КЬЯРИНА. Но тебе и не надо выкладывать ни одной лиры. Лоренцо, дорогой мой, неужели ты мог предположить, будто я хочу заставить тебя выложить наличные. И в мыслях не было ничего подобного.
ЛОРЕНЦО. Не могу. Решительно не могу.
КЬЯРИНА. Это ясно. Но мы и не думали ни о чем похожем.
ЛОРЕНЦО. Объясни тогда, что же вы надумали.
КЬЯРИНА. Я уже говорила тебе об этом накануне твоего отъезда в Америку. Я намекала про твой склад.
ЛОРЕНЦО. Ах, да… Это хорошее помещение, а наверху еще четыре комнаты… Со всеми удобствами. При желании можно выделить и комнату для ванны. Да и первый этаж очень удобен.
КЬЯРИНА. И такое прекрасное помещение ты используешь как чулан. Держишь там кучу всяких ненужных вещей, ветхую мебель, ломаные стулья…
ЛОРЕНЦО. Багеты, картины, зеркала…
КЬЯРИНА. Все это громоздкие предметы, которыми ты никогда не пользуешься.
ЛОРЕНЦО. Верно, и потому я решил пригласить скупщика и освободить место.
КЬЯРИНА. Четырех комнат нам хватило бы для всей семьи, а склад на первом этаже Филуччо превратил бы в магазин.
ФИЛУЧЧО. Профессор, я не шучу. Где еще я найду здание, расположенное на перекрестке двух главных улиц?
ЛОРЕНЦО. А расходы на оборудование магазина?
ФИЛУЧЧО. Кое-какие сбережения у меня есть, остальное возьмем в долг… Имея собственность, всегда можно занять деньги.
ЛОРЕНЦО. О какой собственности ты говоришь?
ФИЛУЧЧО. О складе и четырех комнатах наверху.
ЛОРЕНЦО. А, это…
ГАЭТАНО (с сигаретой в руке, которую только что достал из пакета). Профессор, вы должны решиться и подарить склад с четырьмя комнатами над ним молодоженам. (И не ожидая ответа, протягивает Филуччо сигарету, приказывая). Зажги!
Филуччо с готовностью и усердием выполняет его просьбу.
ЛОРЕНЦО (переключаясь на другую тему). Гм… Я бы попросил чашечку кофе.
КЬЯРИНА. Сейчас велю приготовить. (Встает, идет налево и зовет). Мариетта, свари кофе для профессора. Да побыстрее. (Возвращается на свое место, и садясь, с огорчением добавляет). Я же предлагала тебе кофе, еще когда ты только вошел.
ЛОРЕНЦО. А вы женаты, дон Гаэтано?
ГАЭТАНО (словно задетый за живое, опускает голову. После некоторой паузы с горькой улыбкой). Нет… жду одну женщину.
ЛОРЕНЦО. Она должна откуда-то приехать?
ГАЭТАНО. Нет… жду уже пятнадцать лет.
ФИЛУЧЧО (к Лоренцо). Вы коснулись незаживающей раны.
ГАЭТАНО (к Филуччо). И поэтому хочешь огорчить профессора? (Воодушевляясь). Мы ведь мужчины, профессор… Я давно влюблен в одну женщину, вот и все, и мне не стыдно признаться в этом.
ЛОРЕНЦО. Понимаю.
ГАЭТАНО. В женщину, которая отвергла, меня и наверное поэтому я заупрямился.
ЛОРЕНЦО. Нет ничего хуже.
ГАЭТАНО. Теперь уже дело дошло до того, что я весь дрожу при виде ее.
ФИЛУЧЧО (намекая на женщину, о которой идет речь). Она оказалась камнем преткновения в его жизни.
ГАЭТАНО. Но я жду ее, она должна повзрослеть.
ЛОРЕНЦО (резко меняет тему). А мебель?
ГАЭТАНО (растерявшись). Какая мебель?
ЛОРЕНЦО. Я спрашиваю у сестры и у Филуччо, как они думают решить проблему с мебелью.
КЬЯРИНА. Действительно, об этом мы и не говорили, но кое-какие соображения у меня есть.
ЛОРЕНЦО. Вот как.
КЬЯРИНА. Помнишь, что ты сказал, когда умерли папа и мама? Ты же такой великодушный… Знаете, великодушие моего брата уже вошло в поговорку. (Со внезапным порывом чувств с гордостью отмечает). Какой же ты красивый! (И посылает ему воздушный поцелуй). Такой добрый, постоянно в заботах о людях, щедрый и конечно же, великодушный, как никто на свете Помнишь, ты объявил мне: «Кьяри, все эти вещи — твои. Папа с мамой так дорожили всей этой мебелью… Когда выйдешь замуж, возьмешь себе».
ЛОРЕНЦО (скромно уточняя). Но тогда же и речи не было о браке.
КЬЯРИНА. Всей этой мебелью можно обставить две квартиры.
