Мария. Что тебе?
Паскуале. Я уезжаю. У меня срочное дело, которое, надеюсь, поможет нам выйти из этого положения. Я думаю, что сумею за игра вернуться, и, стало быть, ты недолго пробудешь одна. Поеду па машине одних моих знакомых. На всякий случай возьму чемодан, вдруг придется задержаться. (Берст чемодан, который заранее должен стоять на сцене.) До свидания.
Мария не удостаивает его взглядом.
Мари, я с тобой прощаюсь.
Мария. Да.
Паскуале. И ты даже не хочешь пожелать мне счастливого пути, не хочешь поцеловать меня на прощание?
Мария (отходя от него подальше). Счастливого пути.
Паскуале. Счастливо оставаться, Мари…
Мария садится к столу.
До чего мы дошли… Как это грустно… Конец всему: нашим мечтам, нашей любви! Целыми месяцами мы словом не перемолвимся друг с другом… И подумать только, что с человеком, когда он выходит из дома, может случиться па улице что угодно… Может попасть под автомобиль, под грузовик… Его могут по ошибке застрелить… Ведь мы можем больше никогда не увидеть друг друга! А мы вот так, безразлично… Как давно я не слышу от тебя ни слова… Ты помнишь, Мари, то время, когда мы полюбили друг друга? Мы смотрели друг другу в глаза, и радость сковывала нам язык, по мы понимали друг друга с одного взгляда. И мне казалось, что я несчастен, потому что я чувствовал себя смешным рядом с тобой, чувствовал себя ничтожным… А когда человек чувствует себя ничтожным, ему все кажется проще и легче… Он во всем находит утешение, даже смерть ему кажется прекрасной! Шутишь, смеешься без этого ложного сознания своего превосходства… А сейчас мы скрываем свои чувства… Ведь если бы мы сумели хотя бы на одно мгновение открыть друг другу наши сердца, полные горечи, тоски и нежности, то… но нет… сердца паши закрыты, заперты крепко — накрепко… И в один прекрасный момент ты от них теряешь ключ, а потом так трудно его найти! Мы потеряли наш ключ, Мари. (Опечаленный, идет к входной двери.)
Раффаэле (готовый помочь). Чемодан…
Паскуале. Я сам… Как все это грустно, Мари! (Скрывается за входной дверью.)
Раффаэле (Марии). Я понял, что он хотел сказать. Он говорил не о ключе, который… ну, как бы это сказать, вставляется в замочную скважину и который и есть, собственно говоря, настоящий ключ… Он как бы сделал сравнение между настоящим ключом и ненастоящим, который, впрочем, и есть настоящий… Бывает, что, когда у мужа с женой вдруг случается такая размолвка, один из них говорит: «Ты хочешь знать правду… Но, по правде сказать… ах, давай лучше не будем об этом говорить». Всяко бывает в жизни и часто зависит от пустяков. Вот, к примеру: я тебя вижу сегодня, и я тебя вижу завтра, и я тебя вижу послезавтра… Я просыпаюсь утром и вижу тебя, ты просыпаешься и видишь меня… II мы видимся зимой, и мы видимся летом… Так надоедает, что просто с души воротит! Ну, конечно, следует признать, что потом приходит также и любовь, отличная от прежней, она глубже, сильнее, но женщина этого не понимает. У женщин всегда ветер в голове, нет никаких мыслей… им бы хотелось всегда видеть по отношению к себе разные тошнотворные знаки внимания, разные там дурацкие нежности, на которые мужчины способны, лишь когда они страстно влюблены. И вот женщина начинает грустить. Вы ей что-нибудь говорите, а она вам не отвечает… а тут уж чего может быть хуже! Моя жена, царство ей небесное, бывало, тоже так поступала. Но я заставлял ее говорить, потому что я ее любил. Когда я видел, что она начинает дуться, по два — три дня со мной не разговаривает, приходилось давать ей пару затрещин. Иногда ей доставалось от меня и палкой, но зато ведь она разговаривала… Ах, бедная женщина! Я помню, как она после того, как ей попадало, бросалась ко мне в объятия, целовала мне руки, смачивая их слезами и кровью, которая капала у нее из носа… Почему бы, к примеру, вам хоть изредка, так сказать для пользы дела, не драться с вашим мужем? Тут, глядишь, и кровь себе разгонишь, да и любить друг друга начнешь больше…
В этот момент Паскуале, стараясь, чтобы его не заметили Мария и Раффаэле, перебегает в глубине сцены с ее правой стороны в левую.
Ну, будет, будет, я ухожу. Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, зовите меня. Не обращайте внимания на то, что я себя неважно чувствую… Ах, такие боли… все тело ломит… Летом я чувствую тебя прилично, по когда настает зима… Так что если что, зовите. (Уходит в глубь сцепы.)
Мария берет зажженную свечу и уходит влево. Сцена погружена в темноту.
