Приезжал Шебуршин всегда инкогнито, в штатском, представлял себя лишь по имени – отчеству. Редко оставался в доме Фёдоровых дольше, чем на сутки. Но в один из своих последних приездов не смог скрыть замешательства, вызванного прямым вопросом Ольги Алексеевны:
– Скажите, Леонид Иванович, а что, у моего сына работа имеет важное оборонное значение, раз сам Председатель КГБ его навещает?
– Откуда вы взяли, что я – председатель КГБ? – спросил в ответ после заметной паузы генерал-полковник.
– Ну, во-первых, имя и отчество; во-вторых, вас иногда показывают по телевизору, хотя и мельком… пусть – всегда не первым планом.
– Ну! – почесав правую бровь, ответил Шебуршин, – Врать не стану. Скажу только, что с Алексеем мы давние друзья. Ещё по тем временам, когда он работал в Институте медико-биологических проблем в Москве, а я занимал совсем другую должность… поменьше.
– Ладно, Леонид Иванович! – завершила беседу Ольга Алексеевна, – Пусть так! Но вы не думайте: я не болтлива, к тому же – негде и не с кем! Тем более – сына под удар ставить не собираюсь, хотя давно уже догадываюсь, что он работает в сфере обороны – оттого и академиком так рано стал. В общем, спасибо!
– Да, за что же? – спросил Шебуршин.
– Есть за что! А кроме того – за эту беседу!
________________
Белорусский вокзал в Москве в понедельник, как и всегда, шумел многолюдием. Но всё это не производило впечатления какой-то суеты. В рабочие дни в такое время сюда прибывала в основном та публика, которая ездит по делам. Это было время отправления нескольких международных поездов. Вот и у Фёдорова имелся билет на поезд Москва–Париж. Правда, не до Парижа (там поезд прибывал на Северный вокзал, чем-то очень нравившийся Алексею), а до вокзала Цоо в Западном Берлине. В СССР железнодорожные билеты за границу продавали только до тех городов, где имелись советские консульства или посольства.
Время от воскресного утреннего звонка председателя КГБ до посадки в поезд и вправду оказалось чрезвычайно насыщенным. Фёдоров забежал домой буквально на несколько минут. Успел лишь на минутку приласкать дочурку, ещё минуту уделить матери, сообщить ей о срочной командировке в Москву, а остальные несколько минут провёл с женой, которая собирала его в дорогу и украдкой смахнула слезу.
– Ну, что ты, милая, в самом–то деле? – ласково произнёс Фёдоров, погладив Викторию по мягким шелковистым каштановым волосам, – Я же ненадолго! Не позднее, чем в пятницу, вернусь.
– Я всё понимаю – на твоих плечах новый институт, как говорится, „лиха беда – начало“. Я знаю, что ты – государственный человек: академик и генерал, но пойми – ведь хочется, хотя бы немного, и личной жизни… Ведь она пройдёт… Молодость исчезнет как дым… Я же тебя целыми днями почти совсем не вижу … Скорее бы что ли диплом получить: работали бы вместе, виделись бы каждый день помногу! Я же люблю тебя, понимаешь? Ты мне нужен постоянно!
Фёдоров не стал расстраивать жену правдивыми пояснениями о режиме секретности и строгом разделении сфер и степеней допусков, которые они разработали вместе с Шебуршиным, стремясь и стараясь предотвратить даже намёк на возможность малейшей утечки информации. „А впрочем, почему бы Вике не стать ответственной за режим секретности и допуски? При её-то скрупулёзности и ответственности!“ – мелькнула мысль, и Алексей ответил жене так:
– Любушка моя (так называл он супругу наедине)! Я тоже люблю тебя, и тоже хочу быть с тобою всегда. И поэтому я уже присмотрел для тебя в нашем НИИ должность. Прямо скажу – полковничью должность…
– Да, разве в чинах дело?! – не без досады перебила его Виктория.
Да, для Виктории Петровны чины и звания действительно не имели значения. Точнее, в том смысле, который имеют в виду, когда о них говорят. Если для матери Фёдорова невероятно быстрый карьерный рост сына был лишь поводом для гордости и приносил радость, совсем не так было с его женой. „Откуда всё это – должность директора оборонного НИИ, генеральское звание, а теперь вот, только что, ещё и избрание в академию наук?!“ – думалось Виктории несколько месяцев назад. Замуж она выходила за „простого доктора наук“. То есть, конечно, и это – немало. Но раннее получение степени Фёдоровым не казалось его невесте, потом – жене, странным. Она полагала, что ум и широкая эрудированность Алексея – достаточные основания и причины. К тому же – „видимые за версту“. Но потом, вскоре после замужества, начался взлёт, который не только не радовал Викторию, но настораживал её и даже огорчал. Нет, не потому, что она начинала считать себя недостойной мужа, недостойной по своему социальному положению жены, матери и недоучившейся пока ещё студентки. Просто она не знала фактически ничего о работе Алексея. А тут ещё эти несколько визитов человека в штатском, который отрекомендовал себя „просто Леонид Иванычем“, но который, как одна капля воды на другую, был похож на председателя КГБ. „Что это за знакомство? Откуда?!“ – думалось ей. И не только думалось, но стало сказываться на отношениях супругов: между ними потянуло холодком. При этом – без каких-либо видимых для Фёдорова причин.
