надпись у здания, – сказала она.
Я протяжно выдохнул:
– Я это подозревал.
– Это насчет той женщины с маленькой девочкой, которых я видела наверху пару недель назад?
– Да.
– Она была очень... очень эффектная.
– Когда ты ее видела, она была в плохом состоянии.
– Да, но лицо у нее довольно необычное. Такое выразительное. По-моему, мужчина может один раз увидеть это лицо – и уже никогда не забыть.
Я кивнул:
– Именно так и было, Саманта. Я не могу это даже объяснить.
– И малышка тоже? Это тоже имеет значение?
Я кивнул:
– И малышка тоже.
Саманта покачала головой и опустила глаза:
– Мне всегда было жаль, что с Лиз случилось такое, Джек. С годами у людей возникает единственное желание, чтобы жизнь была нормальной, стабильной. – Она снова посмотрела на меня. – Я всегда страшно переживала из-за того, что случилось... Ты это знаешь.
Мы несколько секунд молчали.
– Я не могу допустить, чтобы кто-то узнал об этой надписи, Саманта. Особенно Моррисон, особенно сейчас.
– Да. – Она посмотрела на меня, и ее лицо было мягче. – Он по-настоящему разозлился бы. Я обнаружила эти буквы сегодня утром, Джек. Примерно в пять тридцать, когда пришла.
– Так это ты позвонила Фицпатрику, парню из технической службы?
– Я велела ему немедленно ее убрать.
– Господи! Спасибо.
Мы сидели у нее в кабинете – мужчина и женщина в деловых костюмах.
– Эй, Джек, это же я, так?
Я ей улыбнулся. А потом мы услышали в коридоре шум, и очарование момента исчезло.
– Пока.
Я встал, чтобы выйти из кабинета Саманты:
– Пока.
Я ушел к себе в кабинет с чувством облегчения. Со времени нашей короткой связи прошло много лет. Тогда у власти еще был Рейган. Ни я, ни Саманта не заблуждались относительно случившегося: мы оба просто удовлетворяли свое любопытство. Я только пришел в Корпорацию, мы с Самантой были начинающими администраторами и вместе карабкались по карьерной лестнице. Мой брак с Лиз тоже был в полном порядке – по-настоящему. Мы были счастливы. Я изменил ей только из-за того, что мне представился удобный случай. Мы с Самантой были в деловой поездке в Лос-Анджелесе и разговорились в баре отеля. Я мгновенно понял, что должно произойти. И через несколько дней, когда Лиз задерживалась на работе, я выпил и поехал на такси к Саманте домой. Тогда она еще жила в убогой квартирке с двумя спальнями в Вест-Сайде, которую снимала на пару с блестящей пианисткой-японкой, чью спальню почти целиком занимал концертный рояль фирмы «Стейнвей». Эта женщина каждую ночь спала под роялем, словно под защитой громадного трехногого зверя с блестящей черной шкурой. (Возможно, над этим роялем потрудился отец Долорес.) По-моему, мы с Самантой переспали друг с другом по-родственному, чтобы снять это с повестки дня и обеспечить некую верность друг другу. Всего один раз. «Мы сейчас это сделали, и это было здорово, но ты останешься с Лиз, а я продолжу поиски», – сообщила мне Саманта в постели. Пока она принимала душ, я осматривал ее жилье и на кухне обнаружил прикрепленный к холодильнику листок, озаглавленный: «Цели этой недели».
