И так далее до бесконечности – невидимый грузовой состав информации. От усердия консультант заморгал еще сильнее. Ему блестяще удавалось представлять другим всю сложность огромной компьютерной системы, которую рисовало его воображение. Он был из тех людей, кто в другом веке был бы счастлив вырезать бесконечные плавные меандры на бесконечных дверях дворцов к вящей славе Медичи.
Потом последовали построенные на компьютере графики, схемы и диаграммы с броскими надписями и связанные между собой меню, которые он показывал на большом телеэкране, стоя в затемненной комнате, заполненной силуэтами людей. Цветной экран с высокой разрешимостью мигал, сменяя изображения, переключаясь на все более мелкие детали, – и в готовности людей тратить на это свое время было нечто болезненное.
В темноте меня начало клонить ко сну. Возможно, я даже задремал, потому что, когда вдруг мне на плечо легла рука, я вздрогнул. Я ощутил рядом с собой чье-то присутствие – дыханье курильщика, слабый аромат лосьона после бритья. А потом кто-то зашептал мне в ухо:
– У вас досадная привычка говорить интересные вещи, мой друг, так что старик хотел бы еще с вами подискутировать. – Рука была твердой. – Через два дня. Но на этот раз вы должны показать мне кое-что получше, нечто новое. - Рука два раза хлопнула меня по плечу. – А я постараюсь до тех пор не умереть.
А потом под жужжание докладчика, прежде чем я успел понять, что произошло, кто-то тихо прошел через мигающий полумрак и исчез за дверью. Президент.
Он вошел в игру.
В тот вечер дома, пока Долорес готовила обед для нас троих, я включил новости. Сначала Питер Дженнингс с его слегка сардоническим наклоном головы. Потом я переключился на Си-би-эс с Разером, индейцем из сигарной лавки с открывающимся ртом. Я как-то видел его у штаб-квартиры Си-би-эс, он шел с потерянным видом, в толстых очках, стекла которых делали его глаза похожими на огромные жидкие устрицы. Когда видишь его по телевизору, не замечаешь, насколько он толст.
Пришла Мария, запрыгнула мне на колени и взяла пульт.
– Я переключаю, – объявила она.
– Мария, это новости, и я...
Она нажала кнопку. Машина ехала вдоль пыльного горизонта, в замедленном движении – сплошная поэзия, краски и деньги. Мне захотелось сесть в нее, хотя у меня уже была машина, она стояла в гараже неподалеку, и я редко на ней ездил. Мария снова сменила канал. Реклама пива: всем по двадцать три года, все наслаждаются жизнью. Мне захотелось оказаться с ними. Рекламщики так хорошо меня знали. В Америке, даже если вас не знает никто, вас знают создатели рекламы.
– Я хочу посмотреть «Бемби», – сказала Мария.
– Не получится, – объяснил я. – Надо поставить кассету в видеомагнитофон, а он подключен к телевизору, который стоит внизу.
– Почему?
– Почему видеомагнитофон стоит внизу?
– Да.
– Потому что он у меня только один, и мне надо было подключить его или к одному телевизору, или к другому.
– А! – Она посмотрела на экран. – А я хочу смотреть его здесь! – закричала она, ожидая моей реакции.
Мария не понимала, почему она не может решать, что ей смотреть и где. Если то, что ей захотелось посмотреть, можно было бы показывать в мыльном пузыре или на поверхности молока у нее в чашке, она была бы мгновенно этим очарована и приняла бы как должное. Она была достаточно маленькой, чтобы это было именно так. Магия технологии ее не пугала – по крайней мере пока.
– Мария, можно я тебя кое о чем спрошу?
– Нет!
– Всего один вопрос.
– Ну ладно.
Она нетерпеливо заерзала.
– Почему тебе нравится смотреть «Бемби», телепередачи и все такое?
– Потому что это весело.
– А если бы передача шла в компьютере? – спросил я у Марии.
– А там тоже был бы Бемби?
– Конечно.
– Это было бы здорово.
– А если бы можно было смотреть и говорить Бемби, что ему делать?
– Мне это нравится! Хочу!
Она схватила дистанционный пульт и начала просматривать все каналы. А потом она вывела на экран маленькое окно с другими каналами и стала просматривать и их тоже. Когда я был маленьким, у нас были только мультфильмы: ни кабельного телевидения, ни видеомагнитофонов, ни телевизоров с большим экраном. А для Марии, которой было всего четыре годика, новая технология была частью понятной ей действительности.
– А как ты научилась это делать? – спросил я.