Как-то, в разговоре с Шебуршиным, во время его визита в НИИ, Фёдоров вскользь коснулся этого вопроса. Генерал отреагировал мгновенно: нет, он не стал задавать никаких вопросов и вообще ушёл от этой темы, но поручил кое-что выяснить о поведении Виктории во время последней экзаменационной сессии в университете. Так и есть! Холодок, возникший между супругами на фоне и вследствие необычайно быстрого продвижения Фёдорова по социальной лестнице, отразился не только на настроениях Виктории, но и на её высказываниях. А это, в свою очередь, могло привлечь, уже привлекало ненужное и даже небезопасное внимание… нет, пока ещё не к делам и служебным заботам молодого академика, но к его личности – безусловно. С этим надо было что-то делать. Делать, пока ситуация ненужного интереса к личности Фёдорова ещё не зашла слишком далеко. Вот тогда и возникла идея посвятить Викторию кое во что. Посвятить и погасить ещё не разгоревшийся пожар интереса к новой в Калининградской области личности, личности, которая хотя и была объективно весьма значимой, не должна была становиться такой в общественном мнении: слишком много стояло на карте. А у страны пока сто ещё не было возможностей для открытого противостояния страны тем силам, которые пествовались вот уже не первую сотню лет.
Вскоре после того визита Шебуршина в НИИ Викторию вызвали в областное управление КГБ, где её принял сам генерал Сорокин (кроме него в дела нового НИИ в самом управлении никто не был посвящён даже на самом поверхностном уровне – хотя бы таком, как у начальника областного управления). Генерал был с Викторией серьёзен, уважителен и строг. Он сообщил молодой женщине о том, что её муж сделал крупнейшее научное открытие. Такое открытие, весомость которого „побольше, чем у ядерного оружия“. Сказал, что Фёдоров работает в условиях сверхсекретности и, чтобы не повредить ни ему самому, ни руководимому им делу, недопустимо привлекать к нему внимание – ни словом, ни молчанием, ни выражением лица. Выяснив, что именно вызывает у Виктории тревогу и опасения, генерал сообщил ей, что все известные ей звания и должности её супруга вполне и давно заслужены и что в интересах дела Виктории было бы целесообразно не подозревать мужа невесть в чём, не пугаться открывающихся перед ней его перспектив, титулов и должностей, а гордиться им. А ещё лучше – помочь ему, „впрячься с ним вместе в его работу“. В заключение генерал, передавая Виктории расписку о неразглашении содержания и факта состоявшейся беседы, предложил Фёдоровой подумать о том, чтобы поскорее, по возможности досрочно, завершить учёбу в университете и подумать о будущей работе в НИИ Фёдорова: „Нам незачем без нужды расширять круг лиц, посвящённых в дела института, а юрист там вскоре будет очень нужен“.
Виктория ничего не рассказывала дома о своём вызове в управление. Но Фёдорову это и не требовалось – генерал сам сообщил ему о факте и содержании беседы. А в отношениях супругов пришла новая волна душевного сближения, доверия, уважительности и заботы. Виктория же, сговорилась со свекровью о своей мечте поскорее получить диплом. В результате, она почти всё своё время стала уделять не дочери, а учёбе, целиком погрузилась в свою будущую и такую близкую профессию… А вскоре ей оформили допуск, она побывала в Институте. Затем её приняли во внештатные сотрудники областного управления госбезопасности, присвоили звание…
Вот, с учётом всего этого Фёдоров и закончил свою беседу с супругой перед своим вылетом в Москву:
– А ты послушай дальше, имей терпение! Верно – дело совсем не в чинах, но наша работа имеет такое значение – государственное, оборонное значение, которого ты пока ещё – даже после экскурсии в НИИ – не представляешь. И работа эта строжайше регламентируется… В общем, что долго говорить, в нашем НИИ лишь определённый должностной ранг обусловливает ту или иную степень свободы передвижения в нём и в общении с его сотрудниками. А тебя я хочу сосватать на должность ответственной за режим. Думаю Шебуршин поддержит: ты ведь знаешь, насколько высоко он ценит не только безопасность (а значит – секретность!), но и семью, как надёжный тыл. Наконец, я тебе обещаю, что следующие субботу и воскресенье я проведу только здесь – дома, с тобой! Веришь?
