— Хорошо! И что же именно вас бесит?
— Я, черт возьми, чувствую себя пристыженным, мелким и… жалким.
— Отлично! — воскликнула я. — Наконец-то вы позволяете мне рассмотреть вас . Спасибо!
— Да на здоровье!
— Хорошо. Теперь мы можем немного поработать…
* * *
Когда мы в следующий раз встретились с Дэвидом, он вошел в кабинет в необычно подавленном состоянии. Его характерные повадки «крутого парня» сменились паникой. Никакого флирта или жеманной светской беседы.
— Думаю, моя подруга мне изменяет! — выпалил он. — Но она это отрицает.
— Что привело вас к такому выводу?
— Я заглянул в ее сотовый и нашел СМС от другого мужчины, он писал, что едет к ней. Сообщение было послано в три часа ночи. Она утверждает, что это просто ее друг, а сообщение он послал ей по ошибке. Я был вне себя. Уехал домой и начал листать свою телефонную книжку.
Ах, телефонную книжку! Любимое одеяльце Дэвида! Символ его состоятельности. Ключ к тому, что не дает ему раскрыться.
— Я позвонил той сексуальной брюнетке, с которой познакомился на днях в «Будда-баре», и она пригласила меня к себе. — Его голос упал до шепота, в котором отчетливо сквозило отвращение. — Но когда я попытался заняться с ней сексом, то не смог добиться этой долбаной эрекции!
Я сочувственно нахмурила брови.
— Я все это время думал о Никки, — продолжал он. — Я не мог сосредоточиться. Даже когда эта цыпочка взяла его в рот, я не смог сохранить твердость.
Отвращение Дэвида к себе дошло до кризисной точки — и для него это была хорошая возможность роста. Он пытался избавиться от своей боли, спрятавшись от нее в сексуальном приключении, — и просто не сумел сбежать . Теперь его защита была сломлена. Он чувствовал себя отвергнутым. Он чувствовал себя неудачником. Он был похож на мальчишку, который плачет из-за того, что его не взяли в спортивную команду.
— Вы так злитесь на себя из-за того, что у вас не встал, — и это при том, что у вас был такой серьезный повод для расстройства?
— Да! — Он пожевал нижнюю губу, потом взорвался гневом: — Долбаные суки!
— Вы злитесь. А еще похоже, что вы обижены и считаете, что женщинам нельзя доверять.
— Все они изменщицы, — холодно объявил он.
— Однако вы нуждаетесь в женщинах, вам нужно, чтобы вас любили, — с жаром сказала я.
— Да, — согласился Дэвид, его лицо омрачило мимолетное выражение обиды.
— Но вы боитесь им доверять, — продолжала я, ища взглядом то, что пряталось за сдержанностью, которую выдавали его сжатые челюсти.
— Вот потому-то у меня есть одна основная и много других про запас, — сказал он, возвращаясь к испытанному шаблону.
— И это помогает вам чувствовать себя в безопасности?
— Да. Да! Я просто ненавижу быть один. Это хуже всего. Я этого не выношу. Мне становится так скучно! И я начинаю звонить всем, кого я знаю, ища любую девушку, с которой можно встретиться.
— Значит, вас пугает не только отсутствие отношений, но и одиночество в своей квартире — пусть даже только на одну ночь — для вас уже чересчур.
— Такое ощущение, что мне неуютно в моей собственной шкуре.
— Можете описать, что вы при этом чувствуете?
— Не знаю, — сказал он с усилием.
Дэвид настолько утратил контакт с собой, что не осознавал своих собственных внутренних ощущений. Но я не собиралась позволить ему соскочить с крючка. Это было важно — суметь идентифицировать то, что являлось для него столь мощным стимулом.
— Попробуйте рассказать мне, как это ощущается в вашем теле.
— Не знаю, — повторил он.
Я ждала. Я могла бы облегчить его дискомфорт, подсказав верные слова, но нужно было дать ему вычислить их самостоятельно. И под конец мое молчание вынудило его отвечать.
— Полагаю, это… пустота… вот здесь, — сказал Дэвид, указывая на грудь. — И беспокойная энергия. Это такой темный момент… я словно не существую. Я впадаю в панику. Я должен позвонить женщине. Это упорное чувство. И для меня оно нестерпимо.
Наконец-то прорыв честности после нескольких месяцев терапии! Мы добрались до той боли, которая была стимулом его поведения.
— Похоже, это глубинный дискомфорт.
— Да, вот потому-то я иду в бар или начинаю названивать женщинам.
— Значит, вы справляетесь со своим страхом одиночества, а в данном случае — со страхом, что вам изменяют, заставляя женщин выражать свое желание к вам.
— Но я не хочу вступать в отношения с этими женщинами.