Паскуале после паузы, в течение которой лучи лунного света освещают оба балкона, выходит из глубины сцены, ступая на цыпочках. Заглядывает на секунду в комнату Марии, затем, осторожно направляется к левому балкону, открывает его и выходит, стараясь притворить за собой балконную дверь с такой же осторожностью, как и открыл ее. Раскрывает чемодан, достает из него цветное одеяло, расправляет и вешает на перила балкона, а сам прячется за ним, присев на корточки, чтобы его не увидели жильцы из противоположных домов. С лестницы, ведущей на террасу, входит Альфредо. За ним — Гастоне.
Гастоне. Прошу тебя, поскорее… Не заставляй меня опаздывать, меня ждет жена. Она условилась с какими-то своими подругами идти в театр… Ты ведь знаешь ее, она ни одного вечера не посидит дома, а я вечно должен ее сопровождать. Если хочешь, пойдем с нами. (На отрицательный жест Альфредо.) Ну ладно, только давай поскорее. (Уходит па террасу.)
Альфредо (едва Гастоне скрывается из виду, медленно подходит к комнате Марии и еле слышно зовет ее). Мари…
Мария спустя несколько секунд входит. Сцена освещена лишь лунным мерцанием, проникающим в комнату с балкона.
Мария. Альфре…
Альфредо (отрывочными, по вполне четкими фразами). Не могу говорить… Мой шурин следит за нами… Пойми: я все приготовил… автомобиль, ценности… все! Иди скорее, накинь пальто и сейчас же сюда…
Мария (в растерянности, словно во сие). Альфре… но…
Альфредо. Иди, Мари…
Мария (принимает решение, словно несущее ей освобождение). Хорошо… (Уходит в дверь налево.)
Альфредо внимательно и настороженно смотрит на дверь, ведущую па террасу, потом пересекает сцену, приближается к правому балкону и в рассеянности выходит па него.
Паскуале (узнав в Альфредо, освещенном светом луны, тог «призрак», который он видел в первом действии, собрав все свои силы, побеждает обуявший его ужас, ему удается перебороть страх, кричит). Остановись! Я должен с тобой поговорить! (Однако, не сдержав волнения, разражается громкими рыданиями, смешными и трогательными в то же время, сползает вниз, падает па колени.)
Альфредо останавливается в растерянности, не понимая, куда клонит Паскуале.
Я дрожу как осиновый лист! Святая мадонна, не дай мне умереть… Ах, сердце… сердце!.. (Хватается обеими руками за сердце. Постепенно успокаивается и продолжает.) Ведь это я все выдумал насчет отъезда, надеясь, что ночью мне, наконец, удастся снова тебя увидеть. Я это знал… я знал, что ты меня не оставишь. Когда я поселился в этом доме, мне говорили, что здесь водятся призраки, но я не верил… И я прошу за это меня простить. Теперь я верю… потому что я вижу тебя, говорю с тобой. И я доволен. С той минуты, как я в это поверил, я чувствую себя сильным, а сила придает мне уверенность, вселяет надежду. Квартиру мне дали даром, чтобы я рассеял худую славу об этом доме. Я ничего не сказал жене, чтобы не пугать ее. В самом деле, ведь ты явился мне, а не ей. Потом ты мне начал помогать, благодаря тебе я обставил квартиру, ты давал мне столько денег, сколько мне было нужно… А затем ты неожиданно исчез и оставил меня без всего. Благодаря тебе я начал вести такой образ жизни, который одному, без твоей помощи, мне не под силу. Прошу тебя, помоги!.. Если бы у меня была нужная сумма, я бы сумел пустить на полный ход мой пансион, который уже начал было работать… Ты добрая душа и сможешь меня понять… У меня никогда не было возможности подарить своей жене ни браслета, ни колечка даже на день рождения. Мне никогда не удавалось скопить, денег, чтобы отправить ее на дачу или к морю. Иногда мне приходилось отказывать ей в паре чулок… А если бы ты только знал, как тяжело для мужчины скрывать свое унижение под веселым смехом, шутить, острить. Честный труд нелегок и приносит гроши… Да и не всегда можно найти работу. И вот из-за этого я ее теряю, с каждым днем все больше теряю… А я не могу ее потерять! В Марии для меня вся жизнь!.. И ты понимаешь, что у меня не хватает смелости поговорить с ней обо всем этом… потому что смелость придают нам деньги… а без денег становишься робким, боязливым… без денег превращаешься в тряпку!.. Я теряю ее! Потому что рано или поздно наступает такой день, когда хорошее отношение, любовь хоть изредка должны воплощаться то в драгоценный камень, то в золотую безделушку, то в красивое платье… в белье из чистого шелка… Иначе ты ее теряешь… всему конец, смерть! С другим мужчиной, с человеком вроде меня, я никогда бы об этом не стал говорить, но с тобой дело иное, тебе я могу сказать все. Ты выше всех тех чувств, которые обрекают нас не раскрывать друг другу наши сердца, — выше гордости, зависти, чувства собственного превосходства, эгоизма, двуличия. Когда я говорю с тобой, я ничего подобного не чувствую. Говоря с тобой, я чувствую себя ближе к богу, я чувствую себя маленьким — маленьким… Я чувствую, что я ничто… И мне приятно чувствовать себя ничем… Потому что это помогает сбросить с себя тяжесть своего существования!.. (Откидывается спиной на перила балкона. Не плачет: он счастлив, доволен. Ждет ответа.)