ЛОРЕНЦО (обращая внимание Кьярины на истинную причину, по которой комнаты все это время оставались нетронутыми). Придется закрыть святилище.
КЬЯРИНА (с готовностью). Но ведь эта мебель переедет вместе за мной. И я все восстановлю, как было. И мне будет казаться, что я по-прежнему живу с родителями. И они там, на небе, тоже облегченно вздохнут при мысли, что помогли моему счастью. (Вдохновенно). Я слышу, слышу голос мамы… Она говорит: «Дочь моя, на что нам теперь эта мебель, что нам с нею делать? Пусть лучше ею воспользуется твоя семья». И папа советует: «Кьяри, послушай отца, забери мебель и увези ее с собой».
ЛОРЕНЦО. Ну, понятно, она же им не нужна.
КЬЯРИНА. А ты в этих трех комнатах хотел устроить мастерскую… Ну, разве не прекрасный случай?
ЛОРЕНЦО (Как бы продолжая нить своего внутреннего монолога). Мебель твоя, спору нет. (Осторожно). А склад… и четыре комнаты…
КЬЯРИНА (категорически, исключая любой иной поворот событий). Нет, Лоренцо, эти четыре комнаты — вся моя надежда, а склад — единственное средство существования…
ЛОРЕНЦО. Понимаю, но…
КЬЯРИНА. И что же нам делать? Ты уходишь от решения.
ЛОРЕНЦО (резко). Я же рассуждаю, Кьяри. Не торопись. (Мягко, с тонкой дипломатией собирается разъяснить свою точку зрения). Когда я купил этот склад с четырьмя комнатами наверху, все решили, что я сделал глупость. (Обращаясь к Кьярине). Ты первая, помнится, сказала: «Лоренцо, мне кажется, ты совершенно напрасно потратил деньги». Если помнишь, я как раз тогда только-только закончил выплачивать стоимость этой квартиры. (Теперь обращается к Филуччо и Гаэтано). Потому что эта квартира — тоже принадлежит мне. Наш отец снял ее на двадцать лет и выплачивал какие-то пустяки раз в месяц… И потому не считал нужным приобретать ее. А с другой стороны, даже если бы и захотел купить, то его финансовое положение не позволило бы ему сделать это. Папа много зарабатывал, но и тратил немало. Жертвуя многим и зарабатывая своим трудом, я выкупил эту квартиру и вот так обеспечил крышу себе и Кьярине. Потом купил склад с четырьмя комнатами. Зачем? Ну, я не думаю, что человек, совершая какой-то поступок, обязательно должен объявлять всему свету, что, зачем и почему. Каждый имеет право делать, что хочет, и строить бумажные замки, не отдавая никому никакого отчета.
КЬЯРИНА. Ты хочешь сказать, что уже тогда знал предназначение этих четырех комнатам и склада?
ГАЭТАНО. Профессор хочет сказать, что у него было предчувствие, когда он делал такую покупку, что этот расход, столь неуместный тогда, со временем окажется весьма целесообразным.
ЛОРЕНЦО. Нет, дон Гаэтано, я не это хочу сказать. Дайте мне закончить свою мысль. Мы с сестрой всегда жили дружно, нас неизменно связывали прочные родственные узы, и наши отношения были поистине образцом братской любви. Я охотно отдал бы Кьярине не только эти четыре комнаты, но даже десять особняков, будь они у меня… Вся беда в том, что я отнюдь не такой богатый человек. Кьяри, сестра моя, у меня же весьма скромное состояние… Как же мне расстаться с тем немногим, что у меня есть?
КЬЯРИНА. Мой дорогой брат… А что же нам делать?
ЛОРЕНЦО. Кьяри, сестра моя, я слышу голос моего деда, который говорит: «Лоренцо, подумай о будущем!» Филуччо молод… У него все впереди… Было бы желание, и вы всего добьетесь! На первое время снимите скромную квартирку… Сейчас тысяч за сорок — пятьдесят в месяц вполне можно найти очень даже милую квартирку, современную… с мебелью!
КЬЯРИНА (ошеломленно). Но разве я должна уехать и отсюда?
ЛОРЕНЦО. Дорогая моя сестра… разве кто-нибудь говорит об этом? Я только думаю, что создав семью, вы сами почувствуете необходимость жить отдельно, своим домом, чтобы радоваться независимости и свободе, на какую все мы имеем право.
КЬЯРИНА. Филу, а ты что скажешь?
ФИЛУЧЧО (опустив голову). А что я могу сказать…
ГАЭТАНО. Выходит, вы отказываетесь помочь им?
ЛОРЕНЦО. Я не отказываюсь. Я не могу.
ГАЭТАНО. Но извините, как же вы хотите выдать замуж сестру?
ЛОРЕНЦО. Не спешите, дон Гаэтано. Ваш племянник не получал от меня никакого пригласительного билета. Филуччо сам по себе явился в мой дом и повел себя по своему усмотрению, не дожидаясь приглашения его хозяина.