— Именно. Вы избегаете более глубокого контакта. Эти женщины для вас словно зеркало, отражающее вашу ценность. Без них вас не существует.
— Но иногда это бывает приятно.
— Я знаю, что это приятно и доставляет вам удовольствие, — подтвердила я. — Вы ищете женщину, чтобы она помогла вам хорошо относиться к себе. Но потом вы разочаровываетесь и фиксируетесь на том, как ненадежны женщины. Вы предоставляете женщине определять, достойны вы любви или нет. Чего здесь не хватает?
— Того, что я сам этого не чувствую.
— Вы отдаете в руки другого человека большую власть. Вы хотите подтверждения тому, что вас можно любить, но, даже когда получаете его, вам всегда мало. Мне кажется, что в результате всего этого вы, пытаясь обрести власть, в действительности ее утрачиваете.
— Я никогда не думал об этом с такой стороны.
— Что от вас требуется, чтобы поверить, что это правда?
Я наклонилась вперед, чтобы сократить дистанцию между нами.
— Мне нужно полюбить себя ? — проговорил он, едва удерживаясь от смеха: весь наш разговор свелся к психотерапевтическому клише.
— Да. Для вас это возможность уйти от своего шаблона. Если вы можете отыскать любовь внутри, не нужно будет охотиться за ней вовне .
— Ладно, док! Ладно, я вам верю.
Дэвид был высокого мнения о себе, но уже понял, что я с легкостью могу заставить его «сдуться». Он должен был перестать строить свою самоценность, основываясь исключительно на внешнем подкреплении, которое получал от своей карьеры, внешности, финансового положения, похвал, которые расточали ему родственники и любовницы. Все это — вещи ненадежные. Красота поблекнет, финансовый успех непостоянен, а женщины могут подвести. Нет никаких констант. Чтобы чувствовать себя достойным, Дэвиду необходимо было научиться обеспечивать подтверждение своей ценности самостоятельно. Ему нужно было научиться принимать и ценить себя, а также запустить процесс самоисследования.
— А с чего нужно начинать? — спросил он.
— Вам нужно освободиться от того, что думают о вас все остальные, — ответила я. — Вам нужно чтить то, что действительно мотивирует вас, даже если вы не знаете, что это такое в настоящий момент. Вполне может быть, что это именно то, что вы сейчас делаете. Но вы должны быть готовы начать все заново — без женщин — и выяснить это.
Хотя нарциссизм Дэвида имел чрезвычайно пагубные последствия, в действительности это была попытка самопринятия . Он искал более безопасную, менее уязвимую альтернативу настоящей любви, а я толкала его прямо в объятия настоящих страхов, чтобы он больше не мог избегать их. Я считала, что, если он сможет разобраться с этими страхами вместе со мной, это поможет ему подготовиться к настоящей любви.
* * *
После работы я шагала сквозь душный летний вечер по улице, вдоль которой выстроились рестораны и кафе, к своему самому любимому месту для размышлений — старому дивану на крыше нашего дома, где я частенько сиживала и вглядывалась в свою воображаемую гостиную — в Манхэттен.
Это очень расслабляло — наблюдать городскую сутолоку с высоты нескольких этажей, которые всегда обеспечивали мне удаленную перспективу — удаленную как от хаоса большого города, так и от моих собственных эмоций; так что я могла хорошенько поразмыслить о Дэвиде. Наконец-то меня посетило чувство умиротворенности в связи с нашей работой! Больше не было никакой необходимости лупить Дэвида, как пиньяту: я чувствовала, что он по-настоящему открылся навстречу переменам.
Дэвид достиг важного этапа. Прежде он считал, что пикап помогает ему лучше к себе относиться, но теперь он наконец осознал, что ему становилось только хуже. Но любовь к себе — задача нелегкая, в особенности перед лицом мощного подкрепления, которое Дэвид получал от своих карьерных успехов, одобрения сверстников и родителей, наличия подруги-модели и способности соблазнять других красивых женщин, чтобы снова и снова демонстрировать себе свою ценность.
Это стремление самоутверждаться на фоне остальных было мощным компульсивным побуждением, отчуждавшим Дэвида от того человека, каким он на самом деле мог быть. Оно маскировало пустоту, которую он ощущал, оставаясь в одиночестве.
* * *
В течение следующих нескольких месяцев Дэвид шел через медленный процесс самоисследования. Дэвид рискнул выйти за пределы своей зоны комфорта. Он стал общаться с компанией, в которую его ввели его друзья с художественными наклонностями. Он рассказал мне, что сидит там на вечеринках, наблюдая за толпой, и поражается: как эти «бедные и непривлекательные люди» могут казаться такими счастливыми и полными жизни?
