Жанна. Мои голоса говорили, что меня бросят в темницу, а потом я буду освобождена.
Инквизитор (с улыбкой). Освобождена! Странное все-таки слово для небесных голосов! И ты, вероятно, поняла, что это «освобождение» звучит весьма расплывчато и туманно? Смерть — она ведь тоже освобождает. И все-таки ты ушла, вопреки воле отца и матери, вопреки всем препятствиям.
Жанна. Да, мессир, так надо было. Будь у меня сотня отцов и сотня матерей, если бы мне пришлось сбить ноги в кровь до самых колен, — я все равно бы ушла!
Инквизитор. Дабы помочь твоим братьям, людям, в их сугубо человеческих делах, помочь им снова завладеть землей, где они родились, и которая, как им кажется, принадлежит им.
Жанна. Господь бог не мог желать, чтобы англичане грабили нас, убивали, устанавливали на нашей земле свои законы. Когда они уберутся к себе за море, они тоже станут детьми божьими там, у себя в Англии. И ссориться с ними мне будет незачем.
Фискал. Самонадеянность! Гордыня! А тебе не пришло в голову, что лучше бы тебе было сидеть у материнской юбки дома, шить и прясть, как прежде?
Жанна. У меня были другие дела, мессир. А для работ по хозяйству женщины всегда найдутся.
Инквизитор. Раз ты была в прямой связи с небесами, странно, почему же ты не подумала тогда, что твои молитвы выслушивают там, наверху, особенно внимательно. Неужели тебе не пришла в голову простая мысль, более уместная для девушки, — посвятить всю свою жизнь молитвам, наложить на себя епитимью, дабы небеса, вняв твоим мольбам, изгнали бы англичан.
Жанна. Господь хочет, чтобы люди сначала сами бились, мессир. Молитва — это уж потом, в дополнение. Я предпочла объяснить Карлу, как нужно воевать, это было куда легче, и он мне поверил, и миленький Дюнуа тоже поверил. А также Лаир и Ксентрай, славные мои бешеные быки!.. Ох, и весело же мы вместе повоевали!.. Как приятно, бывало, на заре: скачем бок о бок, как добрые друзья…
Фискал (желчно). Чтобы убивать, Жанна!.. Разве господь бог повелел тебе убивать?
Жанна не отвечает.
Кошон (тихо). Ты полюбила войну, Жанна…
Жанна (просто). Да. Это грех, и придется богу отпустить мне его тоже. Вечерами я плакала на поле боя, видя, что веселый утренний праздник обернулся для многих бедняг смертью.
Фискал. А поутру начинала все сызнова?
Жанна. Такова была воля божья. До тех пор пока не останется во Франции ни одного английского солдата. Тут и понимать нечего. Сначала надо делать свое дело, вот и все. Вы ученые, вы слишком много думаете. Поэтому самых простых вещей понять уже не можете, а ведь самый глупый из моих солдат это понимал. Верно, Лаир?
Внезапно из толпы появляется Лаир, огромный, закованный в железо, жизнерадостный, страшный.
Лаир. Конечно, мадам Жанна!
Все персонажи пьесы погружаются во тьму. Освещен только один Лаир.
Вдалеке слышна музыка — играют на рожках.
Жанна (тихонько подходит к нему, она не верит своим глазам, трогает его кончиком пальца и бормочет). Лаир…
Лаир (повторяя их ежеутреннюю шутку). Ну, мадам Жанна, раз мы, как положено, уже помолились, побьемся малость нынче утром, а?
Жанна (бросается в его объятия). Славный Лаир! Толстый мой Лаир! Это ты! Как же от тебя чудесно пахнет!
Лаир (смущенно). Капелька красного винца и луковка… Мой обычный завтрак. Вы уж простите, мадам Жанна, знаю, что вы этого не переносите, но я нарочно еще до завтрака помолился, чтобы, когда я с богом говорю, от меня не так разило… Не подходите близко, несет от меня здорово…
Жанна (жмется к нему). Нет. От тебя чудесно пахнет!
Лаир. Не терзайте вы меня, мадам Жанна. Ведь вы всегда говорили, что от меня разит и что это стыд для христианина. Вы всегда говорили, что если ветер от нас дует, так из-за меня нас непременно почуют англичане, до того от меня разит, из-за меня, мол, одного нас откроют в засаде… А ведь совсем крохотная луковка и всего на донышке красного. Правда, если говорить начистоту, я его водой не разбавлял.