Она подпрыгнула у меня на коленях:
– Не знаю. Это весело!
И я вдруг понял, как мне быть с Президентом. Ближе к ночи, пока Долорес купала Марию, я позвонил главе нашего подразделения «Нью Медиа» в Лос-Анджелес и спросил, может ли он прислать в Нью-Йорк их новейшую разработку. Он испугался. Он сказал, что разработка еще не готова для презентации. Надо еще устранить ряд недостатков. Вся рабочая группа – это девять человек в семи комнатах, и каждый работает над отдельным элементом программы.
– Это неофициально, – успокоил я его.
– Вы имеете в виду следующий месяц или когда?
– Послезавтра. Завтра самолетом присылайте программу, устройство, на котором она работает, и техника.
– Это невозможно.
– Возможно, – возразил я. – Посадите своих людей на реактивный самолет. Меня не интересует, как именно вы будете сюда добираться, но завтра вы должны быть здесь, чтобы все наладить.
– Нереально. Правда. Это возмутительно.
– Нет, просто затруднительно.
– Нет, это невозможно.
Я ничего не ответил, так что его слова на несколько секунд повисли в образовавшемся между нами пространстве, заполненном далеким жужжанием, щелканьем и шепотом мертвецов.
– А кто будет в аудитории? – спросил он наконец. – Группа аналитиков? Люди с Уолл-стрит?
– Всего один человек.
– Один?
Я назвал имя Президента.
– Шутите!
– Там буду я, он и техник, которого вы пришлете, чтобы он подключил компьютер и следил за его работой. Но главное – Президент.
Он задумался.
– Управление осуществляется с помощью пиктограмм и меню, и там стоит лучшая программа по синтезации голоса, так? – спросил я.
– Да, и все уже хорошо работает.
– Голосовой синтезатор настраивается на человека за пару часов?
– Нет-нет. Мы сократили время до пятнадцати минут максимум.
– А энциклопедия образов и движений, о которой шла речь несколько месяцев назад?
– Мы отсканировали... сейчас припомню цифру... у нас этим занимался один человек... Что-то около четырех или пяти миллионов различных кадров. Базовые изображения и все такое.
– Господи!
– Ага! – Он рассмеялся. – Очень неплохо. Мы чертовски этим горды.
– То есть вся эта коробка с винтиками уже держится и работает, так?
– Он еще не доведен до стандартов производства, но...
– Но все работает? У нас есть хотя бы один экземпляр, который действительно работает?
– Да. Но разве я не должен получить «добро» у как-там-его... вице-президента, который занимается...
– Забудьте, – посоветовал я ему. – Пусть я буду виноват. Правда. С этим проблемы не будет. Игра идет на совсем другом уровне.
В трубке молчали.
– Вы все привезете? Тридцать девятый этаж. Все расходы оформляйте на мой кабинет. Не на счет подразделения. И можете что-нибудь приписать, если вам это поможет в работе.
– Чтобы доставить все самолетом, нужно не меньше ста пятидесяти тысяч. Коммерческие компании не возьмут так называемую технологию девятого уровня без специальной страховки полета. В нее входит страховка на случай чрезмерной вибрации, на случай случайных повреждений при погрузке и разгрузке... То есть это лишняя головная боль. Мы с таким сталкивались, когда участвовали в промышленных выставках. Все нужно загружать и выгружать на конечных пунктах, транзитные рейсы отпадают. И еще надо оплатить особую упаковку и сверхурочные техника...
– Нет проблем. Я все завизирую.
– И кого мне спрашивать?
– Меня. Спрашивайте только меня.
Час спустя Мария спала, а я сидел за письменным столом, разложив вокруг себя бумаги. Ко мне в кабинет зашла Долорес.
– Я искала лишнюю подушку в чулане наверху, – сказала она. – У тебя осталась вся одежда твоей жены.
Я не смог ее выбросить. Чулан был полон платьев, блузок, юбок, брюк и одежды для беременных. Даже все носки, нижнее белье и бюстгальтеры были запакованы в коробки. Я собирался все это отдать в ближайшую церковь, но порой, поздно ночью, когда мне не удавалось заснуть, я поднимался наверх и стоял в чулане, где мне удавалось уловить слабый, ускользающий запах Лиз. Это было ненормально и глупо, но я все-таки не мог избавиться от ее вещей.
– Хочешь померить? – спросил я.
Долорес уставилась на меня:
– Я не твоя мертвая жена!
– Конечно, – ответил я. – Я это знаю.
