Самсоновна (оживившись). И то верно. Позвоню–ка я ей, хотя вроде бы не положено: поздно уже, ночь скоро… Но делать нечего. Коль уже доктор Книжкин о больничном режиме заговорил, его теперь с этой дорожки до утра не свернёшь. (Подходит к телефону, набирает номер, ждёт.)
Голос Евлампии Павловны. Слушаю.
Самсоновна. Я сильно извиняюсь, Евлампия Павловна, но тут такое дело…
Голос (удивлённо). Кто это? Алевтина Самсоновна, ты, что ли?
Самсоновна (торопливо). Да, да. Вот Николай Фёдорович не поверил, а, стало быть, и не делает ничего, а я так скажу: это чистая правда, и нужно торопиться, а то он тут скоро весь роддом взбаламутит.
Голос. Кто взбаламутит? Николай Фёдорович?
Самсоновна. Да нет, Николай Фёдорович уже спит, поди.
Голос. А кто же?
Самсоновна. Да парнишка тут один… гм… Род Стюарт.
Голос (обеспокоено). Тяжёлый? Его по дежурству передавали?
Самсоновна (растерянно). Нет, не успели ещё. Дело в том, что у него мозги, видать, не такие, как у всех. Уж больно странный мальчонка…
Голос. А я тут при чём? Пригласите педиатра, новорожденные — это его забота. Мозги, говорите? Гм… Травматик, что ли?
Самсоновна (устало). Не похоже.
Голос. Ну, тогда ничего страшного.
Самсоновна. Что же мне с ним делать? Не могу же я брать на себя… это… необдуманную инициативу.
Голос (строго). Ты только не паникуй, Самсоновна, не паникуй. Времена теперь другие, пора учиться принимать самостоятельные решения. И помни: никаких там поблажек. Будь хозяйкой, в конце–то концов! А то они там совсем распетушились, свободу почуяли, а вести себя так и не научились. Поняла?
Самсоновна (неуверенно). Поняла…
Голос. Вот и хорошо. Действуй, Самсоновна. Спокойной ночи. (Гудки отбоя.)
К акушерке подходит Род.
Род (тянет Самсоновну за рукав). Милая женщина, картошечки бы жареной…
Самсоновна (всплеснув руками). Где ж я тебе её возьму сейчас? Мамку сосать надо, а не картошечку кушать.
Род (возмущённо). Какой анахронизм! Простите, но у вас такое примитивное мышление…
Самсоновна (сердито). Много себе позволяешь, малец! У меня и без тебя голова пухнет.
Род. Перед вами личность, индивидуум, незаурядное явление, а вы — «мамку сосать». (Брезгливо плюёт на пол.) Скучно. Нет ли у вас тут хоть велосипеда какого завалящего или книжки поинтереснее — Камю, допустим, или хотя бы Гессе?
Самсоновна. Ах, ты ещё плеваться?! Всё, конец моему терпению! «Камо, кацо…» И все плюют на пол! Манеры… (Хватает Рода за руку.) Пошли.
Род. Куда вы меня тащите? Это насилие! Я буду жаловаться в ЮНИСЕФ! Как вам не стыдно?
Самсоновна (злорадно). Твоё место в детской! Вот и давай. И нечего по коридору шататься.
Род. Но ведь это глупо! Моё развитие позволяет мне…
Самсоновна (перебивает). Тебе всего час от роду! А потому — лягай в койку и соси рожок с глюкозкой!
Род. Бред! Бред сивой кобылы!
Самсоновна (настороженно). Что? Это кто тут «сивая кобыла»? Я?!
Род. Да нет, это всего лишь идиоматическое выражение.
Самсоновна. Что бы там ни было, а выражаться, тем более так идиотически, в приличном заведении я не позволю. Мне заведующей нашей, Евлампией Павловной, власть дадена, так что будь любезен! А не то враз милицию кликну!
Род (вздыхает). Тёмная вы женщина…
Самсоновна. Лягай, лягай. Ишь, почуял свободу, ирод. Распетушился. А вести себя, между прочим, так и не научился.
Род (с усмешкой). Когда ж я успел бы? Мне ведь только час от роду… (Вздыхает, ложится на пеленальный столик.) «Пьета», не иначе. Кисти Боттичелли.
Самсоновна. Чего?
Род. Ничего. Вам не понять.
Самсоновна тщательно пеленает новорожденного, потом делает шаг назад, любуется своей работой.
Самсоновна. Так–то лучше.
Род. Хоть радио включите. Нельзя же лежать просто так, чурбан чурбаном, и таращиться в потолок.
Самсоновна. Лежи, лежи… Вундюркинд! (Уходит на другую половину сцены, ворчит.) Делов ещё по горло, а тут возись с этим… Стюартом, будь он неладен. Умник чёртов!
Род (кричит). А-а! Это насилие! Давайте уважать права личности!
Самсоновна (торопится к Роду). Ну, что ещё? Снова скандалишь?
Род (сварливо). Где моё молоко? Отдайте мою соску! Я хочу быть как все! Где моя мама–а–а?!
Самсоновна (с угрозой). Капризничать вздумал? Беспорядки нарушать? А ну прекрати митинговщину щас же! Эх, чертёнок, нашлёпать бы тебе!.. (Вдруг смягчается.) Ладно, не ори, Родик. (Подсаживается к новорожденному, гладит его, успокаивает, ждёт, пока он заснёт.) Ну, что ты раскричался? Будет тебе белка, будет и свисток. Всё будет…
Ждёт, когда Род заснёт, баюкает его, негромко напевает колыбельную. Потом на цыпочках отходит, приближается к авансцене.
(Зрителям.) Уснул, бесёнок… А всё же славный мальчуган. Жалко только, умничает много. Ну, ничего, оботрётся. Не таких обламывали… Устала! (Тяжело опускается на табурет.)
Утро.
Врачебный обход. В детской палате появляются Евлампия Павловна, Книжкин, Самсоновна, хирурги Пирожков и Скосоротов, психиатр Мокин, стоматолог Жеребякин.
Подходят к детской кроватке.
Самсоновна (докладывает). Вот он, Елена Павловна. Родился вчера вечером, в восемь–сорок. Общая продолжительность родов — четырнадцать часов тридцать минут. Закричал сразу, крик громкий. Оценка по шкале Апгар 9 баллов, через пять минут — 10 баллов… Да я бы и больше поставила, но не положено… Грудь ещё не брал. Рост… сначала был пятьдесят один сантиметр, а вес — четыре–сто… А потом… потом…
Евлампия Павловна. Знаю, знаю, наслышана уже о ваших чудесах. Вот сейчас и посмотрим. (Наклоняется к кроватке, заглядывает в неё.) Ну, здравствуй, человек будущего! Чем нас ещё поразишь, вундеркинд?
Все врачи из свиты Евлампии Павловны тоже наклоняются к новорожденному.
Младенец, как и положено, не отвечает.
Раздаётся оглушительный плач новорожденного.
Под этот крик младенца актёры, занятые в спектакле, выходят на прощальный поклон.