Жанна (по-прежнему жмется к нему). Славный мой Лаир. Я была глупая, я ничего не знала. Пойми, Лаир, ведь девушки, — никогда с ними ничего не случается, и думают они, как им внушали, судят обо всем, а сами ничего не знают. А теперь я знаю! От тебя чудесно пахнет, Лаир, живой тварью пахнет, пахнет человеком.
Лаир (скромно машет рукой). На то и война. Командир, он ведь не кюре, не придворный щеголь, его издали по запаху узнаешь, ничего не поделаешь, потеем… А мыться в походе… Тот, кто в походе моется, тот не мужчина!.. О луковице уж я не говорю… Это сверх программы. Конечно, я мог бы, как и все довольствоваться по утрам кусочком чесночной колбасы. Запах вроде потоньше. А что, есть лук не грех все-таки?
Жанна (улыбаясь). Не грех, Лаир.
Лаир. С вами уж и не знаешь…
Жанна. В том, что настоящее, Лаир, в том греха нет. Я была дурочкой, и я слишком тебя мучила. Но я не знала. Неуклюжий ты мой медведь, от тебя так славно пахнет горячим потом, сырым луком, красным вином, всеми славными невинными запахами человека. Неуклюжий мой медведь, ты убиваешь, богохульствуешь, думаешь только о девушках.
Лаир (изумлен). Я?
Жанна. Да. Ты. Не прикидывайся удивленным, боров. И все-таки на ладони божьей ты блестишь, как новенький грошик.
Лаир. Правда, мадам Жанна? Значит, вы считаете, что хоть я и живу как собака, а все-таки могу рассчитывать на местечко в раю, если я, как положено, хорошенько молюсь по утрам?
Жанна. Там тебя ждут, Лаир! Теперь-то я знаю, что в раю у бога полно таких мужланов, как ты.
Лаир. Правда? Если уж на то пошло, чтобы там было хоть с десяток своих… Я всегда боялся, что поначалу среди святых да епископов я наверняка застесняюсь… Надо же с ними разговаривать…
Жанна (наскакивает на него и весело колотит его кулаком). Ах ты, жирный увалень! Обормот ты этакий! Вот болван-то! Да в раю же полно дурней! Так сам господь бог сказал. Может, только их одних туда и пускают; а все прочие с их мерзкими мыслишками столько имели случаев нагрешить, что вынуждены теперь ждать у врат. Да в раю лишь свои парни!
Лаир (тревожно). Одно плохо, придется там вежливо себя вести, как бы не заскучать! А чуточку подраться все-таки можно будет?
Жанна. Хоть целый день дерись!..
Лаир (почтительно). Минуточку! Конечно, только когда бог нас не будет видеть.
Жанна. Да он нас все время видит, дурень! Все видит. Он еще хохотать будет, когда вы схватитесь. Он как крикнет: «А ну-ка, Лаир! Жми из Ксентрая сало! Дай-ка ему под вздох! Докажи, что ты мужчина!»
Лаир. Так прямо и скажет?
Жанна. Ясно, покрасивее скажет.
Лаир (в полном восторге). Ах, в бога, в душу…
Жанна (вдруг прикрикнув). Лаир!
Лаир (опустив голову). Простите!
Жанна (неумолима). Будешь богохульствовать, он тебя прочь вышвырнет.
Лаир (лопочет). Это я от радости. Чтобы бога возблагодарить.
Жанна (улыбаясь). Будто он сам не знает. Но, смотри, не вздумай повторять, а то будешь иметь дело со мной! Ладно, хватит разговора на сегодняшнее утро. А теперь по коням, дружок! По коням!
Оба садятся верхом на воображаемых лошадей.
И оба несутся бок о бок, покачиваясь в такт мерному скоку своих коней.
Жанна. Как славно скакать на заре, Лаир, рядом со своим другом… Чуешь, как пахнут росой травы? Вот она какова война. Поэтому-то люди и дерутся. Чтобы почуять поутру запах смоченной росой травы, скакать стремя к стремени со своим дружком.
Лаир. Заметьте, есть и такие, которых небольшая прогулочка вполне устраивает…
Жанна. Да, но такие не чуют настоящего аромата зари, настоящего тепла товарища у своего бедра… Если господь бог даст тебе все это, приятель, так пускай же впереди даже ждет смерть.
Молчание. Оба несутся по лугам, покачиваясь в такт скоку своих коней.
Лаир. А если мы встретим англичан, которым тоже по душе все эти славные запахи, что тогда?
Жанна (весело). Врежемся, приятель, в их ряды и начнем рубить. Мы с тобой здесь для этого!
